– Милая, ну что ты там съёжилась? – усмехнулась Северга, оборачиваясь к оробевшей супруге. – Подойди, глянь в окошко: мы летим!
– Нет, я не встану из этого кресла, пока мы не окажемся на земле, – пробормотала та, бледная от страха.
– Трусиха, – хмыкнула матушка.
Они летели над городом. Дом плыл со скоростью повозки с носильщиками, и его движение отличалось ровным, нешатким ходом: можно было спокойно ступать по полу, не опасаясь крена. Госпожа Леглит, подложив подушечку, сидела на ступеньках и задумчиво глядела вдаль. Казалось, будто она просто любуется видами, но на самом деле неулыбчивая женщина-зодчий в строгом коричнево-сером наряде сосредоточенно управляла полётом дома. Стояли тёплые осенние деньки, и входная дверь оставалась открытой. Рамут захотелось ощутить полёт вплотную, чтобы ветер трепал волосы и гладил лицо, и она остановилась в дверном проёме.
– Я не помешаю, если присяду рядом? – спросила она у госпожи Леглит.
– Ничуть, – коротко проронила та.
– Осторожно, не упади! – встрепенулась Темань в своём кресле.
Рамут только засмеялась. Выросшая среди гор, высоты она не боялась, а потому наслаждалась щекочущим, будоражащим чувством полёта, сидя на ступеньках рядом с Леглит и подставляя лицо мягким струям встречного воздуха. Матушка остановилась у них за спинами.
– Я много чего в жизни повидала, но прямо в доме ещё не доводилось путешествовать, – проговорила она.
Они летели уже за пределами города: внизу серела лента дороги. Госпожа Леглит время от времени сверялась с картой, а предложенный ей полдник съела, не отрываясь от управления. Она придерживалась проложенных дорог, не поддаваясь соблазну срезать путь, дабы не сбиться с курса.
Дом опускался на землю, только когда госпоже Леглит требовалось посетить уборную или поспать. Для сна ей хватало трёх часов.
Темань в первый день и правда не вставала с кресла очень долго – сидела, вцепившись в подлокотники. Она смогла только выпить пару чашек отвара тэи и съесть несколько печений. Матушка подтрунивала над ней:
– Ничего, по нужде захочешь – встанешь.
Темань лишь возмущённо таращила глаза от её грубоватых шуток, но Северга оказалась права: когда Темани потребовалось в уборную, встать всё-таки пришлось. Сперва она очень осторожно приподнялась и долго стояла в таком скрюченном положении, боясь оторвать руки от подлокотников, и вид у неё при этом был несчастный и испуганный.
– Смотри, не сделай со страху все дела прямо тут, – ухмыльнулась матушка.
– Ах, прекрати свои неприличные шуточки! – поморщилась Темань, пробуя разжать руки и отпустить кресло.
Движение дома было почти незаметным, если не смотреть в окно. Пол не накренялся под ногами, и Темань, медленно выпрямившись во весь рост, сделала первый неуверенный шажок. Её взгляд упал в окно, за которым плыл лесок, и тут же Темань зашаталась.
– Ах, у меня кружится голова!
Северга откровенно потешалась над ней, покатываясь со смеху, а Рамут, сострадая её мучениям, подошла и поддержала Темань под руку.
– Не бойся, – сказала она. – Представь, что мы просто едем в огромной повозке.
– Повозку несут носильщики, – прошептала Темань, жмурясь и вцепившись в руку Рамут судорожной хваткой. – А дом летит... сам по себе! Мой разум не может этого постичь.
Она стояла в уморительной позе – на полусогнутых ногах, с далеко отставленным задом, плотно зажмурив глаза. Матушка беззлобно похохатывала, наблюдая за полётом у окна.
– Не смешно, Северга! – плаксиво простонала Темань.
– Хватит уже трястись, дурочка, – хмыкнула матушка.
Сжалившись, она просто подхватила супругу на руки и отнесла туда, куда той было надобно.
Они пообедали и поужинали в обычном порядке. На ночь госпожа Леглит опустила дом на землю – среди луга, у обочины дороги. Рабочие разместились на ночлег в гостевых спальнях, а Темань наконец вздохнула свободно, ощутив себя на твёрдой почве.
В постели Рамут думала о предстоящей свадьбе, о будущей жизни в Ингильтвене, о Вуке. Его глаза напоминали об ослепительно-голубом небе того, другого мира, откуда он был родом, и у Рамут сладко щемило в груди от удивительной чистоты этого небосвода. Это чувство чем-то напоминало полёт – такое же щекотное и будоражащее. Иногда её мысли, беспорядочно блуждая, переключались на госпожу Леглит; сквозь замкнутость, сухость и строгость в её облике всё же проступало что-то приятное. Женщина-зодчий нравилась Рамут своей увлечённостью и преданностью работе, своё дело она явно знала превосходно и отдавала ему всю себя.
Леглит вся словно бы состояла из углов – от твёрдых, острых черт лица до сухощавой, подтянутой фигуры, но то мягкое спокойствие и уверенность, с которыми она управляла домом, передавались даже нервной Темани, и понемногу страх падения у матушкиной супруги прошёл. Она выкарабкалась из состояния испуганно сжатого комочка и начала оказывать Леглит всяческие знаки заботы и гостеприимства: то подносила чашечку отвара тэи, то беспокоилась о том, не утомилась ли женщина-зодчий, и не пора ли сделать привал. Как-то проснувшись ночью, Рамут услышала голоса: Темань и Леглит беседовали. Супруга матушки растягивала свой единственный бокал вина, разрешённый ей в сутки, а управительница «воздушного судна» пила отвар: во время выполнения своих обязанностей она от горячительного воздерживалась. Разговор шёл о какой-то книге – о её достоинствах и недостатках, об идеях и вопросах, затронутых в ней. Леглит в своих рассуждениях проявляла глубину и проницательность ума, в каждом её высказывании отражался широкий кругозор и учёность, и в глазах Темани сияло нескрываемое удовольствие. Она нашла достойную собеседницу – утончённую, образованную, умную.
– Ох, что-то заболтались мы, – со смешком молвила Темань, поблёскивая в глубине глаз тёплыми отсветами каминного пламени. – Уже второй час ночи, а я легкомысленно отнимаю время у твоего отдыха!
– Беседуя с тобой, госпожа Темань, я и так отдыхаю, – молвила женщина-зодчий в ответ с учтивым кивком. – Приятный и содержательный разговор – чем не отдохновение?
– На разговоры тоже затрачиваются силы. И ничто их так не восстанавливает, как сон. – Темань поднялась на ноги, глядя на Леглит с лёгкой, чарующе-ласковой улыбкой.
Она была сама собой – впервые с того дня, когда прозвучало тревожащее известие о переезде. Стоило ей забыться, расслабиться – и её изящное, обволакивающее, голубоглазое и золотоволосое очарование пробудилось, подняло голову и раскрылось, точно цветок. И оно свершило маленькое чудо: также встав со своего кресла, серьёзная и хмурая Леглит улыбнулась в ответ. Улыбка очень красила её лицо, озаряла отблеском мягкого обаяния, да что там – просто преображала весь облик трудолюбивой, собранной и строгой женщины-зодчего. Ярким лучом она высветила ранее невидимое взгляду, а именно – то, что Леглит была в целом весьма недурна собой, просто привычка к каменно-суровому выражению набрасывала холодную тень на её лицо, омрачая его и лишая привлекательности.
– Я могла бы беседовать с тобой бесконечно, госпожа Темань, – сказала она с поклоном. – Но ты права: отдых действительно необходим. Прежде всего – тебе. А я себя не чувствую особенно уставшей и уступаю лишь потому, что в сне нуждаешься ты.
На этом они и распрощались, разойдясь по постелям. Матушка в это время, приняв на грудь кувшинчик хлебной воды, крепко спала. Её саму не особенно радовал ни этот переезд, ни повышение по службе; она словно бы принимала это как неизбежное зло, как навязанную ей правительницей Длани обузу. Ради чего она терпела это и заключала сделку с собственным несгибаемым, цельным, строптивым «я»? Ответ был очевиден: ради неё, ради Рамут – чтобы не разлучаться с нею. По словам Северги, наплечники пятисотенного ей были «как волку второй хвост», она отлично себя чувствовала в своём предыдущем чине, но раз уж вся эта затея со свадьбой так обернулась, ничего не поделаешь. Угнетённое настроение Темани не прибавляло ей радости, и она, не зная, как утешить супругу, сама пребывала в мрачном расположении духа. Ограничивая Темань в горячительном, она обычно и сама старалась не злоупотреблять в присутствии супруги, но тут у неё внутри что-то дрогнуло, и на протяжение всей дороги Северга изрядно налегала на хмельное. По её признанию, оно помогало ей уснуть.
А Темань как будто действительно взяла себя в руки. Даже вредный пример Северги не сбивал её с пути истинного, и она ни разу не попросила у Рамут тайком бутылочку – видимо, держала лицо в присутствии женщины-зодчего. Северга в их с Леглит беседах почти не участвовала, больше слушала, да и то вполуха, хмуро и рассеянно, окутанная мрачным облаком своих мыслей. Леглит обмолвилась, что училась основам зодчества по учебнику, написанному Воромью, и только это вызвало в глазах матушки некоторое оживление. Рамут показалось, что Северге было приятно это услышать.
