отвлекала ее от слез и отчаяния. Она, налив в ладошку спирта, присела перед ним на
колени и стала растирать ему ноги. Кожа была холодной, а мышцы были так напряжены,
словно сведены судорогой. И она терла изо всех сил, стараясь разогнать кровь, хоть
немного согреть его, и стараясь не думать о том, насколько она близко сейчас к его телу.
Снова запыхалась, пот струился ей в глаза, и она несколько раз фыркала, сдувая
прилипающие к лицу пряди.
- Теперь руки, - и барон, как-то странно глядя на нее, протянул ей руку. – Вы пейте, пейте.
Не отвлекайтесь.
Руки у него были мощные, жилистые, покрытые волосами, и она, пряча смущение,
растерла и их, затем, немного помедлив, потянулась к животу. Но он перехватил ее руку, расплескав драгоценный спирт.
- Лучше спину, - сказал он хрипло, кашлянул и добавил, глядя в ее недоуменные глаза, -
спина начала затекать.
Она охнула, забежала за него, и, стараясь не смотреть на уродливую почерневшую рану, стала мять и тереть огромные плечи, спину, на которой бугрились мышцы.
- Вы определенно погорячели, - радостно сообщила она.
- Д-да, - отозвался он сипло, - определенно. Вы просто мастер.
Она еще несколько раз, насколько хватило спирта, разминала его, кипятила воду,
расспрашивала о его службе, чтобы не упустить момент, если потеряет сознание. И даже
начала немного надеяться на счастливое окончание истории, когда он вдруг захрипел,
выгнулся и забился в корчах. Она кинулась на него, прижала к земле, но это было все
равно, что прижимать к земле медведя.
Он, наконец, успокоился, лежал и тяжело дышал, а она вдруг заплакала крупными
слезами, лежа прямо на нем и некрасиво шмыгая носом и всхлипывая.
- Ну-ну, хватит, - произнес он с трудом, - не плачьте.
- Мариан, - она заревела уже в полный голос, - простииите меняяяя пожааалуйстааа! Я
таааакая дуроооочка! Не умиииирайтеее!
- Принцесса, не плачьте, - попросил он, кривясь, - а то мне хочется погладить вас по
голове, а я не могу даже двинуть рукой.
- Ыыыыыы, - заревела она, приподнимаясь и размазывая слезы. Он еще и шутит!
Неизвестно, в какой момент ее осенило. Бывает так, что детские воспоминания всплывают
внезапно, и это воспоминание было таким, что она мгновенно перестала плакать.
- Мариан, - позвала она, - у вас есть нож?
- В сапоге, малышка, - ответил он, снова начиная тяжело дышать, как перед прошлым
приступом, - вы что, решили добить меня, чтоб не мучился?
Она кинулась к сушащимся сапогам, вытащила из петли внутри маленький нож,
полоснула себя по ладони и дернулась. Было очень больно.
- Мариан, пожалуйста, никогда никому не говорите, что я сделала, - попросила она,
шмыгнув носом. В горсти начала собираться кровь, и она сделала несколько шагов в
сторону лежащего бойца.
- Не скажу, - согласился он, тяжело дыша, - а что вы делаете?
- Понимаете, - сказала она, осторожно присела рядом с ним, приподняла его голову и
подползла под него, так, что голова Мариана оказалась у нее на коленях. – Понимаете…
Это что-то в нашей крови, как родовая магия.
Кровь начала капать с ладошки, и он следил за падающими тяжелыми каплями, и ему
было страшно думать о порезанной нежной коже, хотя сам он сейчас испытывал куда
более неприятные ощущения. Надвигался следующий приступ.
- Пейте, - она поднесла к нему ладонь, а барон недоверчиво глянул на нее – она это
серьезно? – Пейте, - повторила она с нажимом, и он послушно открыл рот, решив, что
если это ее успокоит, он и камень сгрызть готов.
Горячая солоноватая жидкость пролилась ему в горло, а она, придерживая его за голову, рассказывала:
- Я только что вспомнила. Мне, наверное, годика четыре было, мы с матерью и отцом
поехали в Йеллоувинь, на коронацию императора. И там подавали кучу морепродуктов…и
какую-то особую ядовитую рыбу…. Папа на спор с кем-то ел…отравился, чуть не
произошел международный скандал. Ему никто помочь не мог…даже виталисты…
Увлекшись рассказом, она машинально стала перебирать ему волосы на голове, как
ребенку, и Мариан закрыл глаза, послушно глотая сочащуюся в рот кровь и незаметно
расслабляясь от ее ласковых движений. Кровь так кровь, бывало и хуже, зато этот момент
близости он не забудет никогда. Если это никогда наступит, конечно.
- Он уже дышать почти не мог, и мама вскрыла себе вену и заставила его пить.
Она рассказывала, снова переживая тот чисто детский ужас, когда родному человеку
плохо, когда все бегают, кричат, когда слышишь шепотки «Не жилец», когда врачи и маги
разводят руками. Когда тебя, рыдающую, оставляют у постели отца, и ты ночью
просыпаешься, и видишь, как мать пускает себе кровь и поит ей хрипящего мужа. Она
очень-очень испугалась тогда, и никому ничего не говорила. И только сейчас сопоставила
это и последующее отцовское выздоровление.
- Я очень надеюсь, что поможет, Мариан, - сказала она. Кровь уже почти перестала идти, и
он несколько раз лизнул рану, словно пытаясь остановить сукровицу. Василина смутилась, отобрала ладошку. – Теперь будем ждать.
Он закрыл глаза. Конечно, он подождет. Все, что угодно, только чтобы она и дальше так
же сидела, и перебирала его волосы. В принципе, так и умереть не страшно.
Через некоторое время Василина осторожно выскользнула из-под крепко спящего барона, потрогала вещи и обувь – они уже высохли, добросила веток в костер.
Оделась, с сомнением оглянулась на спящего Байдека. Он лежал прямо на земле.
«Замерзнет ведь», - подумала она, подошла к нему с вещами, и начала его тихонько, чтобы
не разбудить, одевать. Тело его уже было теплым и гибким, но спал он очень крепко.
Штаны и носки она кое-как натянула, сосредоточенно пыхтя и ворочая его уже достаточно
смело. А вот поднять его торс сил не хватило, поэтому просохшей курткой она его просто
укрыла.
Так, теперь перевязать руку, умыться самой, сходить в заветные кустики…На принцессу
вдруг навалилась тяжелая усталость, снова покатились слезы, и она уселась у костра, выплакивая потрясения сегодняшнего дня.
Выплакавшись, она задумчиво посмотрела на него, побродила вокруг, рассматривая, затем, словно решившись на что-то, снова присела рядом, перетащила его голову себе на колени, откинулась на ствол дерева и задремала.
Так их и нашли через несколько часов вернувшийся Симон и приведенные им солдаты. И
если кто-то и удивился, застав в такой близости своего боевого командира и его
подопечную, то виду не показал. Только Симон, осмотрев так и не проснувшегося друга, о чем-то крепко задумался, разглядывая смутившуюся Василину. Раны на шее и на ноге
затянулись и выглядели чистыми. Это было невозможно, но это произошло. Но с
расспросами он решил повременить.
Встречать их вышел, наверное, весь гарнизон. Мариана несли на носилках, и его сразу
отправили в лазарет. А принцесса попала в заботливые руки госпожи Божены, которая
вздыхая и извиняясь за то, что подала такую опасную идею, бросилась обихаживать
высокую гостью. Полковник Шукер был бледен, когда писал и отправлял почтовым
телепортом донесение о случившемся в центр. То, что он не уберег высокую гостью от
опасности, было болезненным ударом по его чести военного офицера. То, что это могло
лишить его не только должности, но и расположения королевы, было второстепенным, но
он понимал, что это будет заслуженно.
Конечно, о возвращении к матери сегодня не могло идти и речи, и Василина сначала долго
отмокала в ванной под негодующее бурчание Лусии, затем ее кормили и осматривали
виталисты.
А вечером она настояла, чтобы ее проводили в лазарет, и, пока сама не стала клевать
носом, долго сидела у койки со спящим бароном.
С утра Лусия упаковала вещи, и со словами «Наконец-то мы уедем из этой безумной
провинции» ушла вниз, проследить, чтобы чемоданы унесли на катер и аккуратно
расположили в каюте. Хозяева дома вышли провожать ее, и она тепло попрощалась и с
госпожой и господином Шукер, и с выстроившимся гарнизоном. И с удивлением увидела
барона Байдека, ожидавшего ее на катере.
- Вам не следовало ехать, - сказала она вместо приветствия, вглядываясь в его лицо. –
Симон сказал, что как минимум три дня вы должны отлежаться под присмотром в
лазарете.
Он пожал плечами, затем нерешительно взял ее порезанную руку, повернул ладонью
вверх. На ладошке краснел свежий, только начавший затягиваться шрам.
- Больно? – спросил он, и тут же отпустил ее руку, словно устанавливая дистанцию.
- Вам было больнее, - тихо сказала она. – Вы простите меня?
- Вы не должны извиняться, госпожа, - мягко произнес он.
Василина покачала головой. Установилась пауза. Обоим было столько нужно сказать, и
оба не решались заговорить или даже боялись заговорить. Так они и доехали до ставки
