потом вдруг ка-ак гаркнет:
— Стой! — я аж присела. Смотрю, стоит Кощеев сын у ворот и от злости едва не дымится.
— Что ты встал? — рассердилась я.
— Проведи меня! — зашипел Афанасий. — Тут защита — я не могу.
О, как всё сложно! Подбежав, я схватила его за руку и буквально вдёрнула во двор, ощутив невидимую, но весьма упрямую преграду. Миновав её, мы дружно ринулись в дом, вздрогнув от второго выстрела. Значит, дед сбил на ларце все замки! И что будет?
Дверь моей комнаты была закрыта, но сквозь неё до нас отчётливо донеслось испуганное верещание какого-то зверька. Похоже, это был заяц, хотя я никогда не слышала, как они кричат. Мне стало больно и обидно. Кинувшись к дверям, я изо всех сил заколотила в них, умоляя деда никого не трогать. Но голосок зверька оборвался. За спиной что-то шкрябнуло и, обернувшись, я увидела серое лицо Афанасия с помутневшим взглядом. Тяжело дыша, он упирался в стену, пытаясь устоять на ногах.
— Отойди… от двери, — прохрипел Кокаларис, и я послушалась.
С трудом сделав шаг, он рухнул на колени и, взглянув в потолок, шипящим голосом забормотал какие-то молитвы. Хотя нет, скорее всего, это были заклинания. Я тоже взмолилась и вздрогнула, когда за дверью крякнула утка.
И тут случилось что-то невероятное: петли двери жалобно скрипнули, потянулись вверх и… деревянное полотно с грохотом рухнуло у ног бессмертного. Шатаясь, он поднялся и с рычанием ввалился в комнату. Там завязалась потасовка, но я пересилила свой страх, подкралась ближе и заглянула внутрь. Сын Кощея и дед Алёша дрались, как обычные сердитые мужики: били друг друга в челюсть, в ухо, под дыхло. Но смотреть на их крутой мордобой у меня не было никакого желания — я искала утку и… нашла её придушенный трупик. А вот у ножки стола, в опасной близости от ног драчунов, лежало симпатичное, словно раскрашенное к пасхе, яйцо. Радостно ахнув, я схватила его и бросилась прочь из комнаты. Однако мысль о том, что в отличие от Афони дед Лёша всё-таки смертен, заставила меня остановиться на полпути и громко крикнуть:
— Афанасий, оно у меня!
Шум драки тут же стих, но, судя по тому, как охнул сын Кощея, а потом раздался грохот, дед всё же оставил последнее "слово" за собой. А через миг до меня долетел шорох шагов. Нырнув под крыльцо, я затаилась и дождалась момента, когда драчуны выбрались из дома.
— Ну, ты и скотина, Попович, — обиженно выдохнул Кокаларис. — Чуть не убил. А ведь я тебе ничего не сделал.
Дед Лёша сплюнул.
— Не люблю я ваш род. Поганые вы. Ивана жалко. А ты ещё к его внучке привязался.
— У меня не было выбора.
— Выбор есть всегда.
— Подскажи какой? — съязвил Афанасий. — Прийти сюда лично и попросить мой ларец? У Марьи? Или ещё лучше — у тебя? Да ты бы, как узнал, сразу бы меня угробил.
— И не моргнул бы.
— А я хотел по-хорошему — помощь за помощь.
— О чём ты?
— Ну, Вероника могла ещё две недели провести в больнице и её лицо… на мой взгляд, шрамы украшают лишь мужчин.
— Твоё колдовство?! — вскипел дед. — Ах ты, скотина!
Мужчины, походу, снова сцепились.
— Тише-тише, — усмехнулся Афанасий, — это навсегда, клянусь. И потом, как только заберу своё, она меня больше не увидит.
— Вот и вали отсюда куда подальше.
— Вообще-то, Большие Дубцы и моя родина.
Дед сердито крякнул и не ответил.
— Что ж, — бодро заявил Афанасий, — я сниму с хозяев и гостей свои чары, и найду Веронику. А ты…
— Не командуй! Девочку я сам сыщу. Тебе же лучше снять чары и катить отсюда. Тошно уже смотреть на твою довольную рожу.
Дед пошаркал в дом, а сын Кощея бодро спустился с лестницы, и не успела я охнуть, как он заглянул под крыльцо и помахал рукой.
— Привет!
— Ты знал, что я тут?
— Конечно, я же колдун. Ну, давай яйцо и разойдёмся.
Я разжала ладонь, и раздавленная скорлупа посыпалась наземь. В руках остался небольшой тёмно-красный камень.
— Ух ты! — усмехнулся Афанасий, присаживаясь рядом. — Это от нервов. Ничего страшного. Я возьму?
Я быстро сжала кулак и спрятала за спину. Лицо Афанасия удивлённо вытянулось.
— Не понял. Что за капризы?
А я, честно говоря, и сама себя не понимала. Что за чувство овладело мной? Обида? Злость? На что? Ведь Афанасий не сделал мне ничего плохого, даже наоборот, позаботился о моей красоте и скорейшем выздоровлении. И сделка, можно сказать, прошла успешно: не вмешайся дед, мы бы мирно разошлись по своим делам, став друг для друга лишь воспоминанием. Так и должно быть, но то ли я оказалась слабой дурой, то ли чёртовы чары сильней — даже не знаю. Мне не хотелось его отпускать.
— Вся в раздумьях, — хмыкнул Афанасий. — Тебе идёт, но ты уж роди что-нибудь или отдай мой камень.
— А если не отдам? — решилась я, отодвигаясь ближе к стенке.
Кокаларис болезненно сморщился.
— Мне придётся быть грубым, и все старания уйдут псу под хвост, понимаешь? Ты просто сыграй свою роль и вручи мне потерю, а там посмотрим. У меня нет времени объяснять.
— Торопишься?
— Не представляешь как! Очень хочется узнать результат. Как-никак новый год — перемены и всё такое. Волнуюсь. Ну, красавица царевна! Уж коли молодец приглянулся, ты его не мучай, а.
Я открыла рот и, оскорблённо фыркнув, сунула камень в ладонь Кокалариса и шустро поползла из-под крыльца.
— Вот и умница, — усмехнулся за спиной Афоня и потащился следом.
Как он выбрался, я не видела, наткнувшись во дворе на довольную бабМашу. Проворно скользнув ей за спину, я ласково обвила родные плечи и сердито уставилась на Кокалариса — мол, теперь я под защитой — не достанешь. А Афанасий, как видно, и не собирался: спрятав камень, он деловито поравнялся с нами, остановился на миг и, одарив бабМашу "ласковым" взглядом, усмехнулся:
— Ух ты!
