которые не в ордене. Но мистер Стернс объяснил мне ситуацию, что вы были
разлучены после смерти ваших родителей. Мы рады видеть Вас здесь на время вашего
визита. Кингсли придется посещать занятия и продолжать учебу. Но Вы можете
присоединиться к нам в столовой ко всем нашим блюдам. У нас есть отдельные
гостевые покои на верхнем этаже этого здания. Я отправлю одного из мальчишек
отнести Ваши вещи.
- Merci, mon père, - сказала Мари-Лаура, озаряя отца Генри своей широкой
улыбкой.
Кингсли чуть не рассмеялся вслух из-за румянца, который полностью окутал
отца Генри из-под воротника до верха его лысой головы. Мари-Лаура производила
такой же эффект на мужчин, как Кингсли знал, он производил на женщин. И все, что
каждому из них нужно было сделать - это улыбнуться.
Кингсли и Мари-Лаура направились прямо в ее комнату на верхнем этаже
учебного здания. Она бродила вокруг, смеясь над всеми иконами на стенах, крестами,
изображениями святых, статуэтками Девы Марии, расставленными повсюду.
- Католическая школа? - подразнивала она. - Папа переворачивается в могиле.
Кингсли рассмеялся и пожал плечами.
- Я знаю. Это была не моя идея. Мальчишки в моей старой школе ненавидели
меня.
- За соблазнение всех их подруг и сестер, без сомнения. - Мари-Лаура погрозила
ему пальцем.
- Да, конечно. Но пырнуть меня ножом - это чересчур.
Ее глаза расширились.
- Ножом? Ты сказал, что это была всего лишь царапина.
267
Принц. Тиффани Райз.
- Большая царапина.
- Я не знаю, гордился бы тобой папа, или попытался бы убить тебя сам.
- И то и другое, - сказал Кингсли, и они рассмеялись.
- А что насчет тебя? Ты все еще разбиваешь каждое сердце в Париже?
- Конечно. - Она села рядом с ним на диван и скрестила натренированные,
изящные ножки. - Я должна разбивать их сердца, прежде чем они разобьют мое.
- Ты должна найти богатого старика и выйти за него замуж. Он скоро умрет и
оставит тебе все свои деньги. Тогда ты могла бы остаться в Америке со мной.
- Остаться в Америке? Зачем мне это делать? Если бы я вышла замуж за богатого
человека, я бы вытащила тебя из этого ужасного места, и забрала бы с собой обратно в
Париж.
Кингсли откинулся на спинку дивана и закинул лодыжку на колено.
- Не знаю. Я думаю, может, мне понравится здесь. Америка — это не так уж
плохо.
- Что? Мой брат Месье-Париж-Это-Единственный-Город-В-Мире, хочет остаться
в Америке? Как ее зовут?
Глаза Кингсли расширились.
- Не смотри так невинно, - сказала Мари-Лаура, тыча пальцем ему в грудь. - Как
ее зовут? Ты, должно быть, влюблен, раз хочешь остаться в этой стране.
Со стоном, чтобы прикрыть свою неловкость, Кингсли повернулся лицом к
Мари-Лауре.
- Я уверяю тебя, что не влюблен в девушку из этой страны. Даже не из Канады,
которая в полуметре отсюда. - Он указал на север. - Я люблю Америку. Париж -
пышный, роскошный, но Америка… есть что-то неприрученное в этом месте, что-то
дикое.
Мари-Лаура вздохнула.
- Если тебе здесь нравится, то мне бы тоже здесь понравилось. Сейчас, все что
имеет значение, что ты здесь.
- Я и пятьдесят мальчишек, которые не видели симпатичную девушку месяцами?
Она подняла брови.
- Я не буду жаловаться на эту часть вопроса. Теперь, может, тебе стоит показать
мне это место, если я буду жить здесь в течение следующего месяца.
268
Принц. Тиффани Райз.
Кингсли встал и взял ее за руку, поставив на ноги.
- Месяца?
- На дольше я не могу остаться. Мне пришлось соврать директору моей труппы и
рассказать ему, что у меня растяжение связок, которое должно заживать за месяц.
Если я пробуду дольше, я потеряю свое место в массовке.
- Ты не должна быть в массовке. Ты - Прима-балерина.
- Я буду. Когда-нибудь. Но мы все должны платить причитающееся. И, кроме
того, Лоран не может пока сделать меня Примой. Это было бы подозрительно.
- Еще одно покоренное сердце?
Мари-Лаура похлопала ресницами.
- Танцор… у них такие мощные ноги.
Кингсли замахал на нее рукой, пока они надевали свои пальто и снова
направлялись к двери.
- Я не хочу подробностей твоих завоеваний. Ты можешь быть красивой, но ты
все еще моя сестра.
- Ну, я хочу знать все подробности твоей личной жизни. Ой, подожди, ты в школе
для мальчиков. У тебя ее нет.
Она слегка похлопала его по щеке, чтобы поддразнить, выскакивая вперед в
холод. Ах, Мари-Лаура… Кингсли вздохнул. Если бы она только знала. Рука в руке,
они бродили по территории школы. Он показал ей столовую и познакомил ее с отцом
Альдо. Мари-Лаура и священник посовещались в течение нескольких минут о меню
этого вечера. Он планировал суфле. Она предложила Киш. Кингсли притворился, что
засыпает, и Мари-Лаура ущипнула его за руку, как она всегда делала, когда они были
детьми. Кингсли дернулся от щипка, достаточно резко, чтобы Мари-Лаура заговорила:
- Когда это ты стал таким чувствительным? - спросила она, пока они покидали
столовую. - Я только ущипнула тебя.
- Все нормально. Ты просто ущипнула меня, где у меня уже есть синяк. Я
выживу.
- Я найду часть тебя, которая без синяка, и туда я ущипну тебя в следующий раз.
Oui?
- Oui.
Он улыбнулся, но он знал, что потребуется незаурядная тщательность, чтобы
найти на нем ту часть, которая не имела бы синяк или рубец. Прошлой ночью, Сорен
был абсолютно беспощаден с ним. Избиение, казалось бесконечным. Секс и подавно.
269
Принц. Тиффани Райз.
Поразмыслив, Кингсли понял, что интенсивность их ночи была таковой, потому что
присутствие Мари-Лауры могло сделать их встречи гораздо более сложными. Но они
найдут способ. Они должны быть вместе, Сорен и Кингсли. Они принадлежали друг
другу.
- Что это? - Мари-Лаура остановилась перед часовней.
Кингсли склонил голову на бок и улыбнулся. Изнутри он услышал звук пианино,
наигрывающего запоминающиеся ритмы…
- Болеро, - сказал Кингсли. - Равель.
- Равель… - Мари-Лаура вздохнула и посмотрела на Кингсли со смесью печали и
тоски в глазах. Он знал, что она, должно быть, потерялась в тех же воспоминаниях,
что и он… Папа и его записи. Их отец лежал на полу своей квартиры в бликах
солнечного света, закрыв глаза и напевая вместе с музыкой…
- Я скучаю по нему, - прошептал Кингсли, беря ее за руку и сжимая.
- Я тоже. Но я скучала по тебе больше. Так сильно, что я думала, что умру.
Кингсли покачал головой.
- Не умирай. Теперь мы вместе.
Музыка нарастала, и Мари-Лаура повернулась лицом к часовне.
- Мы можем пойти послушать?
Кингсли начал вести ее туда, но как только они пересекли порог церкви, что-то
глубоко внутри него предупредило, что он должен остановиться, вернуться... музыка
становилась все громче по мере приближения к ее источнику. Кингсли стряхнул его
внезапно странный страх. Мари-Лаура следовала за музыкой, с широко открытыми и
загипнотизированными глазами, как у Гамельнского ребенка* (Га мельнский
крысоло в (гамельнский
дудочник) —
персонаж средневековой немецкой легенды.
Согласно ей, музыкант, обманутый магистратом города Гамельна, отказавшимся
выплатить вознаграждение за избавление города от крыc, c помощью колдовства увёл за
собой городских детей, сгинувших затем безвозвратно).
У дверей в храм, они остановились и заглянули внутрь в сторону нефа. Сорен
сидел у древнего и разбитого рояля, без пиджака, с рукавами, закатанными до локтей,
открывающими его мускулистые предплечья. Он играл отрывок с такой потрясающей
виртуозностью и страстью, что Кингсли еще раз почувствовал, как музыка оживает
вокруг него. Закрыв глаза, он позволил нотам прикоснуться к нему, танцевать около
него, щекотать его лицо, задевать его волосы, шептать секреты ему на ухо.
Боже, как он любил Сорена. Любил его. Любил его, как отца, как брата, как друга
и любовника, и любил его, как врага, который заставил его быть сильнее, умнее,
мудрее, смелее. Сорен стал для него всем... Кингсли открыл глаза и увидел не Сорена,
270
Принц. Тиффани Райз.
а Бога за фортепиано, и понял, что он выбрал подходящего человека для поклонения.
Даже сейчас он мог упасть на колени перед ним.
Кинг почувствовал, как рука Мари-Лауры задрожала в его руке. Это вывело его
из своего уединения обратно в мир. Он посмотрел на свою сестру и улыбнулся. Он
понимал, теперь все… Сорен доставил ее сюда для него, для Кингсли. Сорен сделал
