это из доброты. Он сделал это как благодать, как милость. Как и все Божьи дары, это
было дано из-за любви.
Сорен любил его. Теперь Кингсли знал это сердцем. И эти игры разума, в
которые он играл, были только простыми играми. Сорен наказывал его молчанием,
даже тогда уделяя ему безраздельное внимание. Он оскорблял его, прежде чем
наградить самыми страстными поцелуями. Он говорил, что Кингсли ничего не значил
для него, перед тем как провести половину ночи внутри него. Сорен любил его. Сорен
любил его. Сорен любил его. Рефрену в его сердце соответствовал настойчивый ритм
музыки. Никто не смог бы и не понял бы любви, которую они испытывали друг к
другу или, как они показывали ее. Только Сорен, Кингсли и музыка знала, но музыка
никогда не расскажет.
- Mon Dieu… - выдохнула Мари-Лор слова, с глазами, направленными на Сорена
в пустом, немигающем взгляде. Еще раз страх вернулся в сердце Кингсли. Нет… не
она. Кто угодно, только не его сестра… Она выдернула руку из его хватки и подняла
ее перед собой. Глаза Кингсли расширились от страха, когда он увидел едва
различимую дрожь, которая овладела ею.
- Mon Dieu, - прошептала она. Мой Бог.
Кингсли снова взял ее за руку и прижал крепко к своей груди. Он будет держать
ее близко и удерживать ее в безопасности от той любви, которая, он знал, вошла бы в
ее душу, словно демон.
- Не бойся, - Кингсли поцеловал ее руку и улыбнулся фальшивой улыбкой,
намереваясь разрушить чары музыки и белокурого Бога, который играл ее. - Он делает
это с каждым.
Глава 32
Север
Настоящее
Кингсли оставил "Роллс-Ройс" простаивать перед его таунхаусом. Все знали
Кингсли Эджа и его серебристый Роллс, который перемещал его по всему Манхэттену.
271
Принц. Тиффани Райз.
Но сегодня он нуждался в анонимности. Поэтому Кинг вернулся в свой дом,
переоделся в черные джинсы, серую футболку и кожаную куртку, натянул очки и
убрал свои длинные волосы в низкий хвост. Позади особняка был гараж, который, по
мнению большей части Манхэттена, имелся только для Роллс-Ройса и его брата-
близнеца. Но сзади, под замшевым автомобильным чехлом, разместился гладкий
черный "Ягуар" с незарегистрированными номерами. Только в экстренных случаях
Кингсли покидал свой дом инкогнито. А это, несомненно, можно квалифицировать как
экстренный случай.
Он завел машину и покинул дом по глухим улочкам, проклиная Нору всю дорогу
до Коннектикута. Глупая девчонка. Глупая девчонка. Почему ей вздумалось жить так
далеко? Она могла позволить себе Манхэттен и любую точку города. Почему она
купила тюдоровский коттедж в буржуазном и пешеходном пригороде, было тем, чего
ему никогда не понять. Всего лишь за год ее карьеры в качестве Госпожи она скопила
достаточно денег, чтобы оплатить первоначальный взнос за покупку своего дома. Она
заплатила наличными, и переехала из его таунхауса при первой подвернувшейся
возможности. За пять лет, Кингсли был у нее дома только один раз. Он чуть не умер от
скуки, просто от езды в одиночку. Стоя в ее гостиной, наполненной удобной, но ничем
не примечательной мебелью и книжными полками, набитыми романами, он
повернулся к ней и задал только один вопрос.
- Почему?
А она улыбнулась и пожала плечами, и вздохнула, и рассмеялась, и покачала
головой, и сделала все, что могла, чтобы не отвечать ему словами. Но он смотрел на
нее, пока ее улыбка не исчезла, и смех не покинул ее глаза. Эти ее глаза, если бы ему
пришлось угадывать, он сказал бы, что она украла их у самого дьявола.
- Мне здесь нравится, Кинг. Я чувствую себя здесь… человеком. Нормальным.
Кингсли прошелся по бежевому ковру к ней и взял ее за подбородок. - Ты самая
известная Госпожа во всем мире, chérie. Я сделал из тебя монстра и монстром ты
являешься. Живи здесь, если нужно, но помни, что в этих стенах ты Элеонор Шрайбер.
Нора Сатерлин здесь не живет.
Ее единственным ответом было вернуть ему взгляд такой же твердый, как и его
собственный, и вот тогда Кингсли осознал страшную правду, он вовсе не создавал
Нору Сатерлин, он просто сорвал с нее маску.
Прошел час, и он, наконец, достиг Веспорта. Еще пятнадцать минут заняло у
него, чтобы добраться до окрестностей особняка Норы. Напротив ее дома
расположился красный “Порше” - Гриффин все еще был здесь. Гриффин и никого
другого. Хорошо. Мальчик не был настолько глуп, чтобы позвонить в полицию.
Кингсли не стучал, просто вошел через переднюю дверь, и обнаружил дом таким,
каким он его запомнил: банальным, надежным, пригородным, буржуазным.
272
Принц. Тиффани Райз.
- В спальне, Кинг, - он услышал, как позвал его Гриффин. Кингсли нашел
лестницу и помчался по ней вверх, перескакивая через две ступеньки. В конце
коридора он нашел спальню Норы… Или то, что от нее осталось.
- Дерьмо… - выдохнул Кингсли, будучи слишком потрясенным даже для
французского.
- Да, именно так я и сказал.
Гриффин стоял на краю комнаты, глядя на побоище перед ними.
- Где Микаэль? - спросил Кингсли, произнося имя на французский манер, как
Мишель, по привычке, от которой он пытался избавиться ради Гриффина и его
мальчика.
- Я быстро выдворил его отсюда. Отправил в дом его матери, чтобы он остался
там на ночь. Его чуть не стошнило, когда он увидел это место.
- Я с ним солидарен.
Кингсли с трудом сглотнул, пока изучал нанесенный ущерб. В центре комнаты
были обугленные остатки того, что когда-то было самой вожделенной кроватью в
мире. На вершине почерневшего пепелища лежало то, что по предположениям, было
всем гардеробом Норы из нарядов Госпожи, каждая, до последней, вещь была
изрезанна и осквернена. Стены, вдоль, были забрызганы кровью… кровью животного,
догадался Кингсли. Догадывался и надеялся. Кровавые слова, кровавые отпечатки
ладоней. Кровь на кроваво-красных стенах. Бледный ковер под ногами также был в
следах крови, кровавых следах. И кровавых словах.
- Что это значит, Кингсли? - спросил Гриффин, глядя на написанное. – Это
французский, да? Мой французский дерьмово себя чувствует.
- Oui, это французский.
Кингсли прочел слова и его желудок сжался, когда он осознал, что, то же самое
было написано на стене над телом его мертвой Сэди.
Гриффин прищурился на письмена, что явно не помогало ему ни капли понять
их.
- Я же говорил тебе ... - он покачал головой и вздохнул. - О чем здесь пишется?
Кингсли тяжело вздохнул, не будучи уверенным, что хотел рассказывать
Гриффину или кому-либо другому о написанном. Но даже если он скажет, Гриффин не
будет знать, что это означает.
- Здесь говорится: Я убью суку.
273
Принц. Тиффани Райз.
- “Я убью суку?” Нору? С кем он разговаривает? - Гриффин потер лицо и стал
еще бледнее. - Кинг, кто-то хочет убить Нору?
Кингсли увидел что-то на стенах, чего не увидел сначала. Отверстия. Нет, не
отверстия, колотые дыры. Кто-то взял нож и несколько раз вонзил лезвие в
гипсокартон, оставляя порезы с расстоянием в один дюйм, везде, где он видел. Он
подошел к кровати и взял один из окровавленных корсетов Норы. Косая черта разреза
была сосредоточена в одном месте. Живот. Если бы Нора была одета в него, в то
время, когда был нанесен удар, она была бы мертва в считанные секунды.
- Oui. Кто-то очень хочет убить нашу Нору.
Гриффин обратил к Кингсли взгляд широко раскрытых от ужаса глаз.
- Почему? Нора никогда не причиняла никому вреда. Я имею в виду, не без их
согласия.
- Я боюсь, что этот человек полагает, Нора взяла то, что не принадлежит ей.
- Нора никогда не крала ничего в своей жизни. Ну, кроме тех автомобилей, когда
она была ребенком. Но никто не станет убивать за машину.
- Нет. Не автомобили. Не в этом дело.
- Тогда что это за срань? Что Нора украла? Кем бы ни был этот гребаный урод, я
ему заплачу.
- Я боюсь, никакие деньги не смогут купить то, чего от нее хотят.
- Это мне решать, - сказал Гриффин, тоном человека, который был воспитан, с
понятием того, что может купить все, что он хотел купить, в том числе и чужую
жизнь. - Чего он хочет?
Кингсли потянулся к куче одежды Норы и нашел то, что он знал, там найдет. Он
вытащил ниточку четок, кроваво-красных и гладких от тысячи молитв, что сама
Магдалина покраснела бы. Он знал, что Нора прятала ключ в коробке, где лежал ее
