И вот трясешься по дальней латвийской дороге, а она (кроме автобана «Пятнадцать минут Америки» между Ригой и Юрмалой) ничем не лучше какого-нибудь владимирского тракта между Киржачом и Петушками. А ведь это трасса европейского значения Via Baltia, единственная дорога, которая соединяет посуху Европу и присоединившуюся к ней Прибалтику. Только в Эстонии и Литве она хоть и узковата, но ничего. А вот въезжаешь в Латвию, и асфальт будто гигантская корова слизнула шершавым языком. А коровы-то и нет. На монете в два лата есть, а в полях — надо еще поискать. По обе стороны тернистого латвийского пути русский человек напрасно ждет европейских коровок в колокольчиках, «Альпенгольд» и «Милки», пастушков и пастушек, Амура и Психею. Милый мой идет.
Но дойдет не скоро, далеко до ближайшего хутора. Мимо брошенных ферм, заросших покосов, пустых дач, да вот у того упавшего столба повернуть. Мало вдоль латвийских дорог аккуратных полей и лужков с полезным рапсом и аппетитной люцерной, мало эротичных стогов и сеновалов, а в них молодых Психей, ждущих своего Амура или, на худой конец, Бунина. Все больше леса, перелески, болота и пустоши. Латвия — мечта радикального эколога. Его цели здесь достигнуты, вредная промышленность остановлена. Хорошо здесь зверю лесному, птице небесной, жабе болотной и Пришвину с Виталием Бианки.
А, к примеру, продавцу народной мебели IKEA нехорошо весьма: покупателей не хватает. В Риге, да и вообще в Латвии, да и в Эстонии с Литвой в придачу, нет IKEA. Нет «Икеи», нет идеи. Некому руку подать в минуту душевной тревоги. И уж не будет, ибо, как признался ее пресс-секретарь: «К сожалению, мы вынуждены сообщить, что IKEA не планирует открывать магазины в Эстонии, Латвии и Литве, а сосредоточится на уже существующих рынках и на экспансии на Ближнем Востоке». Для творцов народной мебели это слишком маленький рынок. Ну что такое Рига с ее миллионом, даже если из Вентспилса все 44 тысячи подъедут.
Прибалтийский анекдот времен перестройки: объявим войну Швеции, а на следующий день ей сдадимся. Ну, сдались. За вантовым мостом — символом советской Риги — отовсюду видать теперь символ новой жизни: рижский офис Swedbank в Задвинье, небоскреб «Солнечный камень», типичный представитель колониальной архитектуры XXI века — офисов транснациональных корпораций.
Швеция занимает второе место по инвестициям в Латвию. Но это формально. Потому что первый инвестор в Латвию — Эстония, а это те же шведские (и в меньшей степени финские) деньги, пропущенные по эстонским каналам. По состоянию на 2009 год домашние хозяйства Латвии были должны трем главным шведским банкам более 4 млрд евро, выданных на покупку жилья. Половина латвийцев, так или иначе, должны шведским банкам, и на вполне колониальных условиях: за кредит по ипотеке ты отвечаешь не только заложенным имуществом — ипотечной квартирой, но и прочим добросовестно прежде приобретенным и унаследованным, своим и семейным.
В том числе из-за малолюдства, Латвия даже не создала собственной крупной сети супермаркетов, и латвийцы отовариваются на выбор в шведских Rimi или литовских Maxima литовским же сыром.
И это сейчас. А если выставить половину населения, как мечтают латышские националисты, так ведь в стране вообще один с копейками миллион человек останется. «И ныне все дико и пусто кругом». И в этой пустыне находятся политики, которые уверяют, что с вывозом миллиона человек на родину предков дела в экономике пойдут в гору. И есть люди, которые за это голосуют.
Это мы тут боролись против номенклатурных магазинов и поворота сибирских рек. А в Латвии в 1988 году все началось с протеста против строительства рижского метро. Вы видали большой город, который против того, чтобы ему подарили метро? Но тут была своя логика. Нет метро — нет привозных метростроевцев. Это как если б основным мотивом бунта против дороги через Химкинский лес было не «птичку жалко», а «понаедут гастарбайтеры». Нет МКАДа — нет таджиков. Лучше будем друг к другу лесными тропами пробиваться, зато свои среди своих. В этом же была одна из причин закрытия передовых — по советским, разумеется, меркам — латвийских заводов.
Между мировыми войнами, во время первой республики, Латвия (согласно вполне академической и абсолютно латышской «Истории Латвии. ХХ век» — Рига: Юмава, 2005) умудрилась иметь отрицательный прирост населения. Это когда вся остальная Европа умножалась, как нынешний третий мир, и заботилась, в какой бы Lebensraum деть своих крестьянских детей.
За время второй республики, с 1991 по 2014 год, население Латвии уменьшилось на 400 тыс. человек. Плотность населения Латвии 35 человек на квадратный километр, во всех странах Восточной Европы (кроме Прибалтики) этот показатель выше 100 человек. В России с ее огромными непригодными для жизни пространствами около 9. Но Латвия-то вся целиком лежит в умеренном, хоть и не слишком теплом, климате.
Израильские политики никак не могли понять, почему Китай голосовал против создания Израиля — ему-то какая разница? Пока Дэн Сяопин не объяснил: если каждые шесть миллионов человек захотят свое государство, во что превратится Земля? Взгляд, конечно, очень варварский, но отчасти верный.
Нет у Аристотеля последователя, который взялся бы вычислить идеальный размер современного государства для нормальной работы экономики: какое там должно быть соотношение населения, территории, денег. А зря. Возможно, преемники Аристотеля на этом поприще забраковали бы Россию за ее неизмеримость общим аршином, но и для Латвии, пожалуй, может не оказаться сита с достаточно мелкими ячейками. Путешествуя по пустынной Латвии, я думал, что местному правительству неплохо бы завезти к себе миллион китайцев.
МАЛЬТА, РАЗВОДЫ И ЕВРОПЕЙСКИЕ ХВОСТАТЫЕ ЛЮДИ
Все счастливые страны счастливы одинаково, а Мальта счастлива по-своему. Здесь до сих пор никто не разводился. Жениться — пожалуйста, а разводиться — ни-ни, едина плоть, человек да не разрушает, а жена да убоится своего мужа. Но любому счастью приходит конец: не все коту масленица. В общем, собаке собачья смерть: на Мальте прошел референдум о разрешении разводов. Потому что разводов не было, а желающие развестись были. Как во времена Анны Карениной. Хоть под поезд. Только железной дороги на Мальте тоже нет.
Поэтому живут, как получится. Как сказала одна мальтийка: «Я слишком взрослая, чтобы иметь бой-френда, а партнер у меня — по бизнесу, поэтому я называю его просто “мой Петер”». Когда-то в прошлой жизни ее Петер был женат. Часть мальтийских политиков оказалась в таком же положении и пробила референдум о легализации разводов.
В дискуссии приняли участие лучшие интеллектуальные силы общества, и не только. В приходах грозились отлучить от причастия тех, кто проголосует за. А не сознаться нельзя — исповедь. Мальтийский мистик Ангелик Каруана сообщил, что ему явилась Богородица и попросила призвать голосовать против разрешения разводов. Мадонна также передала свое мнение через министра финансов Мальты Тонио Фенеха. Общаясь с министром, Дева Мария, в частности, заявила: «Я плачу о мальтийцах. Да, мои дети. Причина этого в том, что вы пытаетесь разрушить единство семьи». Министр не стал укрывать эту важную информацию от общественности. На Мальте пора вводить новую государственную должность: наряду со спикером правительства — спикер Богородицы, может быть, понадобятся и отдельные спикеры для популярных святых. Сторонники разводов победили с результатом 52%.
А вы думали, что «нет разводов» — это об Иране? В Иране-то есть. Это, оказывается, в Евросоюзе есть не везде. Европа вам чересчур мягкая попалась. Да вы просто не туда жмете. Там местами Железный Феникс из пепла.
Мальта, конечно, страна очень особенная — форпост христианства на пути к исламской Северной Африке. Поэтому религиозна, как две Польши. Язык — арабский, но записанный латинскими буквами и набитый итальянскими словами. Посмотрите на заголовок из газеты и вы все поймете: L-Arcisqof wiegħed kampanja mingħajr kruċjati. Вернее, ничего не поймете, кроме итальянских заимствований.
Но дело не в одной Мальте. Европа и в целом развитый мир представляются нам сплошной территорией прогресса, к которой мы не относимся, потому что безнадежно отстали, потому что там ипотека под 4%, однополые союзы и честные полицейские, а у нас — люди с песьими головами.
А Европа-то полна атавизмов, там тоже бродят свои хвостатые мужчины и бородатые женщины, или бродили буквально вчера. На Мальте вот не было разводов.
Глядя на современный развитый мир, дивный и новый, мы можем не догадываться, сколько в нем удивительно старого. В нескольких штатах США супружеская измена до сих пор записана в законах как уголовное преступление. В Висконсине оно числится среди особо тяжких. Наказание варьирует: от пожизненного заключения в Мичигане до штрафа в 10 долл. в Мэриленде. Дела по этой статье периодически возбуждаются, последний случай, который я нашел, был в 2004 году в штате Виргиния, где бывший адвокат Джон Башей (66 лет) оказался в суде по иску любовницы (53 года), с которой решил расстаться. Любовница заявила на него в полицию: как женщине честной и незамужней ей ничего не грозило.
