Кроме них, из Москвы прибыли Г. Е. Львов, Челноков и Коновалов 96, и вот этой «великолепной семерке», по мысли Родзянко, предстояло спасать положение. Его опасения оказались напрасными, страхи преувеличенными, а вся деятельность Самарина свелась к тому, что он испросил аудиенцию у царя, где изложил последнему
снова все то, что Николай II слышал уже десятки раз. Родзянко также сообщает, что на 19 января было решено созвать съезд «объединенного дворянства», но вряд ли это утверждение соответствует действительности: во всяком случае, в архиве Постоянного совета, полностью сохранившемся, на этот счет нет ни малейших намеков.
Свидельство Родзянко интересно и с другой стороны. Оно говорит, во-первых, о том, что в либеральном общественном мнении «объединенное дворянство» и всероссийские Земский и Городской союзы выносились за скобки единой оппозиции, и, во-вторых, дворянские организации и их Постоянный совет по-прежнему представляли в его глазах внушительную политическую силу, способную на многое. Иначе говоря, итоги XII дворянского съезда были расценены в широких помещичье-буржуазных кругах как симптом возрождения и упрочения организации.
Такое представление уже не соответствовало действительности. По всему было видно, что этот съезд был началом конца общедворянской организации: у царя позиции были подорваны, главная ударная сила — Постоянный совет — разоружен, а сами «объединенные дворяне» деморализованы.
Обладавший весьма тонким нюхом по части всяческого гниения и разложения, нововременский журналист понял это еще задолго до XII съезда. В статье с показательным заголовком «Домогательства справа» Меньшиков в связи с письмом Струкова ставит коренной вопрос: соответствует ли действительности претензия дворянства считать себя опорой России? Ответ давался резко отрицательный.
Около 200 лет «Россия была предоставлена в исключительное распоряжение „служилому сословию"», т. е. дворянству. И что же, выполнило ли оно свой долг? «К глубокому сожалению, нет». Благодаря дворянству «народ вышел из крепостного быта менее цивилизованным, чем он был в эпоху писцовых книг...». «И после освобождения власть дворянской бюрократии не прекращалась, как не прекращается она и до сих пор». Но она все больше разбавляется за счет разночинной интеллигенции. Необходимость заставляет обращаться не к званиям, а к способностям. Самой выразительной была концовка статьи: «Не хочется употреблять неприятных выражений вроде „банкротство", „крах" и т. д.», но затрудняешься обойтись без них. «Мало ли что в истории было да сплыло». Дворяне — это всего лишь один процент населения, «притом ни образованностью, ни талантами, ни героизмом дворянство уже не представляет исключения среди других обеспеченных кланов» Э7.
Это уже было похоже на отходную и, самое главное, проповедовал ее человек, альфой и омегой поведения которого было пресмыкательство перед власть имущими, человек, который незадолго до войны ядовито высмеивал претензии буржуазии занять место дворянства, награждая при этом «первенствующее сословие» всевозможными добродетелями и достоинствами.
В истории царизма было немало конфликтов между короной
и дворянством. Они возникали по разным поводам, по-разному кончались, но всегда неизменным оставалось главное: связка царь — поместное дворянство продолжала оставаться самым тесным, органичным, испытанным веками единством, стержневым элементом абсолютизма, определявшим его силу и прочность. И вот теперь «порвалась связь времен». Разобщилось то, что выглядело нерасторжимым. Перестал функционировать сам механизм взаимопонимания и взаимодействия. И именно в этом состояла катастрофичность ситуации для царизма в целом — не только для верховной власти как таковой, но и для самого поместного дворянства. Сорвавшись со своей единственно возможной орбиты вращения, оно потеряло себя, превратилось из сплоченной политической силы в распыленную группу обывателей, бессильно застывшую в ожидании катастрофы. Верховная власть и господствующий класс изолировались друг от друга в тот момент, когда взаимное сплочение было для них особенно необходимым.
Черносотенцы
Только черносотенцы остались верны самодержавию до конца в том смысле, как эту верность понимали в Царском Селе. «Союзники» были последними союзниками царской четы, которая расценивала их как реальную и притом крупную политическую силу. В представлении царя и его супруги именно черносотенные организации вели за собой основную массу русского народа.
«Правительство,— показывал Щегловитов,— возлагало на правые организации величайшие надежды, усматривая в них опору существующего порядка...» 98
В действительности, однако, черносотенные организации еще задолго до войны превратились в армию, не имевшую личного состава. Обещанные их главарями тысячи местных отделов, охватывающие миллионы членов, оказались мифом. Многие организации существовали только на бумаге. Другие представляли собой малочисленные группы, в которых основной контингент составлял босяцкий и уголовный элемент. Главари «союзов» как в столицах, так и на местах находились в состоянии непрекращающихся войн и соперничества друг с другом, принявших самые скандальные формы, в первую очередь на базе дележа казенных субсидий. Несмотря на исключительное внимание, которое оказывалось черносотенным организациям, начиная с царя и кончая местными властями, все многочисленные попытки со стороны правительства, департамента полиции и губернаторов оживить их деятельность и прекратить распри ни к чему не привели. Накануне и в начале войны «Союз русского народа», возглавляемый А. И. Дубровиным, и «Союз русского народа» во главе с Марковым 2-м находились в состоянии стагнации, а их газеты «Русское знамя» и «Земщину» читали только профессиональные журналисты. В таком же состоянии находился и «Союз русского народа имени Михаила Архангела», вождем которого был В. М. Пуришкевич. Провинциальные «союзы» и отделы являли собой мерзость запустения.
Белецким был послан специальный запрос начальникам губернских жандармских управлений, в котором им предписывалось, «не стесняясь», дать правильную оценку деятельности черносотенных организаций на местах. Сведения, полученные им, показывал Белецкий, «были неутешительны; деятельность означенных организаций выражалась главным образом в форме участия в церковных торжествах и посылке телеграмм царю и отдельным министрам, сами же организации в большинстве распались, большинство деятелей осталось старых, новых идейных работников почти не прибавилось» ". Один из самых близких друзей и соратников «союзников», Н. В. Маклаков, вынужден был признать, что его друзья упрекали его как шефа и покровителя черносотенцев, что у них «нет никого, кроме продавшихся журналистов, т. е. таких, которые получали крупные правительственные деньги, кроме так называемых кабацких черносотенцев, нет догматики (т. е. идейности..— А. А.), нет чистого исповедания определенного образа политической мысли» 100.
Очередную попытку вдохнуть жизнь в «союзы» предприняли осенью 1915 г. в связи с образованием «Прогрессивного блока», поскольку создание в Думе оппозиционного большинства с его лозунгом «министерства доверия» было воспринято всем крайним правым лагерем как покушение на царское самодержавие. Попытка была задумана и осуществлена в виде съезда монархических организаций с целью объединения их на общей программе борьбы с надвигавшейся революцией и «Прогрессивным блоком». Съезд проходил в Петрограде с 21 по 23 ноября 1915 г.
Идея созыва съезда принадлежала в равной мере как лидерам фракции крайних правых: Маркову 2-му, Замысловскому, Лева- шеву и др., так и Хвостову с Белецким. Главная трудность состояла в примирении враждующих групп и кланов. Прежде всего необходимо было помирить Маркова и Дубровина ■ (т. е. два главных «союза»), находившихся в состоянии перманентной ожесточенной вражды. Именно эту задачу взяли на себя в первую очередь руководители полицейского ведомства. «Боясь раздоров на съезде, А. Н. Хвостовым и мной,— свидетельствовал Белецкий,— было устроено примирение А. И. Дубровина с Марковым» 10'. Вся подготовка к съезду, как и его работа, также находилась под их полным контролем. С представителями монархических организаций вели предварительные разговоры как Хвостов, так и Белецкий, а когда съезд открылся, то Марков, Замысловский, Левашев, Ба- рач, Восторгов и правые члены Думы «по соглашению с А. Н. Хвостовым вели программную работу», посвящая А. Н. Хвостова, а Замысловский иногда и Белецкого в ход работ комиссий и общих собраний 10 2.
Главным орудием примирения и сплочения всех черносотенных организаций была выбрана... респектабельность. Предполагалось, что если съезд «облагородить» участием в нем светских и духовных сановников, членов Государственного совета и Думы, то разношерстная и буйная ватага провинциальных «союзных» главарей не посмеет превратить его в поле очередной междоусобицы и чинно пойдет за своими высокопоставленными наставниками по пути объединения и единства действий. С этой целью на съезд были приглашены два бывших министра внутренних дел — А. А. Макаров и Маклаков — и экс-министр юстиции Щегловитов. Формально они никогда не состояли ни в одной «союзнической» организации, но их черносотенная безупречность не вызывала сомнений даже у самых оголтелых ревнителей «союзнического» дела.
