В сентябре 1913 г. князь В. П. Мещерский, имевший большое влияние на царя, в своем журнале «Гражданин» резко напал на Коковцова за то, что он якобы хотел ввести в России «парламентаризм» и узурпировать в пользу Совета министров прерогативы короны. Сверх того, Коковцов обвинялся в личной вражде к «молодому и талантливому министру внутренних дел» Маклакову, которому он будто бы мешал выполнить волю царя — осуществить «прекрасный» план обуздания печати[708]. В такой резкой форме обвинения не предъявлялись даже Столыпину.
Еще более нелепым был предлог, избранный для отставки Коковцова, которая последовала 29 января 1914 г. Царь выразил Коковцову недовольство в связи с тем, что его финансовая политика строилась главным образом на спаивании народа. Соответственно этому его преемнику на посту министра финансов П. Л. Барку предлагалось принять меры к сокращению потребления водки. Это была грубая, примитивная демагогия, не имевшая под собой никакого желания покончить с «пьяным бюджетом»* Увольнению Коковцова предшествовала кампания «Гражданина» и думских правых, обвинявших его в спаивании народа, и это лишний раз подтверждает, что его отставка явилась результатом совместных действий камарильи и правых.
На посту председателя Совета министров Коковцова заменил И. Л. Горемыкин, крайний реакционер, старый, ленивый, равнодушный ко всему и вся сановник. Уже самый этот факт говорил о том, что отныне всякой самостоятельности официального правительства пришел конец и оно становится безвольной игрушкой в руках «темных сил». Вот что писал об этом сам Коковцов в своих воспоминаниях: «В ближайшем кругу государя понятие правительства, его значение, как-то стушевывалось, и все резче и рельефнее выступал личный характер управления государем...» Авторитет «главы правительства... совершенно поблек», и стали господствовать «упрощенные взгляды», что «государь может сделать все один», а власть министров и Думы должна быть ограничиваема «возможно меньшими пределами», так как они умаляют престиж царя[709].
При невозможности осуществить «реформы», обеспечивавшие переход царизма на рельсы буржуазной монархии, такой итог был совершенно неизбежен.
Начало распада третьеиюньской системы. Следствием хронического кризиса «верхов» и Думы был распад третьеддщьской системы. Окончательно он наступил уже в годы войны и выразился, с одной стороны, в крушении системы правого и либерального большинства и переходе Думы как целого, за исключением крайних правых и части националистов, в оппозицию к режиму, а с другой — в открытой войне против Думы царизма, не решавшегося, однако, разогнать ее. Оба момента были тесно связаны между собой, так как основа их была одна и та же — политический кризис в стране, который к кануну войны достиг уже крайней степени остроты. Революционная ситуация заставляла «леветь» не только кадетов, но и октябристов и даже часть правых. Она же вынуждала насквозь прогнившее самодержавие поворачивать все более вправо.
Сильнее других, естественно, «полевела» партия, именовавшая себя партией «народной свободы». На кадетских конференциях, заседаниях ЦК и фракции борьба «реальных политиков» с правым крылом руководства партии неизменно заканчивалась в пользу Милюкова и др., требовавших строить4 тактику партии с учетом изменившейся обстановки в стране.
На заседании ЦК 28 октября 1912 г. Милюков, предложив поставить в Думе на первую очередь законопроект о всеобщем избирательном праве, указывал, что «в этот первый законопроект кадетами должны быть внесены боевые политические ноты». Милюкова поддержало большинство ЦК[710].
На кадетской конференции 31 января — 2 февраля 1913 г. Милюков выступил еще более решительно, заявив, что кадеты должны находиться в «непримиримой оппозиции к власти» до тех пор, пока не будет осуществлена «демократизация государственного строя, что„. возможно при всеобщем избирательном праве, равноправии народностей и ответственности министров».-Возражения Маклакова, Челнокова, Гредескула и др. о том, что боевая тактика сыграет на руку только левым и оттолкнет от кадетов стоящие правее «прогрессивные элементы Думы», успеха не имели. Представители с мест и «левые» кадеты, в частности представитель Москвы, доказывали, что «надо идти не к умеренным элементам, а к рабочим массам, приказчикам и т. п.». Представитель Риги, указывая на усиление социал-демократии в обеих столицах, на то, что «города понемногу переходят к социал-демократам», предлагал «подумать над тем, как сохранить и привлечь массового избирателя»[711].
Еще более радикальные призывы раздались на кадетской конференции в марта. 1914 г. С докладом о тактике, сделанным до этого на заседании ЦК, выступил один из наиболее левых кадетских лидеров, Н. В. Некрасов..-Оя считал «маловерШтШШ мирный исход из
создавшегося тупика» и, наоборот, «вероятными резкие конфликты», из “чего вытекает, что партия «должна быть настороже, чтобы не быть захваченной событиями врасплох». Для этого Некрасов предлагал центр тяжести работы партии перенести на внедумскую деятельность, перестроив тактику в соответствии с господствующими в стране настроениями. «Можно не верить,— говорил докладчик,— в „мускулистый кулак44 пролетария, но нельзя игнорировать, что рабочие в высшей степени активная сила». Одновременно он настаивал на необходимости для кадетов «сохранять свое лицо» и еще «более выпукло», чем в 1905 г., «отмежеваться от утопического социализма» и «сохранять дружественный нейтралитет» по отношению к октябристам [712].
Позиция Некрасова показалась слищшм левой, де только правым кадетам, но и милюковской группе «реальных политиков». Ему возражали как Изгоев, так и Родичев
и Шингарев. Смысл всех их возражений сводился к тому, что у кадетов нет никаких шансов повести за собой рабочий класс и крестьянство. Заигрывание с левыми, в частности с социал-демократией, приведет к повторению ошибок 1905 г., к тому, что в «момент политических переворотов» кадеты будут «сжаты как буфера между левыми октябристами и большевиками», которых разделяет «громадная пропасть»[713].
Тем не менее принятая тактическая линия проходила довольно близко от линии, предлагавшейся Некрасовым. Формулируя позицию большинства, Милюков заявил, что деятельность партии должна строиться на учете общего полевения страны. «Совет Родичева — смирно держаться оборонительной тактики — совершенно неприемлем. Именно теперь-то и надо держаться ярче и непримиримее, и это есть то правильное, что заключается в докладе Н. В. Некрасова». Конкретно Милюков предлагал не останавливаться перед отвержением смет реакционных ведомств — министерств внутренних дел, юстиции и народного просвещения, требовать ответственности министров перед Думой, а при попытках проведения реакционных законопроектов применять обструкцию [714].
Рост оппозиционных настроений прогрессистов также был довольно заметным. Уже на своем учредительном съезде они пришли к выводу, что «нет надобности беречь Думу IV созыва» и что «могут наступить такие обстоятельства, когда надо будет сознательно идти на роспуск и даже ускорять его...» В борьбе с правительством они предусматривали такое радикальное, с точки зрения либералов, средство, как отказ в кредитах[715]. Как правило, в Думе прогрессисты выступали совместно с кадетами.
В августе 1913 г., во время посещения Коковцовым Нижегородской ярмарки, председатель ярмарочного комитета А. С. Салазкин от имени всероссийского (Купечества потребовал «осуществления обещанных реформ на началах, с высоты престола возвещенных 17 октября» [716]. Выступление Салазкина нашло сочувственный отклик в кругах торгово-промышленной буржуазии.
Оппозиционные ноты явственно прозвучали и на VIII Всероссийском съезде представителей промышленности и торговли в мае 1914 г. Капиталисты жаловались на то, что Министерство внутренних дел, применяя только полицейские меры, лишь обостряет и усиливает рабочее движение. Постоянные политические забастовки, указывали они, создают тревогу и неуверенность на бирже, подрывают международный финансовый кредит страны и затрудняют прилив иностранных капиталов. Съезд в специальной резолюции призвал правительство отказаться от крайностей черносотенно-националистической политики и встать на путь постепенных реформ[717].
Переломным моментом для октябристов явился их съезд в ноябре 1913 г., на котором с докладом об общем политическом положении страны и тактике Союза 17 октября выступил Гучков. Основная идея его доклада состояла в том, что попытка октябристов добиться «примирения власти с обществом» потерПеда яеудачу," йравйте^ не выполнило своего дбещания^ договор йм нарушен и единственная остающаяся для октябристов возможность предотвратить надвигающуюся «катастрофу», т. е. революцию,— это перейти в резкую оппозицию к правительству. Обвиняя во всем камарилью, Совет объединённого дворянства и правое крыло Государственного совета, погубившего такого «исполина», как Столыпин, и дело обновления страны по октябристско-столыпинскому рецепту, Гучков заявил, что отныне договор разорван. Победа реакцйй^Яьь звала «глубокий паралич» власти, «государственный корабль потерял... всякий курс... Никогда авторитет правительственной власти не падал так низко». «Развал центральной власти отразился, естественно, и полной дезорганизацией администрации на местах». Куда все это ведет, ставит Гучков роковой вопрос и отвечает: «к неизбежной тяжелой катастрофе». Единственный выход для октябристов — это борьба с ^правительством за рефорщ^ТГ которой «должны быть использованы все легальщде^сред- ства парламентской борьбы: свобода парламентскрго слова, авторитет думской трибуны, право 'запросов, право" отклонять законопроекты, и прежде всего бюджетные права^ право отклонять кредиты». «Перед грядущей 'катастро- фой,— объяснял смысл и назначение предлагаемой им новой тактики лидер октябристов,— именно мы должны сделать эту последнюю попытку образумить власть, открыть ей глаза, вселить в нее ту тревогу, которою мы полны...» [718].
