я знаю *, что существую, то не могу создать фикцию, что существую
или не существую; не могу также создать фикцию, чтобы слон
проходил через игольное ушко; не могу также, зная ** природу бога,
выдумать, что он существует или не существует. Так же нужно
понимать и о химере, природа которой противоречит существованию.
Отсюда явствует то, что я сказал, а именно, что фикция, о которой мы
здесь говорим, не имеет места по отношению к вечным *** истинам.
Сейчас я еще покажу, что никакая фикция не относится к вечным
истинам.
Прежде чем идти дальше, надо здесь попутно отметить, что то
различие, которое существует между сущностью одной вещи и
сущностью другой, существует также между действительностью или
существованием этой же вещи и действительностью или
существованием другой вещи. Так что, например, если бы мы хотели
понять существование Адама лишь через существование вообще, то
это было бы то же самое, как если бы для понимания его сущности
мы
__________________
* Так как истина, если только ее попять, сама себя делает очевидной,
то нам нужен только пример, без другого доказательства. Такова же будет
и противоположность этого, для обнаружения ложности которой
достаточно ее только рассмотреть, как это сейчас станет ясно, когда мы
будем говорить о фикции по отношению к сущности.
** Следует отметить, что хотя многие говорят, что сомневаются,
существует ли бог, но у них нет ничего кроме имени, т.е. они создают
фикции чего-то, что они называют богом; но это не согласуется с
природой бога, как я докажу в своем месте.
*** Под вечной истиной я понимаю такую, что если она
положительна, то никогда не сможет возникнуть отрицательная. Так,
первая и вечная истина «бог есть»; но не есть вечная истина «Адам
мыслит». «Химера не существует» — вечная истина, а «Адам не
мыслит» — нет.
336
обратились к природе существующего, чтобы в конце концов дать
определение, что Адам есть существующее. Итак, чем более обще
понимается (concipitur) существование, тем оно понимается более
смутно и легче может быть фиктивно придано любой вещи; и,
напротив, чем оно понимается уже, тем оно яснее познается
(intelligitur) и тем труднее фиктивно придать его чему-либо, кроме
самой вещи, если не обращаем внимания на порядок природы. Это
важно заметить.
Здесь приходится рассмотреть то, что обычно называют выдумкой
(фикцией), хотя бы мы ясно понимали, что вещь не такова, как мы ее
выдумываем. Например, хотя я знаю, что земля кругла, все же ничто
не препятствует мне сказать кому-нибудь, что земля полушарие и
подобна половине апельсина на тарелке или что солнце движется
вокруг земли, и т.п. Если мы присмотримся к этому, то не увидим
ничего, что не согласовалось бы со сказанным выше, если только
сначала заметим, что мы могли когда-нибудь ошибаться и потом
сознали свои ошибки, и затем, что мы можем создать фикцию или
хотя бы предположить, что другие люди находятся в том же
заблуждении или могут впасть в него, как раньше мы. Такие фикции,
повторяю, мы можем создавать до тех пор, пока не видим никакой
невозможности и никакой необходимости. Итак, когда я говорю кому-
нибудь, что земля не кругла, я только восстанавливаю в памяти
заблуждение, которое я имел или в которое мог впасть, и затем
создаю фикцию или предполагаю, что тот, кому я это говорю, все еще
находится в таком же заблуждении или может впасть в него. Я
создаю такую фикцию, говорю я, до тех пор, пока не вижу никакой
невозможности и никакой необходимости; но если бы я ее понял, то
не мог бы создать никакой фикции, и нужно было бы только сказать,
что я нечто совершил.
Остается теперь рассмотреть еще предположения, делаемые в
изысканиях; это иногда имеет место в отношении невозможного.
Например, когда мы говорим: предположим, что эта горящая свеча
уже не горит; или: предположим, что она горит в каком-нибудь
воображаемом пространстве, где нет никаких тел; подобные
предположения делаются часто, хотя мы ясно понимаем, что это
последнее невозможно; но когда это имеет место, мы не создаем
никаких фикций. Действительно, в первом случае я всего
337
только вызвал в памяти другую свечу, не горящую (или представил
эту же самую свечу без пламени), тогда то, что я думаю * о той свече,
то же самое подразумеваю об этой, пока не обращаю внимания на
пламя. Во втором случае нет ничего иного, как отвлечение помыслов
от окружающих тел, когда дух обращается единственно к созерцанию
свечи, рассматриваемой сама по себе, чтобы затем заключить, что
свеча не имеет никакой причины для разрушения самой себя. Так
что, если бы не было никаких окружающих тел, то эта свеча, а также
пламя оставались бы неизменными и т.п. Значит, здесь нет никакой
фикции, а только истинные и чистые утверждения **.
Перейдем теперь к фикциям, которые относятся к сущностям,
взятым отдельно или вместе с какой-либо действительностью или
существованием. О них прежде всего надо принять во внимание
следующее: что чем меньше дух ясно понимает и вместе с тем
больше воспринимает, тем большую способность он имеет создавать
фикции, а чем больше он ясно понимает, тем больше ослабевает эта
способность. Точно так же, как мы не можем, как мы видели выше,
до тех пор, пока мы мыслим, создавать фикции, что мы мыслим и не
мыслим, так мы не можем, зная природу тела, вообразить, что муха
бесконечно велика, или не можем, зная природу души***, иметь
фикцию, что она квадратная, хотя словами мы все можем высказать.
Но, как мы сказали, чем меньше люди знают природу, тем легче им
создавать
__________________
* Дальше, когда мы будем говорить о фикции в отношении
сущностей, станет вполне ясно, что фикция никогда не создает и не
представляет духу ничего нового; но восстанавливается только в памяти
то, что есть в мозгу или в воображении, и дух слитно созерцает все
вместе. Например, вспоминают способность речи и дерево; и дух,
созерцая слитно и без различения, думает, что дерево говорит. То же
самое относится и к существованию, особенно, как мы сказали, когда
оно представляется столь обще, как существующее вообще, ибо тогда
оно легко приложимо ко всему, что одновременно возникает в памяти.
Это очень важно заметить.
** То же самое нужно полагать и о гипотезах, которые создаются для
объяснения некоторых определенных движений, согласующихся с
небесными явлениями; только прилагая их к движениям небесных тел, из
них не заключают о природе этих тел, которая, однако, может быть
другой, тем более что для объяснения таких движений можно
представить много других причин.
*** Часто бывает, что человек приводит себе на память это слово
душа (anima) и при атом создает какой-то телесный образ. А представляя
себе эти две вещи вместе, он легко склонен счесть, что воображает и
создает фикцию телесной души, ибо он не отличает
338
многие фикции, например, что деревья говорят, что люди мгновенно
превращаются в камни, в источники, что в зеркалах появляются
призраки, что нечто превращается в ничто или что боги
превращаются в животных и людей, и многое другое этого рода.
Может быть, кто-нибудь подумает, что фикцию ограничивает
фикция же, а не ясное понимание (intellectio), т.е. когда я создал
фикцию чего-нибудь и по своему произволу захотел принять, что это
так существует в природе вещей, то это создает для нас в
дальнейшем невозможность мыслить это иным образом. Например,
после того как я представил (говорю согласно с думающими так)
природу тела такой-то и по своему произволу захотел убедить себя,
что она реально так существует, то я больше не могу создать
фикцию, например, что муха бесконечно велика, и после того как я
создал фикцию сущности души, я не могу сделать ее квадратной и
т.д.Это надо рассмотреть. Прежде всего они или отрицают или
допускают, что мы можем нечто ясно понять. Если допускают, то
необходимо будет сказать и о понимании то же самое, что они
говорят о фикции. Если же они это отрицают, то посмотрим мы,
знающие, что мы нечто знаем, что они собственно говорят. Они
говорят следующее: что душа может чувствовать и многими
способами воспринимать не себя самое и не вещи, которые
существуют, но только то, чего нет ни в ней, ни где бы то ни было,
т.е. что душа может одной своей мощью создавать ощущения или
идеи, которые не принадлежат вещам, так что они часто
рассматривают ее как бога. Далее они говорят, что мы или наша душа
обладает такой свободой, что может подвергнуть принуждению нас
