Секретарь сложил бумаги на стол и потер виски.
***
Серый Чонг гордился своей неприметностью. Выслеживать, оставаясь в тени, – будоражащая кровь затея, открывавшая многое для терпеливого человека, который был настроен добиться своего. Горлопаны, что видны с соседней улицы, его бесили. Он никогда этого не показывал на людях, но кое-кто из них в итоге догадывался сам. Чуть позже, чем это могло помочь.
Ее он увидел с месяц назад на мосту у площади Ста Королей, давно уже превратившейся в одну огромную пивную. Если бы короли (пусть не сто, но хотя бы один) увидели этот бардак, то их бы вырвало прямо на древнюю мостовую.
В «Златых страницах крайведечества» он прочитал как-то, что эта площадь была чуть не древнее самого города. Здесь казнили преступников, когда на левом берегу Вены еще стояла безымянная рыбацкая деревушка и всем заправляли родовые маги, вызывавшие дождь и отводившие чуму, колотя в бубен. Было приятно думать, что их кости до сих пор здесь, и праздные гуляки в один прекрасный момент, отлив у безголовой статуи в портике старого здания суда, вдруг столкнутся лицом к лицу с настоящими хозяевами города.
Но ему нельзя сейчас отвлекаться. Он помечтает потом, когда…
Как обычно, в десять женщина пересекла площадь, чтобы исчезнуть в дверях одной из многочисленных дешевых гостиниц, на первом этаже которых были устроены забегаловки, а верхние превратились в более или менее легальные бордели.
Серый Чонг внимательно смотрел за окнами. Через пару минут она зажжет свет и задернет шторы. Никто не поймет его восторг – знать наперед, что сделает другой человек! К нему всегда относились как к худшему куску на столе, который после ужина отдают собаке, чтобы не выбрасывать. И сейчас этот «кусок» покажет, что бывает с такой собакой…
Серый человек, которого не запомнишь, заплатил за вход, чтобы, миновав первый этаж, оказаться по боковой лестнице на втором. Здесь он заплатил еще и нанял ближайшую комнату к той, где жила она. Как ее зовут? Для него она будет «номером десять». Сегодня, что ни говори, предстоит юбилейное свидание. Поэтому рядом с ножами и веревкой в кожаном саквояже лежала бутылка ликера и аккуратно сложенный черный костюм с рубиновой булавкой в петлице. Потом, конечно, его придется хорошо почистить…
Коридор гостиницы рядом с комнатой делал два изгиба, в углу одного из которых за служебным входом вниз вела чугунная лестница. Дальше – темнота переулка, ведущего к ограде старого суда, давно заброшенного, но еще силящегося изображать пристойность в этой клоаке. Идеально. У него будет почти вся ночь. «У них будет почти вся ночь», – поправил себя Чонг, открывая в своем номере чемоданчик. Очень скоро она пойдет на работу, и они встретятся здесь, у самого выхода на лестницу. Он любил пунктуальных женщин.
В коридоре послышались легкие шаги. Не могло быть сомнений: она надела высокие каблуки. Как всегда… как всегда… Его дыхание участилось. Серый человек встал поустойчивее, расставив ноги и немного согнув колени. В его правой руке блеснуло лезвие. В левой – губка, чтобы сразу зажать рану. Лишние следы ни к чему.
Шаги продолжали раздаваться в коридоре и совсем рядом с ним, но она так и не появилась. Теперь вдруг они послышались с дугой стороны и снова приближались к его временному укрытию. Он напрягся и повернул голову.
Через несколько секунд цоканье «шпилек» по старым плиткам пола раздавалась с обеих сторон. Кто-то недобро усмехнулся у его уха, чего уж точно не могло быть.
Он ничего не мог понять, вертя головой из стороны в сторону, и видел лишь собственную тень и контур двери. А потом его объял ужас, который длился очень-очень долго, прервавшись полосой острой боли от низа живота до шеи.
Серого Чонга не стало. И тот, кто это сделал, похоже, вовсе не боялся испачкаться.
Если бы кто-то знал ее в лицо, то немало бы удивился, увидев здесь. Но в Сыре-на-Вене у леди Ралины не было знакомых, которые могли в этот час оказаться на площади Ста Королей – разве что случайно проехать по ней в карете с плотно задернутыми шторами.
***
Огромное окно кабинета распахнулось. Со стола в лучших традициях жанра слетел на пол ворох исписанных бумаг, только что водруженных на него секретарем. Когда он поднял глаза, то увидел на подоконнике обнаженную женскую фигуру, старательно закрывающую задвижки.
– Не хочу его простудить, – объяснила дама, спрыгивая с подоконника на паркет. На вид ей было лет двадцать. Если не смотреть в глаза.
Секретарь не нашелся, что ответить, продолжая молча стоять возле кресла патрона. Правитель Ганглий спал после обильной ночной трапезы, и лицо его ничего разумного не выражало. «Боги всех времен! Неужели нами правит этот полоумный старик, занятый только своим желудком?» – невольно пронеслось в голове секретаря.
– Да ладно тебе. Он не из худших, уж поверь мне на слово, – кивнула гостья на закутанного в одеяла реликта. – Я многих знала.
Тот, словно в подтверждение ее слов, совершенно по-детски шмыгнул носом.
– Ну же, разбуди его как-нибудь, – попросила она, всматриваясь в лицо спящего. – Да, годы-годы… – и уселась на стул напротив, который сам собой пересек кабинет, оказавшись у ее ног.
Волосы на макушке секретаря попытались встать дыбом от ужаса или, на крайний случай, поседеть. Но ни первого, ни второго не случилось. Ситуация была совершенно нелепой. «Я сплю», – сам себе объяснил секретарь и потянул за рукав патрона.
Правитель Ганглий тяжело посмотрел перед собой, а затем сфокусировал взгляд на докучливом секретаре.
– Что случилось? – прохрипел он, пытаясь связать в сознании какие-то расползающиеся нити.
– Здравствуй, Ган, – произнесла гостья довольно громко, рассматривая какой-то документ на полу. – Судя по всему, ты уже кое о чем знаешь? – ее голос резал воздух, как бритва режет ворох шелковых шарфиков.
Правитель не сразу ответил. Его взгляд поблуждал по потолку, зацепил портьеры и край стола, а затем впился в сидящую напротив женскую фигуру. И взгляд этот вовсе не был туманен, как в те минуты, когда министры докладывали о величине урожая и налогах.
– Ты – это ты? – спросил правитель. Женщина хмыкнула, пожав плечами. – Здравствуй, Ралина. Да, я знаю кое о чем. Вести с севера, – просто ответил он.
Секретарю настойчиво показалось, что «сообразительный юноша» относилось к старику Ганглию. Этого не могло быть, но именно так оно и звучало. Если его самого в тридцать шесть еще можно было с натяжкой назвать юнцом, то эту древнюю развалину, переевшую яичницы с беконом, что правила страной последние сорок лет… Мир кувырком катился с горы в пропасть.
На этом леди Ралина резко встала, развернувшись на шпильках, и потрепала правителя по щетинистому подбородку. Секретарь очередной раз потерял дар речи.
– Все еще хуже. Намного хуже, – и гостья шепнула что-то на ухо Ганглию. Его лицо выражало окаменевшую усталость.
Не оставляя возможности возразить, дама легко вспорхнула на подоконник и, не прощаясь, скрылась за окном. Секретарь проводил ее глазами, стараясь не повредиться рассудком окончательно.
Манера одеваться почетной гостьи не оставляла ни малейшего простора для воображения. В том смысле, что приглядываться к складкам туалета, дорисовывая в мыслях сокрытое ими, не было ни малейшей необходимости: оно было представлено во всем великолепии естества, не обремененном никакими условностями. При этом вела себя гостья без толики стеснения и распущенности. Создавалось впечатление, что одета она так, как одета, то есть ровным счетом никак, не считая туфель, просто потому, что ей так удобно. В иную пору вы могли встретить ее в норковом пальто или в рыбацком комбинезоне – и наверняка было бы ровно то же.
«Уж лучше б она прилетела в комбинезоне», – подумал секретарь и уткнулся в записи о снабжении почтовых конюшен – первое, что попалось под руку.
***
Когда все закончилось, надгробие письменного стола исчезло стараниями тех же безмолвных слуг, что его водрузили в полночь. А может, и не совершенно тех, поскольку отличить их одного от другого мы бы не взялись… Папки с указами и письмами понеслись по коридорам дворца, чтобы сделать свое бумажное дело с вполне живыми на вид людьми, срок отпущенного которым нередко был нацарапан в них же.
На рассвете секретарь прикрыл двери кабинета и удалился, словно растворившись в той первородной тьме, из которой сотканы все на свете помощники правителей и тиранов. До следующей ночи его словно не существовало вовсе…
***
Между тем он существовал и даже носил весьма замысловатое имя: Кривв Реджин Абсцесс. Его мать часто прибавляла к этому «второй», но даже ваш терпеливый автор не в силах равнодушно снести такую прибавку. Оттого будем звать его просто Кривв или господин Абсцесс в особо официальных случаях, да простят мне составители медицинских справочников всей множественной вселенной.
