Рубя лопастями нечистый воздух, вертолёт опустился на землю. По укрывавшей камни слизи волнами пробегала рябь. Полозья со смачным чавканьем погрузились в эту слизь, миг спустя скрежетнули по раскрошенному бетону.
— Парни идут первыми, вы — следом, — скомандовал лейтенант. — Прикройте господина майора. Я останусь на месте, чтобы, если что, успели взлететь. Ну, и огнём поддержать, если что.
— К чему такие сложности, сынок? — удовлетворённый покладистостью экипажа, инспектор сменил гнев на милость. — Кто тут шариться может? Но если вам боязно, что ботиночки испачкаете, можете оставаться в машине. А кто смелый — за мной!
Вопреки всем инструкциям, майор молодцевато спрыгнул вниз первым. Закашлялся. Ещё бы — про респиратор-то господин инспектор позабыл, ехидно подумал командир вертолёта.
— Надеть противогазы! — скомандовал он.
Бойцы дисциплинированно натянули противогазы, ещё один, запасной, прихватили для майора. Досадуя на свою ошибку, моргая слезящимися глазами, майор торопливо надел полезное приспособление. Следом натянул рукавицы: мало ли что, вдруг придётся браться за что-нибудь руками. Может, это и перестраховка, но по инструкциям «безусловно запрещается» работать в Резервации без специальных перчаток и защитного костюма. Действительно ли тут так опасно для жизни, или нет, лейтенант не знал. Зато знал наверняка, что, если с ним что-то случится, страховку выбить будет очень непросто. Это драть взносы страховые кампании всегда готовы. А чтобы выплатили страховку, надо хорошенько потрудиться, скорее всего, придётся судиться. Малейшее нарушение инструкций — и суд станет на сторону страховщиков. Тогда и лечиться будет не на что. И надо следить, чтобы технику безопасности соблюдали остальные — иначе родственники разорят командира исками. Вот и приходится страховаться, страховаться и ещё раз страховаться.
Чёртов майор! Придётся идти самому. А то сунется куда-нибудь, и солдат за собой потащит. Лейтенант натянул противогаз, проверил, плотно ли прилегает к лицу маска, плазмострел будто сам собой прыгнул на плечо. Заряд на пятьдесят коротких импульсов, или десять длинных, но бронетехники вроде не предвидится. Хватит.
Грязь хлюпнула под массивными берцами, дымная муть закачалась перед стёклами противогаза. Так, где там этот факовый майор? Зачем его понесло в эту развалину… А эти тоже хороши — нет бы пасти местность, контролируя каждый свой сектор на случай нападения. Опустили автоматы, глазеют по сторонам. Нет, понятно, конечно, что первый раз так запросто гуляют по Резервации, и не по базе, а по всеми заброшенным развалинам. Но они же на боевом задании, чёрт возьми, и не добровольцы паршивые, а солдаты Внутренних войск!
Чувство опасности просто взвыло — но ничего больше лейтенант сделать не успел. Из тёмного лаза в полуразрушенном доме ослепительно полыхнуло, в последний миг лейтенант почувствовал тяжёлые, будто кувалдой, удары в живот. Его переломило пополам, отшвырнуло от дыры. Странно, но боли он не чувствовал — зато видел всё. И как падали расстрелянные в упор солдаты, обливаясь парящей в полумраке кровью, как застыл в ступоре майор-инспектор. Только Карнер, уже брызгая кровью из перебитой сонной артерии, успел пустить в дыру короткий импульс. Пахнуло палёным — или это только показалось? Всё-таки противогаз, многослойные фильтры… Но вскрик и падение тела там, внутри — не почудились. Кого-то, значит, зацепило…
Лейтенант был ещё жив, когда из пролома выбрался мутант с четырьмя глазами. Чем-то этот выродок казался знакомым. А-а, он же в полицейской ориентировке значится, как особо опасный преступник. Будто бы именно он учинил бойню в Гамбурге, с которой началась «миротворческая операция». Глядя на худую фигуру, рассеченный старым шрамом морщинистый хобот, вмятину во лбу — явный след от пули, вот это живучесть, — верилось. А особенно — если посмотреть в глаза. Что в верхней паре, что в нижней, стыла лютая ненависть.
Майора не убили. Пару мгновений после расстрела остальных он так в ступоре и стоял, глядя на вылезающих из развалин мутантов. Потом рука потянулась к плазмострелу на бедре. Но грохнула короткая, в два патрона, очередь, и майор взвыл: из простреленной руки брызнула кровь. Миг спустя плазмострел рассматривал один из мутантов. Его напарник деловито выкрутил инспектору здоровую руку. Второй с костяным стуком обрушил ему на голову приклад старинного автомата. Раскинув руки, майор рухнул в грязь, он умудрился упасть лицом в слизь, но четырёхглазый без лишних сантиментов пинком перевернул его на спину. Тем временем второй подкуполянин, осматривавший солдат, обратил внимание на открытые глаза лейтенанта.
— Vozhd, etot zhiv etshyo! Zavalit suku?
— Sam! Tatshite etogo!
Четырёхглазый подошёл к лейтенанту, неторопливо сорвал с лица респиратор. Лицо тут же защипало, на глаза навернулись слёзы. «Почему не кончает?» — мелькнуло в голове лейтенанта. Совсем недалеко была база, колонна, за углом по-прежнему вхолостую работал мотор вертолёта — но сам он, смертельно раненный и беспомощный, был в полной власти страшного урода.
Скрытые хоботом губы мутанта зашевелились. Сперва он не мог понять, о чём тот говорит. Потом понял — но, может, лучше бы и не надо?
— Видишь дыру? — показал мутант на свой лоб. — Ваши оставили. А я выжил. Давай сделаем тебе такую же и посмотрим, выживешь ли ты? Боишься… И правильно. Потому что все вы смертные. А я — бессмертный. Я не умру, пока не убью вас всех до единого. Вот тогда, глядишь, и сдохну. Не раньше. Ну что, давай попробуем?
Мутант наставил ствол на лицо лейтенанта. Полмира заслонил чёрный провал дула, из которого тянуло пороховой гарью. Потом прямо в лицо ударило огнём, и мир погас. Хитрый Пак отряхнул кровь, ошмётки мозгов и клочья волос со штанов. И плюнул на то, что осталось от лейтенанта.
— Думал, раз по небу летаешь, так и не достанет никто, да? А вот… тебе!
Обратно возвращались, как и пришли — вшестером. Погибшего разведчика Раху закопали тут же, в развалинах — просто обвалив держащуюся на честном слове стену. Для майора всё только начиналось. Слишком долго ждали этого мига все, кого загнали в подземелье.
— Сейчас мы будем спрашивать, — инструктировал пленника Пак, когда тот немного очухался. — А ты будешь отвечать. Причём правдиво и быстро. Иначе дам парням игрушку — живого забарьерца. Вон, Пон не откажется тебе что-нибудь отрезать: у него на площади две недели назад дети погибли. Или Любору тебя отдам: он только что оклемался от пули в животе. Неделю орал и корчился, пока пуля выходила, да ещё всю спину напалмом пожгло. Или ещё кому. У нас у всех к вам счёт. Так что ты мне всё расскажешь, что знаешь и что не знаешь. Иначе обещаю: быстро не сдохнешь.
Глаза пленника стали круглыми от ужаса, Пак удовлетворённо улыбнулся. Похоже, до майора-инспектора только теперь дошло, куда его угораздило попасть. Обшарпанный потолок, весь в каких-то тёмных потёках, самодельные факелы вместо ламп, и в этом неверном свете по стенам мечутся уродливые тени — тем более уродливые, что испускавшие их существа мало похожи на людей. Но ужаснее всего четырёхглазый. Ему тут повиновались не за страх, а за совесть. А раз так, надежд нет. Ведь каждый раз, когда по нему скользил обжигающий взгляд четырёхглазого, казалось, что майор юстиции погружается в ледяной омут ужаса. В этих глазах застыла ненависть, уже не минутный порыв, а спокойное, деловитое, не мешающее думать и действовать чувство, когда вся жизнь подчинена мести.
— Попробуем, — дождавшись, пока пленника чуть отпустит страх, произнёс Пак. — Имя, звание, должность, номер части.
Пак никогда не допрашивал столь высокопоставленных пленников. Прежний Вождь был лишь расходным материалом в руках завоевателей, а приставленный к нему офицер, похоже, новичком. Лейтенант, или как там его на самом деле… Да и форма какая-то не такая, как на солдатах и офицерах полевых войск. Какая-то другая контора? Сейчас и выясним.
— Юстиции майор Вацлав Ольмински, главный военный прокурор Лодзинского воеводства, — зачастил пленник. — Приказом министра юстиции Польской автономии назначен куратором операции в Подкуполье от правительства Еврофедерации…
Возможно, он хотел проявить твёрдость, но взгляд четырёхглазого урода, пробирающий до костей холодной ненавистью, выбивал из колеи. Сам в совершенстве владевший искусством допроса со спецсредствами и без, майор таял под этим взглядом, как брошенная в кипяток льдина — быстро и неотвратимо. Казалось, он превращается в маленького беззащитного мальчика, которого вот-вот убьют какие-то ублюдки. Не потому, что он им мешает, или хотя бы его хотят сожрать — ради развлечения, от скуки и безнаказанности. А этим и нужно-то всего ничего! Да это всё такая мелочь, даже не «для служебного пользования»! Эти вопросы задают пленникам и на нормальных войнах…
