На следующий день, приехав из университета, я по индикатору на панели домофона обнаружил, что Падме дома, и пошёл её искать. Далеко идти не пришлось, она сидела на кольцевом диване веранды и работала. Вернее, пыталась. Увидев выражение глаз кузины, я с ходу спросил:
— Опять посрались?
— Грубый ты, — вздохнула Падме, видно было, что на полноценную выволочку сил у неё нет.
— Зато точный. Извини, не политик, реверансам не обучен. Из-за чего на этот раз?
— Он меня не понимает, он… И так ему говорю, и эдак, а он своё гнёт, будто не слышит!
— Странно это. Почему мне ты объясняешь, и я понимаю?
— Ты брат.
— А он м… — увидев, как сверкнули глаза кузины, я прикусил язык: про "мужа" на открытой всем ветрам – и любой прослушке – веранде упоминать было опрометчиво. Вывернулся: — м…ежду прочим, твой парень.
— Ну, вот не получается! — она взмахнула руками так, что несколько листов флимсипласта спланировали на полированный мрамор пола. — Что мне делать, братишка?
— Не знаю, — вздохнул я, собирая рассыпанное. — Если уж ты ничего придумать не можешь, что я-то? Я его и не знаю почти.
Повисла тяжёлая пауза. Руки Падме машинально подравнивали стопку листов на столике, глаза смотрели куда-то мимо. Ненавижу такие моменты! Хочется её утешить, подсказать, а что подсказать-то, когда я сам ни хатта не понимал? В их отношениях вообще мандалор шлем потеряет… Потянув за гриф, я извлёк из-за дивана забытую вчера кветарру Дорме, тронул струны, пытаясь извлечь нечто музыкальное. Брякнул, не придумав ничего умнее:
— Может, вам времени больше нужно? Вы ж видитесь урывками, не успеваете друг к другу привыкнуть.
— Да ведь некогда, — страдальчески сдвинув брови домиком, чуть ли не простонала Падме. — Он всё время в разлётах, а я здесь привязана. Проклятая война! Нет, наверно, ты прав. Надо проявить больше терпения…
— Конечно, — поддакнул я. — Не хватало ещё рассориться из-за фигни. Такие парни на дороге не валяются.
— Считаешь? — заинтересованно поглядела на меня она.
— А как же. Джедай, генерал, национальный герой, мастер-наставник…
— Да, он такой, — кивнула Падме с гордостью. Иронии она, похоже, не уловила. И я, не утерпев, словно меня хатт за заднюю ногу дёргал, тихонько запел:
Ой, гуляет в поле диалектика -
Сколько душ невинных загубила!
Полюби, Марусенька, электрика,
Пока его током не убило.
Полюби ж ты, сизая голу?бица,
Полюби, сиза?я голуби?ца.
У него такие плоскогубицы,
Ими можно даже застрелиться.
Полюби и ты, пока здоровая,
Полюби в беретике из фетра!
У него отвёртка полметровая
И проводки десять тысяч метров.
И когда своей походкой быстрою
Он к щиту с отвёрткой подбегает,
Он в нём так работает неистово,
Что весь щит шкворчит и полыхает.
Ой, гуляет в поле диалектика -
Сколько душ невинных загубила!
Полюби, Марусенька, электрика,
Пока его током не убило.[1]
Шутка была опасной, даже очень, я рисковал реально получить по башке, поэтому не смотрел на сестру. А когда поднял взгляд, её прекрасные глаза были полны слёз. Сенатор Амидала давилась от смеха.
— Где ты… выкапываешь… ха-ха-ха-ха!… это народное творчество?? — едва выговорила она.
— Да так, третьего дня в поезде "магнитки" слышал, — я пожал плечами.
— Вот не поверю! Там всё больше про Канцлера поют, и нецензурные. На факультете, наверное?
— Ничего не знаю, никого не сдам, — сделал я морду ящиком.
— Прямо подпольщик на допросе. Ты ел сегодня?
— Сегодня – нет.
— Идём, покормлю тебя.
— А сама?
— Я не хочу.
— Так! — строго сказал я. — Голодовку объявить?
— Хорошо-хорошо, я тоже поем. Шантажист. Кому из нас интересно, поручено за кем приглядывать?
Я видел, что ворчит она так, для порядка, настроение у неё явно улучшилось, чему я был очень рад. Падме Наберри Амидала могла быть трижды королевой, четырежды сенатором и хоть десять раз замужем, но она моя сестра, и ради того, чтобы она не грустила, я был готов расшибиться в лепёшку.
— Одно обидно, — сказала Падме за обедом, задумчиво разглядывая наколотый на вилку кусочек гарнира, — я для Анакина освободила целый вечер, а теперь он пропадёт.
— То есть, как это пропадёт?? — возмутился я. — Ничего пропадать не должно. Например, сегодня тебя поведут гулять.
— Кто?
— Я. Не всё же тебе меня таскать по театрам, музеям и прочим злачным местам такого рода.
Отдав грязную посуду сервисному дройду, Падме направилась в комнату за спальней. Открыла обе секции своего "некуда вешать" и принялась перебирать свои "нечего надеть". Зная, что процесс это небыстрый, я плюхнулся на кровать кузины, свесив на пол только ноги, и наблюдал за ней через открытую дверь.
— С какой это стати здесь разлёгся? — покосилась на меня кузина.
— Мне можно.
— Нахалёнок. И ведь знает, что действительно можно, — беззлобно проворчала Падме. — Скажи лучше, как мне одеваться? Драка запланирована? По трубам лазить будем? На нижние уровни пойдём?
— Не будем. Не пойдём, — почти по порядку заданных вопросов ответил я. — А насчёт драки… бластер я возьму обязательно.
— Экий ты воинственный.
Я пощёлкал языком:
— Ох-ох, кто бы говорил.
— Но-но, — погрозила пальцем кузина, — я убеждённая пацифистка!
— Спорить не стану… — я сделал театральную паузу и добавил: — …боюсь получить по шее.
— Ах, вот так вот?
— Ну, да, как-то так.
— Ты невозможен.
— Родственников не выбирают, — вздохнул я.
— Вот-вот, — вставила она.
— Мне, например, досталась сестра-политик, — закончил я мысль, глядя на неё самым невинным взглядом, на какой был способен. Падме засмеялась. Это она приучила меня к таким словесным пикировкам, а теперь ребята в универе удивлялись, как я умудряюсь влёт реагировать на любую подколку и не лезу за словом в карман. А если и лезу, то не в свой.
— Надумала что-нибудь? — поинтересовался я.
— Пока нет. Мы ведь никуда не спешим?
— Абсолютно. Пока ты собираешься, я отдохну немного.
Некоторое время Падме продолжала перебирать одежду, потом обернулась ко мне. В руках её было что-то жёлто-оранжевое. Костюм фрейлины? Вот уж чего я не ожидал увидеть здесь, спустя столько лет.
— Помнишь? — спросила она с улыбкой.
Ещё бы мне не помнить! Когда мою кузину избрали королевой, мне не исполнилось и восьми. Мы с ней неплохо ладили, хотя наши отношения тогда трудно было назвать дружбой, слишком большой казалась разница в возрасте. Я её просто обожал, такую взрослую и красивую. Падме глядела на меня чуточку свысока, иногда бывала строгой, а то и прогоняла: мол, иди, поиграй, мешаешь. Но и заботилась, помогала делать уроки и нередко покрывала мои шалости. Про свои проделки лучше было рассказать ей, чем маме или тёте Джобель: ругаться, конечно, будет, но не так сильно, а потом пожалеет и посоветует, как выкручиваться. После коронации Падме оказалась, считай, взаперти во дворце Тиида. Правила набуанского королевского двора – одни из самых строгих в Галактике, и не делают послаблений никому. Встречи с родными планировались у Её Величества так же, как любые другие аудиенции. Придёшь в неположенное время – от ворот поворот, "королева занята" или "королеве нужно отдохнуть". Хорошо, что министры и придворные не знали о припрятанном в спальне комлинке! По вечерам, накрывшись одеялом, Падме принималась звонить: то одной из подруг, то старшей сестре Соле. Не забывала и меня. Вообще, после того, как во время блокады Торговой Федерации мы с одноклассником Ксиром, стащив пару шокеров и наделав магниевых петард, отправились освобождать сестрицу Падме из плена дройдов, она, кажется, начала воспринимать меня всерьёз. И не беда, что поймавший нас дядя Руви тогда собственноручно выпорол и меня, и Ксира… Время шло, прежние подруги королевы одна за другой постепенно исчезли с горизонта, зато я получил возможность слышать Падме почти каждый вечер. Она делилась дворцовыми новостями, я рассказывал про дом и школу и чувствовал, что кузина слушает не из вежливости, ей действительно интересно. Поэтому и сам старался вникать в её проблемы. Наверное, именно тогда мы начали дружить по-настоящему. На празднованиях, посвящённых избранию на второй четырёхлетний срок, королева Амидала принимала поздравления делегаций, и почти никто не знал, что на троне в пышном монаршьем одеянии восседает её помощница Сабе. Сама Падме, в платье фрейлины, неузнанная, спокойно ходила по тронному залу, разговаривала с родственниками. В какой-то момент она отвела меня в сторонку и, хитро глядя своими выразительными тёмными глазами, сказала:
