- Что ты её шпыняешь? - сказал Лютиков сердито. - Что тебе от неё надо?
- А ей что от меня надо?
- Дурак ты, Север.
- Помолчал бы ты, Ромуальд.
- Как тебя ещё называть? Девочку обижать большого ума не надо. Не нужна - поговори с ней, объясни добром…
- Сказано тебе: отвяжись, - проговорил Снейп сквозь зубы. - Сам знаю, нужна или не нужна.
«Не был бы он наш комиссар, - подумал Гарька злобно, - зажали бы его в углу и навешали люлей хороших. Почуял в Георгине слабину и пользуется, гад такой».
Вечерний ветер, жаркий, беспокойный, играл ветвями; занавески трепетали в окне, будто хотели вырваться из душных комнат и улететь в море, стать там корабельными парусами. Горшечников засмотрелся на них; незнакомое ощущение пролетающей мимо жизни охватило его. Он застыл, недоверчиво, почти испуганно прислушиваясь к себе.
- Что, друг, влюбился? - Серфаим хлопнул его по плечу.
- Не то чтобы, - осторожно ответил Гарька. - Сам не знаю.
- И кто ж она?
- Я только раз её встретил, помог ей убежать от пьяных матросов. С тех пор сколько в городе ни бывал - не видел. Даже имени не знаю…
- Не густо, - Чернецкий лукаво прищурился. - А ты повесь объявление. «Девушку (особые приметы), такого-то числа спасённую красноармейцем от участи, страшнейшей, нежели смерть, просьба обратиться к означенному красноармейцу по указанному адресу». Чекисты таким способом обрели Ворпуладиса. Глядишь, и тебе посчастливится.
- Нечуткий ты человек, - растроенно сказал Гарька. - Я переживаю, а тебе шутки. Конечно, когда у тебя женщин было как грязи - одной больше, одной меньше…
- Всегда Чернецкие страдали от слухов, - Серафим состроил тсрадальческую гримасу. - Про нашу семью каких только слухов не ходило: и что стены нашего дома украшены черепами крестьян, и что у матушки выгорище * 11 на посылках.
Гарька удивленно посмотрел на Серафима - раньше тот не поминал о своём прошлом, покрутил головой.
- Придумают же - черепа!
- Черепа были, - признался Чернецкий. - Отец увлекался изучением религиозных культов дикарей, много путешествовал. Привёз с Борнео и из амазонской сельвы высушенные головы - трофеи туземных охотников.
- Пакость какая, - Гарька передёрнулся.
- Не говори. Я как-то их собрал и похоронил в саду - мать меня так отделала, что я неделю ел стоя. Не знаю, что теперь стало с оплотом древнего и благородного рода Чернецких. Хорошо бы местные крестьяне его спалили.
- А мать…
- Ещё до революции умерла. Верно, отравилась собственным ядом. Не женщина была, а скорпиониха.
Чернецкий закинул руки за голову и лёг в траву, мечтательно глядя в чёрное южное небо.
- Звёзды сегодня яркие, - сказал он, нарушая наступившее вдруг молчание, - вон, Регул светится...
- Серафим, а долго нам тут ещё оставаться?
- Соскучился, что ли?
- Неправильно это - сидеть без дела.
- Дел у нас ещё будет, Гарька… не переделать, столько дел. Пусть бойцы наберутся сил, недолго нам отдыхать осталось.
Воздух был напоен ароматом левкоев и душистого табака. Хитроумная Пассионария соорудила вокруг клумбы загородку из колючей проволоки, чтобы козы не добрались до цветов.
Чернецкий поморщился.
- Когда вижу колючую проволоку или решётку, у меня душа зудит.
- Из-за Безносого?
- Какие у Безносого решётки? В сарай запрут, и ладно. Я во время германской попал в плен к немцам. Сидел в Ингольштадте - крепости для особых заключённых… для неспокойных, - Серафим невесело улыбнулся. - Славное место. Решётки на окнах толщиной в два пальца, охранников больше, чем пленных. Полтора года там просидел, бежал в семнадцатом, в компании с одним анархистом. Бесшабашный был парень. Жаль, его в семнадцатом матросы из-за девки убили.
- Почему ты в анархисты подался?
- Симпатична мне эта идеология. Не люблю властей. Однако должен признать, что анархизм в России не имеет большого политического будущего. Вот в душе - в душе наш человек испокон веку анархист.
- А в партию думаешь вступать?
- В которую? - Серафим усмехнулся.
- В нашу!
- Подумаю. Если моя это партия - вступлю. Как Фурманов * 12. Нет - стало быть, нет.
- Сам же говоришь - у анархизма нет будущего.
- А у меня разве есть?
- Конечно, - сказал Гарька дрогнувшим голосом. - Ты что, помирать надумал?
- Нарочно нет, но в бою беречься не намерен.
- Ты не боишься смерти?
- Я в госпитале помереть боялся. Болезнь, тряпки, вонь, духота… Никому ты не нужен, валяешься на своей койке, как падаль. Выжил - ладно, умер - эка невидаль. Помирать - так красиво, на скаку!
- Зря ты так, Серафим. Жизнь - хорошая штука, - Гарька поднялся, стряхнул с галифе приставшие травинки. - Пусть бывшие погибают, а мы останемся.
Чернецкий, не отвечая, раскурил папиросу. Горшечников постоял рядом и пошёл к дому. Ветер снова зашелестел листвой, и Гарьке показалось, что до него донеслось: «Может, и я - бывший».
* * *
Георгина взбежала по лестнице, постояла, переводя дыхание. Внезапно передумав входить, повернулась, сделала шаг вниз. Опять передумала, решительно распахнула дверь, пробежала через гостиную, не обращая внимания на сидевших в ней, и, стукнув для порядку, вошла в комнату комиссара. Север сидел за столом, задумчиво глядя в разложенную перед ним книгу; на папиросе, зажатой между пальцев, успел нарасти столбик пепла. Завидев Георгину, Снейп приметно смутился, бросил книгу в ящик стола и поспешно задвинул его.
- Чего тебе?
- Мне бы моё дело… выписку.
Север удивлённо приподнял брови.
- Оно у Лютикова. Сейчас принесу.
Георгина дождалась, пока он уйдёт, шмыгнула к столу и выдвинула ящик, предвкушая сатисфакцию за насмешки над акмеистами.
Книга оказалась на английском - должно быть, из чемодана того самого шпиона-путешественника, которого нашёл Гарька.
- Havelock Ellis, «Studies in the Psychology of Sex», - прочла Георгина шёпотом. Английский она едва помнила. - «Analysis of the Sexual Impulse, Love and Pain, The Sexual Impulse in Women».* 13
Сосредоточенно сдвинув брови, она продиралась сквозь полузнакомые, сложные слова. Вдруг уши её запылали. Захлопнув книгу в ящик, как кусачего скорпиона, она отскочила к окну.
Вернулся комиссар.
- Держи. Ты почему такая красная?
- Жарко, - прошептала Георгина.
- Что? - не расслышал Север. - Для чего тебе дело?
- Думаю переводиться в другой полк.
- Куда?! - комиссар выхватил дело из её рук. - Живо выходи из комнаты!
Растерявшаяся Георгина позволила вытеснить себя в гостиную, где Филипп Филиппович играл в шашки с Ромкой. Гарька наблюдал за ними, подперев голову руками.
- Права не имеете мне отказывать! - звонко крикнула Георгина.
Все повернулись к ней.
- Повторяю: никуда ты не пойдёшь! Я подпишу распоряжение, что под угрозой ареста запрещаю тебе покидать расположение отряда. Нарушение приказа буду считать дезертирством.
Георгина вспыхнула от злости.
- А если вам Шмелёв прикажет меня отпустить?
- Прикажет - отпущу.
- Прикажет! Разрешите идти?
- Не разрешаю!
- А я всё равно уйду! И сажай меня под арест, если хочешь! Мать с отцом под замком не удержали - и тебе не удержать!
- Колобок какой выискался, - процедил покрасневший Снейп. - Я от бабушки ушла, я от дедушки ушла! Ты зачем в армию явилась, за народное дело воевать или капризы свои бабские лелеять? Если ты мужика тут ищешь, так и скажи, я тебя хоть куда переведу в двадцать четыре часа, чтоб не разлагала мне личный состав.
От внезапной обиды глаза Георгины налились слезами. Слов не нашлось - сделав шаг вперёд, она влепила комиссару звонкую пощёчину, вылетела за порог, хлопнула дверью так, что сотряслись стены.
- Динамитная женщина! - только и вымолвил потрясённый Филипп Филиппович.
- Это она любит, товарищей колотить, - подтвердил Ромка. - Уж сколько раз я от неё по морде получал! Сама маленькая, а свирепости на волчицу. Как другую бабу почует, так сразу…
- Иди отсюда к чёртовой матери, Улизин. - Комиссар потёр щёку. - Делать нам больше нечего, как про твои похождения слушать. Выискался тоже кавалер Фоблаз.
- Кем он меня обозвал? - спросил Ромка, спускаясь по лестнице. - Обругал, что ли?
- Старая какая-то книжка, я не читал, только слышал, - отозвался Гарька. - Вроде был такой известный ходок по дамскому делу, угодник и соблазнитель.
- Точно я, - приосанился Ромка. - Я до женского полу ужасть как лют.
На крылечке Хмуров чинил сбрую, Тонька стояла рядом и рассказывала про лесосеку, которую на добровольных началах строили комсомольцы за Сахарной Головой.
- Будем снабжать дровами школы, больницы, семьи вдов…
Мимо неё пробежала Георгина, с размаху села на скамейку под шелковицей. Гнилые доски хрустнули, Георгина плюхнулась наземь. Друзья не сдержали смеха.
- Вот как, смешно вам? Замечательно! - Георгина, едва дыша от гнева, отряхнула юбку. - Можете хоть водку пить, хоть в бубен бить, я же записываюсь в женский краснознамённый батальон имени Веры Засулич!
Горшечников и руки опустил.
- Бросаешь нас, значит?
