- Выйду я на улицу, красный флаг я выкину - эх, везёт Будённому, не везёт Деникину!
Сдвинув фуражку на затылок, краснорожий яростно огляделся. Толпа зевак ужалась, как резиновая. Дебошир повёл бычьим глазом: ему хотелось драться. Лютиков в старенькой тужурке, которую никак не мог переменить на более щегольскую одежду - то ли из принципа, то ли из равнодушия ко всему внешнему - показался ему подходящей жертвой.
- А ну, ты, тилихентик, подь сюды!
- Вы мне? - удивился Лютиков.
- Тебе, мать твою яти! - краснорожий схватил его за грудки, дыхнул в лицо сивухой. - Отвечай, гнида: пошто Рассею продал?
Лютиков ответил так: стремительно и сильно ударил его под ложечку, а потом в челюсть.
- Ыть! - выразился краснорожий, впечатавшись в афишную тумбу.
- Удивляюсь я тебе, Ромуальд. Разводишь церемонии со всяким барахлом, - сказал Чернецкий лениво. - Шлёпни его, сделай город чище.
Лютиков состроил печальные глаза и потянул из кобуры маузер с деревянным прикладом.
- Убивают, люди добрые! - взвизгнул дебошир. - Помогите!
Прыгнув на карачках за тумбу, он поднялся на ноги и пустился бежать.
- Добрейшей души человек наш помполит! - сказал Храпов с чувством. - Ведь мог и шашкой полоснуть!
Седой старик в светлом костюме, сильно поношенном, но тщательно вычищенном, стоял у парапета, обмахиваясь канотье. Он не просил денег и ничего не продавал; это было приятное разнообразие, и Гарька остановился: его душа просила разговора.
- Вот какие безобразия случаются в силу несознательности населения! - сказал он, кивая вслед упылившему дебоширу.
- До переворота такого не случалось, - сдержанно заметил старик.
- Случалось, только в гуще рабочих окраин, - не согласился Гарька. - Сидело, как зараза, внутри, а теперь вскрылось. Но мы после победы не станем прятать постыдную болезнь, а выжжем её решительно калёным железом.
- Кажется, с криминальной темы мы свернули на медицинскую, - сказал старик с лёгкой иронией. - Как вас величать, юноша бледный со взором горящим?
- Горшечников, - Гарька поправил шлем. - Красноармеец.
- Ваше общественное положение очевидно… Оловянко, фотограф. Если вы или ваши товарищи желаете сделать карточку на память, милости просим. Фотографическое заведение Оливье, за три дома отсюда, любой вам подскажет.
- Оливье?..
- В прежние времена на иностранных художников был больший спрос. Могу сделать портрет одиночный или групповой, также в антураже.
- Под пальмой?
- Или на броневике, - Оловянко затуманился; видно, броневики оскорбляли его эстетические вкусы. - Имеются художественные задники на любой вкус.
Ромка замахал руками, подзывая Горшечникова.
- Я приду с друзьями, - пообещал Гарька.
Оловянко корректно наклонил седую голову.
По дороге домой Гарька обсудил предложение с Ромкой и Георгиной. Сошлись на том, что карточки надо сделать непременно, пока молодые, а то в следующем году им уже исполняется двадцать один год, после чего начнутся неминуемые старость и распад.
Храпов, сегодня счастливо уклонившийся от встречи с наукой, дрессировал Зуба подносить пулемётную ленту.
- Комиссар велел тебе к нему зайти, - передал он Гарьке. - А тебе, Георгина, наоборот, велел не заходить.
- Прямо так и велел? - удивился Ромка.
- Спросил: Грамматикова где? Я говорю: ушла в партшколу к товарищу Златоверхову. Он говорит: так пусть и не появляется, глаза б мои её не видели, - добросовестно изложил Храпов.
Гарька скосил глаз на Георгину, ожидая увидеть слёзы, но Георгина неожиданно заулыбалась. Уходя, он услышал, как она мурлыкает что-то жизнерадостное, и подумал, что женщин мужским умом не понять.
- А, Горшечников. Как лекция? - приветствовал его комиссар, свирепым взглядом отгоняя Шнобцева от буфета Делакуров.
- Георгине хлопали, а Златоверхову - нет, - сообщил Гарька с тихим злорадством.
- Стало быть, открыла в себе народного трибуна? Интересно, куда она от нас в другой раз соберётся; может прямо в Кремль, на место Троцкого? - Север заложил ногу на ногу. Чернецкий смотрел на него с ехидным выражением, причин которого Гарька не понимал; должно быть, поспорили без него. - Тебя искал некий Квирин. Помнишь такого?
- Начальник доков, - сказал Гарька. - Мы с ним нашли негра на лодке. Зачем я ему?
- Спрашивал какую-то книгу. Я ему посоветовал обратиться в городскую библиотеку; она, кажется, снова работает. Что за книга, Горшечников?
- Наверное, та, которая у вас, - подумав, догадался Гарька. - Которую я достал из чемодана. Может, Чека просит…
- Чека ничего не просит, Чека сразу берёт. Очень товарищ Квирин удивился такому порядку, при котором красноармейцы гуляют по городу, как гимназисты на вакациях.
- Мы по возрасту скорее уж студенты, - ухмыльнулся Гарька. - Студентам, говорят, гулять положено.
- Ты посмотри, - сказал Север Чернецкому, - ты ему слово, он тебе десять.
- А ты привык, чтоб всегда наоборот, - парировал Серафим. - Отвыкай, у нас теперь страна Советов.
- В смысле, каждый мне будет советовать? Чёрт побери меня и мою лошадь!
- Можно идти? - спросил Гарька.
- Куда?
- Домой… то есть, на квартиру. Есть хочется.
- Иди. А, Фильченко, наконец дождались. Неужели тоже слушал лекцию по научному атеизму?
- Вашей милостью, - пробурчал завхоз. - Принужден слушать заместо полезного труда и попечения о хозяйстве отряда.
- Ничего, хозяйства у нас поменее, чем у Сумароковых-Эльстонов, неусыпный надзор не нужен. Съезди сейчас к Шабленко, обменяй грузовик на тачанку и лошадей. Лошадей бери хороших… хотя не мне тебя учить. Серафим, проводи его, а то любой Квирин норовит с нас спросить, зачем бойцы не заняты муштрой.
Чернецкий согласился охотно - автомобили он не любил, хотя на мотоциклы поглядывал с интересом, - зато Фильченко встал на дыбки.
- Это же «Торникрофт»! - закричал он с надрывом. - Да нам с такой машиной никакого обоза не надо! На что нам ещё тачанка?
- Лошади хоть траву щипать могут, если овса не достанем, а где ты бензин брать собираешься - в колодце начерпать?
- Тридцать две лошадиных силы, шины пневматические! - убивался Фильченко. - Сменять на тачанку… лучше вы меня на тачанку сменяйте, а грузовик оставьте.
Желтовато-бледное лицо Снейпа побагровело.
- Отправляйся сию минуту, и чтоб без тачанки не возвращался! Прав Квирин - распустил я вас.
- Давайте я съезжу, - предложил Шнобцев. - Я меняться люблю.
- Да уж ты любишь, по роже видать, - буркнул комиссар, остывая. - Добро, меняйся. Серафим, присмотри за ним. А ты, Фильченко, ступай в губпродком, чтоб глаза мои тебя не видели. Кстати, Шнобцев, почему на занятиях не был? Ведь не был?
Гарька подтвердил.
- А я и на следующее, между прочим, не приду. Ваша пулемётная барышня мне такого наговорила, что даже в нерасположение привела, - проговорил Шнобцев со слезой. - И мародёр, мол, и шкурник, и штаб генерала Духонина по мне плачет. * 14
- Экий трепетный, - проворчал комиссар. - Ты мне, братец, не шали, живо башку откручу. Понял?
- Чего ж не понять, - Шнобцев вздохнул. - Трепетать рылом не вышел.
* * *
Вечером Гарька по поручению Улизина зашёл к Делакурам: обменять один том похождений сыщика Путилина на другой. Сам Ромка остался кашеварить: Георгина решила, что довольно эксплуатировать женский труд и установила график дежурств по кухне, к великому неудовольствию Олёны.
В доме было темно, только в гостиной горел свет, да на крыльце светляком тлела папироса Серафима.
- Я к Флоре, - сказал Гарька.
- Её внимание занято, - пыхнул дымком Чернецкий.
- Я на минутку.
Гарька поднялся на пролёт, хотел постучаться, но, вспомнив серафимовы слова, прежде решил заглянуть - не помешает ли.
Комната была уютно залита светом керосиновой лампы, подвешенной под потолком. Флора как поставила перед комиссаром чашку и изящно опустилась на диван. Воцарилась тишина: Снейп прихлебывал чай, Флора с лёгкой улыбкой рассматривала его из-под опущенных ресниц. На щеках Севера всё заметнее проступал румянец - видно, чай был очень горячий.
- Ксаверий Северьянович, верно ли говорят, что вы князь?
Снейп дёрнул кадыком, делая усилия чтобы не подавиться, шепнул себе под нос (Гарька прочёл по губам) «Серафим, сволочь!». Флора Гавриловна ничего не заметила. Поднявшись, подошла к комоду и принялась переставлять фарфоровых слоников.
Гарька отшатнулся, сузив щёлочку в двери до ширины сабельного лезвия.
- Расскажите мне про прежнюю жизнь, про то, как было раньше. Я, кажется, почти ничего не помню, что было до всего этого кошмара. - В её мелодичном голосе отчётливо проступали тоскливые нотки. - Расскажите мне про рестораны. Вы ведь, верно, ходили в столичные рестораны.
- Между нами: почему вы не отбыли в Париж? - поинтересовался комиссар необыкновенно заботливым голосом. - Уверен, вас приглашали. Прекрасный город, и всё там по-прежнему: и рестораны, и князья. Вы бы в нём скоро освоились.
- Я не могла оставить папу.
