Испытывать судьбу никто из осаждающих не рвался. Они подались назад, ровно настолько, чтобы прицельный огонь стал невозможен. За два дня войны они тоже чему-то научились. Например, тому, что осаждённые не станут тратить патроны, пластая наугад. Тем самым забарьерцы дали разведчику ещё несколько секунд.
Которых как раз хватило, чтобы промчаться последние метры и, перекатившись через кучу битого кирпича, скользнуть в какую-то дыру.
— Осторожнее! — скомандовал негромкий голос. Поздно: там, за проломом, оказалось глубоко, не меньше полутора метров. Грохнулся Хорь больно — но не смертельно. — Встать можешь?
Как ни странно, мог. Сперва кряхтя и опираясь на стену, потом гораздо увереннее он встал на груду обломков, об которые чудом не сломал позвоночник. Ага, чуть выше, чем по грудь. Отсюда можно стрелять, как из окопа, причём снаружи попасть в небольшую щель почти невозможно. Вот и теперь — разозлённые тем, что упустили гонца, «гости» из Забарьерья садили и садили по многострадальному вокзалу изо всех стволов. Пули где звонко, где плотно, как в дерево, били в старинные стены, дробили старую кладку. В окно метром выше пролома порой залетали крупнокалиберные пули, они со звонкими щелчками били в противоположную стену, и тогда, осыпая всех серой пылью и брызгая острой крошкой, плющились о стену. Порой рикошетили, и тогда уж кому как повезёт.
— Ты откуда, парень?
— Из Ситников, от наших, — следуя инструкции Петровича, сказал Хорь. — Напарника вон завалили… Кто у вас главный?
— Я, — прогудел мощный бас, в отблесках прожекторов, что продолжали шарить по окнам, показалась коренастая, широкая в кости фигура. Из известных Дрысе мутантов такой обладал только Двуглавый Боря. Или Ярцефф, но был ли он мутантом, Хорь доподлинно не знал. — Хлепень Жирный я. Ваши ещё живы? А мы тут концы отдаём.
— Петрович велел передать, — начал Хорь. — С наступлением ночи было решено оставить позиции на заводе и прорываться в крепость.
— Да какая она крепость? — махнул когтистой лапищей Хлепень. — Стена и то не везде. Только что название одно…
— Там вход в подземку есть, Петрович прорывается туда. У нас девяносто бойцов и обоз. Когда начнётся бой, нужно, чтобы вы ударили в тыл. Потом соединяемся и, прорвавшись через мост, идём на парк… В смысле, Блоню.
— Не идём, — покачал головой Хлепень. — На обоих мостах посты с пулемётами. Мышь не проскочит. Можно через реку вплавь, но обоз этот… Что хоть там?
— Повозки. Пулемёты на них, и простые, и крупначи, еда сложена, оборудование с завода, сырьё — баланду из чего будем готовить, когда всё своё съедим? Бабы, дети, раненые. Мост надо брать. Без него не пройдём. Если всё бросить, сдохнем в первые же дни. Так Петрович сказал.
— Помню его, умный мужик. Только вот к пойлу почти не прикасался… Может, потому и умный. Только я тебе так скажу: если отсюда ударить, мы все у мостов и останемся, даже не ступим на них. Там и прожектора, и пулемёты, даже пушка. Они уже пол-вокзала снесли, отсюда просто не видно…
Словно подтверждая его слова, со стороны реки раскатисто проревела очередь. Судя по тому, как брызнули обломки стены, как посыпалась с крыши всякая труха, на этот раз работал не пулемёт, а автоматическая пушка. «Мясо будет!» — понял Хорь. Ещё он понял, что обязан любой ценой вернуться живым и честно доложить, что последняя надежда развеялась, как дым. Разве что подползти к чёртовой пушке вплотную, попробовать взять расчёт в ножи, и уж потом — всей толпой. Да только их наверняка прикрывают автоматчики, может, пулемёты и броневики. А подступы, отсюда отчётливо видно, обшаривают мощные прожектора, порой они скользят и по стенам. Да и видящая в темноте аппаратура наверняка включена…
— Через мосты нам не прорваться, ни с обозом, ни без. Если не помогут с тыла.
— Что?
— В крепости, у Соборной горы, до вечера слышалась перестрелка. Не знаю, живы ли они, но это единственная надежда. Если мы в лоб пойдём, а они ударят в спину тем, кто на мосту, может, и прорвёмся, а пока забарьерцы будут решать, что да как, протащим обоз… У-у…
— Ты ранен? — спросил разведчик.
— Пустяки, в плечо попало, там и засело. Многим хуже. Но болит зверски. А у нас ни воды, ни еды, да и патронов скоро не будет. Если через час-два не пойдёте, тут никого не останется. Детей в подвале, и тех… Слышь, выручай, парень. Доберись до Соборной…
Хорь вздохнул. Так хотелось отдохнуть тут, под прикрытием стен, и не соваться на холодный ночной воздух, кажется, свистящий от пуль. Но время уходит. Петрович не будет ждать до рассвета — и напорется на пушки. А стоит представить под огнём неповоротливые повозки со скарбом и ранеными, густо облепленные детьми… Подтянувшись, он выбрался в оконный проём и осторожными перебежками двинулся во тьму. За путями начинались разрушенные до фундаментов строения, местами ещё торчали основания несущих стен. Уже неплохо: скорчившись, за самыми крупными можно отсидеться. Жаль только, было таких всего несколько, по ним и будут стрелять.
Он едва успел пройти опасный участок, перебежать перрон и спрыгнуть в спасительную тьму путей, когда по окну мазнул луч прожектора. Стало ясно, что Хлепень не соврал: вокзалу порядком досталось. Выбоины от бесчисленных пуль и снарядов, следы разрывов гранат, всё правое крыло здания лежит в развалинах. Накрыли с воздуха? Или хорошенько нашпиговали разрывными из пушек? Похоже, им правда не продержаться до утра. Если Петрович хочет получить помощь, ему придётся поторопиться. А что на той стороне? Неужто там уже всё кончено, и помощи не будет?
Подозрительное движение Хорь заметил вовремя — всё-таки бабка-мутация не только отнимала, забарьерец, вот как пить дать, не заметили бы ничего. Может, и не увидел даже — вместе сработали зрение, слух, обоняние… А ещё то таинственное, так и не открытое наукой Забарьерья шестое чувство, которым, однако, так или иначе владеет каждый подкуполянин. Прянув за крупный обломок стены, Хорь скорчился за ним, стараясь даже не дышать: авось пронесёт.
Не пронесло. Хотя, с другой стороны, могло быть и хуже: отправься они на патрулирование отделением, было бы нечего ловить. Но мимо шёл лишь один чужак, вдобавок, пока он жив, пробраться к реке незамеченным было невозможно.
Это и решило его судьбу.
Стрелять Хорь не стал. Дождавшись, когда тот подойдёт поближе, Хорь на всю длину выбросил руку с ножом. Нож был трофейный — из новейшего керамогранита, по прочности мало уступающего алмазу. А ведь его ещё заточили на совесть, теперь он далеко превосходил когти покойной Хряквы. Если и могло взять кевларовый панцирь что-то кроме пули в упор, это такой нож. И всё-таки, подстраховываясь, Хорь направил руку в незаметную щель между забралом из бронестекла и нагрудником. Если повезёт, и оружие войдёт в узкий зазор, и на его пути окажутся лишь металлические защёлки… Простую сталь керамогранитный нож резал без проблем.
Не получилось. В последний момент солдат что-то почувствовал — и чуть нагнул голову. Остриё со скрежетом ударило в бронестекло — обычное раскололось бы мгновенно, но только не новейшее, в котором от стекла осталась только прозрачность. Правильно оно так и называлось — псевдостекло. Пуля, если в упор и под прямым углом, конечно, возьмёт. А вот нож, пусть направленный крепкой рукой…
Нет, всё-таки даже у псевдостекла имелся предел прочности: остриё ножа прочертило на нём едва заметную царапину. Солдат уже собирался отступить, разрывая дистанцию, и наверняка бы успел, если б одновременно не попытался стащить с ремня автомат. В следующий момент Хорь свалил его с ног, и они покатились по земле. Хорь яростно тыкал противника ножом в лопатки, пытаясь нащупать малейший дефект и продавить ненавистную броню. Да, в конце-то концов, это просто-напросто нечестно: ничем забарьерных гадов не возьмёшь!
Солдат уже оправился от изумления: пользуясь своей неуязвимостью, он перекатился и, несколько раз ткнув кулаком в бедро Хоря, оседлал разведчика. Теперь одетые в боевые перчатки кулаки яростно мутузили пленника по лицу. Хорь попытался скинуть противника, на миг это даже удалось, но тот тотчас вернулся в исходное положение. «Ну вот и всё» — мелькнула в голове мысль, когда на шее начали смыкаться руки солдата…
Резкая очередь заставила его задержать дыхание, будто в случае попадания это позволит прожить дольше. Но последней, срывающей в абсолютную тьму боли всё не было. Зато как-то странно ослабла железная хватка на шее. Миг — и массивное тело кулем с отбросами завалилось на разведчика, из простреленной шеи на тело капнуло тёплое. Пользуясь моментом, пока там, наверху, не поняли, что пристрелили своего, разведчик кубарем скатился вниз, ободрав ноги о камни и мутировавшие кусты. Как раз к моменту, когда по месту схватки зашарили прожектора, Хорь вошёл в реку и погрузился в густой вонючий поток.
