«Значит, один остался!» — мысль, что гранатомётчик таки сделал дело, придала сил. Петрович вскинул автомат, готовясь хотя бы прикрыть отход, раз атака обернулась бойней — но заметил новую опасность, и автомат не мог ему ничем помочь.
Один броневик всё так же чадно горел на затянутом смогом пустыре, зато второй… Второй, целый и невредимый, ехал себе по смертному полю, время от времени басовито рявкал пулемёт, и не было силы, которая могла его остановить. Петрович не знал, где второй гранатомётчик, но по всему было ясно — ему удача не улыбнулась. Сейчас проклятая машина была вообще неуязвима…
…Петрович вспомнил о плазмостреле, когда до цели осталось метров тридцать. Если бы она ехала с той же скоростью, как предыдущая, он не успел бы даже ценой жизни. Но экипаж, похоже, уже поверил в свою безнаказанность. «Добровольцы» не спешили, они стремились растянуть удовольствие. Ехали по полю, давили залёгших, расстреливали в спину убегающих, косили очередями в упор пытающихся сопротивляться…
Сорвать с плеча плазмострел, лёгкий, почти вдвое легче привычного «Калашникова», но на этом его достоинства и заканчивались. Как эта хрень работает? Так, что ли? Не, это дополнительный прицел. Ух ты, а в прицел сквозь мрак всё видно! И дальномер работает! Тэ-экс, сколько там? Тридцать, двадцать пять, двадцать, пятнадцать… А, вот она, кнопка…
Петрович нажал заветную кнопку, когда до броневика оставалось не больше десяти метров. Броневик как раз отвлёкся на одного из бойцов, отползавшего к развалинам, крупные пули ударили перед ним в грязь, отрезая пути отхода. Одновременно из короткого раструба на конце плазмострела вырвался ослепительно-оранжевый луч, с совсем тихим, неживым каким-то шипением он пропорол немногие оставшиеся метры. Густой смог мог бы помешать лазеру, но это был не лазер, а кое-что пострашнее. От струи обращённого в плазму воздуха пахнуло адским жаром, луч упёрся в борт машины…
И сразу стало понятно, почему старая бронетехника ныне считается хламом. Огненный луч молниеносно проплавил в броне дыру, металл словно пил невероятный жар — и испарялся, как неведомый подкуполянам снег от прикосновения раскалённой кочерги. Сантиметрах в десяти от луча жара уже не хватало на испарение, там броневая сталь текла, будто лава из вулканического кратера, воспламеняя краску и капая светящимися каплями на землю. Внутри броневой коробки уже бушевал пожар, луч уверенно поджигал всё, что могло гореть.
Петрович выключил плазмомёт, нажав на ту же кнопку. Наведя ствол пониже, нажал ещё раз — и с грохотом лопнули прожжённые шины, броневик встал на полурасплавившиеся колёса, теперь он полыхал, как свеча: горела и камуфляжная краска, которая, вообще-то, считается огнестойкой.
— Ведь можем же! — обрадовано бормотал Петрович, касаясь цевья. Сам ствол, наверняка отлитый из какого-то тугоплавкого материала, раскалился нешуточно. «Короче надо бить» — сообразил он. — Можем, когда захотим!
Петрович повёл прицелом по полю. И задохнулся от восторга: он ещё не понял принципов, на которых работал прицел, но видел во мраке так, будто стоял день, а смога не было и в помине. А если подкрутить маховик резкости и ввести наибольшее увеличение… В прицел была видна даже мутная жижа, струившаяся в нынешнем Днепре вместо воды, мост с давно проржавевшими и рухнувшими перилами… Сам мост, впрочем, смотрелся вполне надёжно: его не провалил даже вставший поперёк дороги древний грузовик с… пушкой? Для танковой калибр маловат, почему-то Петровичу казалось, что миллиметров тридцать, не больше. Но счетверённая установка не могла быть и пулемётом.
О таких установках Ярцефф, пусть вскользь, говорил. По его словам, такая могла разнести в куски вертолёт или распилить танк надвое сплошным потоком снарядов. Ещё бы: скорострельность зашкаливала за шесть тысяч выстрелов в минуту. Пока ствол пушки был привычно задран к небу — изначально такие установки делались как зенитные. Но в любой момент расчёт мог чуть довернуть маховики, опуская своего монстра параллельно земле — и атаковать мост станет бессмысленно. Любое число атакующих порвёт ещё на подступах. А ведь там ещё и пулемёты… Ну, и как переправляться через реку? Разве что подползти поближе и попробовать сжечь установку из плазмострела? Или попробовать сработать отсюда?
И снова Петровича отвлекли. Навстречу бежали несколько забарьерцев, но теперь мастер был в преимуществе: новый прицел позволял видеть их издали. Петрович открыл огонь, когда до противника оставалось сто метров — расстояние, невероятное для Подкуполья. Коротенький импульс, прочертивший оранжевую дорожку — и передний, рослый парень в «скафандре» повалился в грязь лицом. Остальные ещё не поняли, что это не ошибка: так же бежали за отступающим взводом, азартно постреливали…
Теперь Петрович расходовал энергию экономно, короткими, почти неотличимыми от автоматных трассеров импульсами. Он не боялся промазать: прицел не шёл ни в какое сравнение с тем, что был у автомата. Да и вообще, прав Ярцефф — военная наука шагнула далеко вперёд.
На таком расстоянии пули не брали боевой скафандр, а смог не давал стрелять прицельно. Но от импульсов плазмострела защиты не было. Петрович видел, как валились навзничь, запрокидывались назад, оседали в грязь и будто сдувались, иные умирали сразу, иные ещё корчились, если импульс не попадал в грудь и голову, а, скажем, перерубал ноги. И никакой кевлар, никакие композитные сплавы, никакое бронестекло не могло противостоять почти стотысячеградусному жару… Никогда прежде Петрович не чувствовал себя с оружием единым целым, этакой мыслящей приставкой к плазмострелу. Его, всегда спокойного и немного насмешливого, распирал кровожадный азарт. Хотелось идти вперёд, гнать их до самого моста, и спалить, наконец, пушку…
Петровича отрезвило отсутствие целей. Чужаки, наконец, сообразили, что у противника совсем не одно старьё. Они даже не пытались стрелять, только вжимались в землю — на что способны плазмострелы, за Барьером хорошо знали. Он послюнил палец, осторожно коснулся раскалённого ствола. Удивительно, но ствол остывал стремительно, совсем не как железный. И не коробился, не потрескивал от перемены температуры… Из чего его сработали, интересно? Так, враг пока остановлен — хорошо бы узнать, как далеко отошли подкуполяне.
Мастер глянул назад — и только выругался: Ярцефф за такое нарушение дисциплины бы точно не похвалил. Бойцы отползли чуть назад, затаились в промоинах и щелях — но и не думали отходить к развалинам, как было приказано. Можно попытать счастья ещё раз…
Его поредевший взвод не стрелял. Кто менял магазины, кто поудобнее обустраивался на своих местах, кто пытался зажать раны. Но звуки боя не стихали, наоборот, они всё ширились, вот грохнул крупнокалиберный пулемёт, и отчего-то Петровичу казалось, что на сей раз свой. Грохотало и впереди — но там щедро тратили последние патроны автоматы. От мысли, что и на вокзале народ не стал отсиживаться, дожидаясь спасения, на душе стало ещё теплее.
Правда, как-то странно молчали слева бойцы Борзи. Но это уже не имело значение. Раз в дело вступили пулемёты, значит, не удержался от участия и Амёмба. Значит, они там, впереди, дерутся, а его взвод зарывается в грязь? Возможно, ополовинившемуся дважды за сутки взводу следовало отдохнуть, возможно, сама идея отдавала безумием — но больше Петрович сидеть на месте не мог. Так же, как вначале, он рывком вскочил, взмахнул перед собой стволом плазмомёта и хрипло заорал:
— За мно-о-ой!!! — И, не оборачиваясь, помчался к вокзалу, туда, где тоже слышались крики и пальба. За спиной нарастал топот: уцелевшие бойцы спешили воздать врагу по заслугам.
…Увидев врага, Петрович вскинул автомат. По сравнению с плазмострелом двадцать второго века оружие века двадцатого казалось примитивным и убогим. Но тратить заряд аккумуляторов на тех, кого можно свалить из «калаша», было бы верхом глупости. Короткая очередь разорвала тьму, отдача, которой в принципе не бывает у плазмострелов, толкнула приклад в плечо. Очередной солдат раскинул руки, выпуская автомат — и опрокинулся на спину, будто отброшенный пинком великана. Петрович не стал рассматривать убитого, не было времени даже добить, да и претило ему расстреливать беззащитного. Перепрыгнув через корчащееся тело, мастер успел высадить пару пуль прямо в забрало из бронестекла — и нос к носу столкнулся с могучим мутантом.
— Хлепень я, — произнёс тот, не спрашивая, а утверждая. — Привет, Петрович. Будем вместе воевать. Какие будут приказания?
В дисциплине этот Хлепень явно знал толк, отметил Петрович. Потом вспомнился крупный, серьёзный мужик, к которому до войны летал за машинным маслом. Правильный он, Хлепень этот, будет надёжным помощником.
— Сначала берём мост, — произнёс Петрович, видя, как к развалинам напротив моста спешат бойцы. Так, вот и Амёмба, лёгок на помине! Раз все в сборе, и даже бойцы с вокзала, можно начинать. Петрович вскинул к плечу плазмомёт, ничем больше быстро поразить пушку нереально… и застыл. Потому что в кузове грузовика с пушкой встал в полный рост…
