— Лежать! — скомандовал Ярцефф.
Снова всё повторилось. Потом ещё раз. Затем рёв мотора стих вдали. Не меньше десяти минут двое провели на горячей земле.
— Странно. Три круга сделал — и полетел, — заметил командир.
— Увидел?
— Если бы что-то заподозрил, выстрелил бы из плазмострела или засадил ракетой. Нет, тут другое. И ровно-то как шёл…
— В смысле?
— Могу поклясться, — пробормотал Ярцефф. Не приказ, и не пояснения — будто говорил сам с собой, пытаясь понять непонятное поведение завоевателей. — Он шёл по одному и тому же маршруту, специально повторяя его возможно точнее. Будто что-то распылял, причём строго в определённой концентрации. Но после пожара травить всё равно некого…
— Ярцефф, — Мэтхен чуть не хлопнул себя по лбу, едва сдержался. Мог бы сразу догадаться! — Помнишь про третий этап их плана? Ну, там, где смог вычищают, и слизь с земли…
— Точно! — с полуслова понял командир. — Сообразил! А распыляли они не отраву, а совсем наоборот. Это же не аэрозоль, а нанороботы, которые поглотят вредные вещества, и очистят их от смога. Нечто похожее запустят и в слизь…
— Нанороботы? Они-то тут зачем?
— Я слышал о таких разработках, только там роботы использовались для связывания радионуклидов, и для утилизации вражеских трупов с подбитой техникой. Они поглощают вредные вещества, перерабатывают их частью в энергию, частью в строительный материал для себя. Как его наберётся достаточно, наноробот делает свою копию. Так они «размножаются»: за пару месяцев заполонят всё Подкуполье, а через год ничего токсичного тут не останется.
— Так ведь они всю Землю заполонят, а потом и космос!
— Правильно. Именно поэтому роботы сделаны так, чтобы воспроизвести лишь конечное (хоть и очень большое) число «поколений». Через год они перестанут воспроизводиться, и одновременно начнут распадаться на безвредные и распространённые в природе вещества. В итоге в Резервации не останется ничего опасного для земной флоры с фауной. Тогда можно будет начинать рекультивацию…
— А выжигали зачем? Им что, тепло нужно?
— Соображаешь, наука! Именно. Нужно много тепловой энергии для первичного запуска. Дальше они сами добывают энергию с помощью разложения ядовитых веществ, некоторые могут улавливать гамма-излучение. Здорово, правда? Все мрут от радиации, а они только бодрее становятся!
— Может, они опасаются, что кто-то найдёт… книги?
Мэтхен сказал почти в шутку, но Ярцефф даже не хмыкнул.
— И это тоже. Не зря же тебя сюда загнали. Ну точно: считается, что России не было, так? А тут могли сохраниться книги на русском языке, старые карты, словари, которые свидетельствуют: страна была. Но как-то странно превратилась в Зону. Превратилась, или превратили? А сомнения хозяевам Свободного Мира не нужны. Им нужна уверенность в официальной истории. Вот и жгут, именно посёлки. Уже не мутантов уничтожают, а Память. Идём. Всё, что нужно, мы видели. Не стой столбом.
Теперь порядок движения изменился — Мэтхен шёл первым, время от времени поворачивая ствол автомата то направо, то налево. Опасность могли представлять люди, но не только они. Если на них налетит очумевший от случившегося посельчанин, будет не лучше.
Очертания «Брэдли» уже проступили из мрака, когда Мэтхен заметил нечто странное. Спасительная пелена смога редела на глазах, со свинцово-серого, даже с какой-то нездоровой синевой, небо сменило цвет на просто серый, потом на блекло-белесый, вот кое-где проступила подзабытая синева. Очищался воздух и внизу. Мэтхен бросил взгляд на «Брэдли» — и ругнулся сквозь зубы. Он привык, что видимость в пятнадцать метров — предел, обычно она ещё меньше, и готовился забираться в люк. Но до машины, оказывается, ещё метров сто. А небо расчищается на глазах, будто смог разгоняет колоссальный вентилятор. «Да мы же тут как на ладони!» — подумал Мэтхен, переходя на бег. Ярцефф молча прибавил ходу, легко обогнал историка.
Машина стояла в том же распадке, где её и оставили. Техники на базе не только заправили горючим и пополнили боеукладку до предела, позаботились и об активной броне: там, в окрестностях Smolensk`а, все уже знали, на что способны раритетные гранатомёты. Соответственно, и заветными ящичками со взрывчаткой никто больше не пренебрегал. Боевая машина смотрелась бы почти новенькой, если б не густо покрывшая пушку копоть, не чёрная слизь, уделавшая старинную машину по самую башню, не осевший маслянистыми каплями на покатой башне кислотный дождь. И на этой башне…
Наплевав на приказ Ярцеффа, на башне сидел Хрюк Костолом. Невысокий, сухонький, весь какой-то скрюченный и изломанный, будто ему переломали все кости ещё в материнской утробе, а потом они срослись, как попало. Отсюда пошло и прозвище: так-то Хрюк был самым мирным в посёлке. Скрюченные, вогнутые внутрь, но цепкие и проворные семипалые руки опёрлись на броню, шея склонена к правому плечу — впрочем, ничего необычного, шея росла из плеч не прямо, а с наклоном вправо и чуть назад, отчего казалось, что существо постоянно смотрит вверх.
— Твою-то мать, я что вам всем сказал?! — начал Ярцефф, когда оказался достаточно близко. — Загорает он тут…! Я тебе сейчас… в… вставлю, чтобы жизнь мёдом не казалась! Живо вниз!
Хрюк засуетился, подобрал под себя короткие, с непропорционально огромными беспалыми ступнями ноги, костяные наросты на пятках скрежетнули по броне. Синхронно моргнули все четыре глаза, правые глаза, узкие и раскосые, как у японца, скосились ещё больше, левые, вполне себе европейские, зажмурились. Приоткрытый рот с единственной верхней губой (зато свисающей до подбородка) с клацаньем захлопнулся, непропорционально огромный и красный, вечно сопливый нос выдал длинную трель. Стукаясь о броню разными частями нескладного тела, Хрюк раскрыл люк — только слезть вниз не успел.
Синие проблески на небе росли, их становилось всё больше, далеко-далеко белели крошечные облачка, что безмятежно плыли над Куполом. Но именно в этот момент несколько таких прорех сложились воедино, и в открывшийся просвет попало полуденное солнце. Свет, нестерпимо-яркий, яростно-белый, обжигающий глаза привычных к полутьме существ, отражался от покрытых слизью и крошечными лужицами просторов, от облепленных слизью руин и деревьев… Даже жителям Забарьерья, рождённым в солнечном мире, пришлось прищуриться, пока бронестёкла скафандров не затемнились. А Хрюк вообще зажмурил исходящие слезами глаза — полупрозрачные веки плохо спасали зрачки. Он отчаянно заверещал, потерявшее ориентацию существо заскребло костяшками о броню. Найти люк стало проблемой. Хорошо, высунувшаяся из люка длинная, цепкая лапа Клеопатри ухватила скрюченную ногу и дёрнула Хрюка вниз. Проскрежетав костяными пятками по металлу, стукнувшись раскоряченными конечностями о люк, напоследок Хрюк приложился о край лбом и матернулся.
— Заводим, уходим! — скомандовал Ярцефф. Надо было спешить: не хватало ещё, чтобы их засёк какой-нибудь несвоевременно появившийся беспилотник, да и передал сигнал командованию: Ярцефф не сомневался, что где-то на недосягаемой высоте, в ближнем космосе, барражирует орбитальный бомбардировщик. С него станется засадить ракету в подозрительный броневичок. И, как назло, видимость, фантастическая для Подкуполья, лишала «Брэдли» самой лучшей маскировки.
Машина задрожала всей стальной тушей, качнулась — и, покачиваясь, как крейсер в шторм, двинулась сквозь пепелище. Ярцефф устало снял кибершлем, стянул перчатки, рука скользнула по отросшим в Подкуполье волосам. На первый взгляд командир казался невозмутимым — но Мэтхен знал его достаточно, чтобы понять: в душе капитана бушует свой огненный шторм.
— Что такое, Курт? — участливо поинтересовался Отшельник. — Что вы там нашли?
— Этот город был мне как побратим, — сказал, будто клацнул затвором, капитан. Мэтхен поёжился — в голосе стыл холод космоса. — Однофамилец. Я за него с них отдельно спрошу…
Ветер с востока то и дело приносил серо-жёлтые клочья смога, но они снова и снова развеивались — их безжалостно уничтожали нанороботы. «Брэдли» прибавил ходу, но не стал сворачивать в сторону — пошёл прямо через выгоревшие развалины, мимо костяного кургана. Так распорядился Ярцефф: он был уверен, увиденное многому научит тех, кто в машине. Он не ошибся: яростно засопел Жуха Свин, пробурчал длинную матерную тираду Клеопатря, решительно вцепился в рычаги Хрюк Костолом. Даже Дудоня с хрипом приподнялся с пола… Ярцефф не сомневался: когда понадобится, они не дрогнут и не подведут.
Город был большой, богатый. Возможно, тут жило тысяч пятьдесят человек, быть может, и больше. О тех временах напоминало только скопище развалин — местами почти скрывшихся в ядовитой грязи. Посреди бесконечных каменных развалов, как исполинское надгробие, возвышалась старинная церковь. Сложенные без малого четыре века назад стены не взяли ни кислотные дожди и туманы, ни вечная влажная сырость. Церковь лишь почернела, облепленная слизью, и стала напоминать… Мэтхен так и не смог представить что-то похожее.
