Лазор ехидно улыбнулся и сказал: «Сударь, да у меня вообще никакого документа нет. Я пришел в этот ресторан с тобой, зная, что у тебя есть журналистское удостоверение от немецкого издательства. С таким документом я не только ездил бы по всей Германии, но и не раздумывая поехал бы и в Париж».
Эдвард Козак тоже написал о «Парнасе в Де ля Пэ»: «Еженедельно в четверг кофейня Де ля Пэ превращалась в своего рода маленький украинский Парнас. Художники, писатели, музыки, критики, журналисты, — вся эта братия приходила и заседала за отдельными столиками, пила черный кофе и, окутанная облаком сигаретного дыма, заводила свои разговоры: то ли об актуальных художественных делах и событиях, то ли о новых творческих проблемах и загвоздках.
Кто читал свое последнее стихотворение, кто давал свои к чему-то критические замечания, а кто из тех, горячих, тот проводил за столиком «революцию взглядов».
За одним из столиков сидели «12». Так называла себя группа самых молодых тогда, преимущественно начинающих и мало еще известных поэтов и писателей. Почему эта группа называла себя «12»? Собственно, мы никогда их не досчитывались до числа двенадцать.
В этой группе верховодил наиболее уже авансовый поэт и «раввин», как его называли, Анатоль Курдыдык.
Припоминаю, что тогда появилась в «Комаре» карикатура на «12»: округлый стол, а за столом — двенадцать различных Курдыдыков. Эта карикатура очень озлобила других амбициозных членов «12-ти», и это справедливо, потому что некоторые из них подтянулись позже на видные в литературе места. Это Богдан Нижанкивский, Остап Тарнавский, Зенон Тарнавский, Василий Ткачук и другие.
«Духовным отцом» этой группы был почему-то Юлиан Гирняк, профессор математики. Человек большого ума, но тоже большой богемист, хотя никогда ни одним литературным ремеслом не занимался. Был очень малого роста, и в гимназии называли его Центиметер.
Придя раз на собрание «12-ти», он озвучил такую просьбу:
— Я знаю, что вы все называете меня Центиметер, но тут меня так не зовите!
Патронирование было недолгим. У кого-то все же вырвался раз Центиметер. Бэрняк обиделся и больше на собрания «12-ти» не приходил.
Новым «духовным отцом» стал тогда Мыкола Голубец. Он опять же слишком часто употреблял слово «сопляки», «12» какое-то время терпели, наконец обиделись и Моля на свои собрания перестали приглашать.
Уже до конца существования осталась группа сиротой, без «духовного отца».
Несколько позже пришел раз в редакцию к Голубцу один из членов «12-ти», Лазор-Черевань. Моле «высыпался» на него и на «12»:
— Куда вам, сопляки, в литературу! Вам не хватает «икры»! Что тут много говорить! Вы, молодые украинские писатели, как вся нынешняя молодежь, слабы духовно, как и физически.
— Почему физически? — удивился Лазор.
— Разве нет? — доказывал Молё. — Ты, Лазор, молодой, а я уже не первой молодости, но я тебя, сопляка, еще легко положил бы на лопатки!
— Да ну?
— Ну!
Голубец розгорячился, скинул блузу и началось в редакции небывалое зрелище: состязание представителей старой и новой литературы. Состязание было недолгим, потому что Лазор, хотя на глаз меньше и слабее Голубца, все же довольно легко положил Моля «на лопатки».
Встал Молё с пола, отряхнул с себя пыль и, взглянув на Лазора волком, сказал уныло:
— Э, не большая это штука — положить украинского писателя!»
А другая история случилась, по рассказу Э. Козака, с художником Иваном Иванцом (родился в 1893 г. в Галичине, умер в 1946 г. в российских лагерях).
«Когда вы встречались с Иваном Иванцом, то первые его слова были: «Который час?», или: «Есть ли папироса, пан товарищ?» Причем «с» произносил твердо сквозь зубы, что выходило, как «ш». Удивительно, что этот очень хороший художник-баталист изучал право. Но, будучи в УСС-ах, начал рисовать, и так-то разминулся с профессией.
Один львовский журналист рассказывал мне об Иванце следующее:
«Сижу как-то в кофейне «Де ля Пэ» и что-то пишу. За вторым столиком играют в шахматы, а среди «кибицов» (болельщиков) сидит Иванец. Вдруг срывается, подходит ко мне и спрашивает:
— Пан товарищ, который час?
— Четыре, — отвечаю.
— Спасибо.
Иванец вернулся дальше болеть. Но не прошло и получаса, как снова вскочил, подошел ко мне и спросил время. Я ответил ему, сколько, и он спокойно сел на свое место. И так повторялось каждые полчаса, до вечера. Наконец подходит еще раз и спрашивает:
— Который час?
Я посмотрел на часы и говорю:
— Восемь.
Иванец схватился за голову:
— Что вы говорите? Невозможно! Ведь я должен был быть в одном месте точно полшестого!
И побежал в гардероб за плащом».
Самое пикантное в этом было то, что Иванец носил всегда при себе свои собственные часы! Папироски тоже…
Хроника
7 апреля 1921 г. тут случился карточный скандал. «В тот день после полудня, — писала газета, — в кофейню «De la Раіх» заявился некий Мендельбер и пытался затеять игру в карты за одним из столиков. Тут подошел владелец ресторана пан Ляндес, которому не понравилось такое нахальство, и начал отговаривать гостей от игры с шулером. Тогда разъяренный Мендельбер дал ему пощечину. Официанты бросились защищать работодателя, схватили хулигана, сильно избили и выбросили из локаля. А обиженный владелец призвал полицию.
Мендельбер тем временем скандалил под кофейней, а когда увидел Ляндеса с полицейскими, дал ему вторую пощечину.
При аресте он уже не держал язык за зубами и рассказал, что задние покои в «De la Раіх» — давний карточный притон, где российский эмигрант Розенвальд проиграл на днях полмиллиона марок, капитан Корчак, бывший адъютант русского царя — 3 миллиона, Гиршель, купец из Коломыи — полмиллиона, а некий Келлер — 400 тысяч. Сам же пострадавший Мендельбер якобы проиграл целых 200 тысяч, а вообще игра в карты в «De la Раіх» давала ему 10–12 тысяч марок ежедневно.
Однако следствие быстро показало, что все скандальные факты Мендельбер высосал из пальца. Михаил Ляндес сообщил, что Мендельбер — житель Стрыя, живет игрой в карты, потому что других занятий не знает. На Ляндеса он разгневался, ибо тот помешал ему обыграть студента К. и лишил игры. Мендельбера наказали 24-часовым арестом за шулерство, авантюру, драку и клевету».
5 июня 1923 г. был арестован официант «De la Раіх» Бронислав Рад, потому что у одного из посетителей пропала папка с 10 500 марок.
6 июня. Пан Фрейлих, слушатель права, заявил, что украдена у него в 12 ночи в кофейне «De la Раіх» папка с 10500 марок. В течение следствия дело приобрело загадочность. Вчера вызвался в полицию один пан и принес ключик от украденной папки, который нашел на ул. Костюшко, недалеко от дома Фрейлиха.
После заявились двое коллег обокраденного с вестью, что нашли в подвале дома Фрейлиха на Костюшко 6 кип марок в пачке с подписью Фрейлиха. Официанта, на которого сначала пало подозрение, освободили от ареста. Следствие продолжается, и не исключено, что развязка будет неожиданной.
А 24 августа 1922 г. Мария Олыпаковская, жена официанта кофейни «De la Раіх», выпила большое количество йодина с целью самоубийства. Повод — недоразумения с мужем. Спасательная помощь промыла желудок ранимой пани Марии, и на том все закончилось.
В начале октября 1929 г. произошло веселое приключение с двумя кумплами (друзьями). Столь веселое, что его описала «Gazeta Lwowska».
Пан Влодко Солтис и пан Генрик Кейль любили друг друга, как родные братья. Дружба их была сердечной, глубокой и искренней. Когда после двухдневной разлуки они встречались, то здоровались так, будто не виделись два года. Так было и в тот день.
— Влодзё, приглашаю тебя на ужин с вином и музыкой.
— Э нет, Гень, это я тебя сегодня приглашаю на ужин. Сегодня я ставлю.
Ни один не желал уступить. Каждый хотел угостить. Наконец согласились вместе пойти на ужин, а судьба решит, кому оплатить счет. Выбор пал на кофейню «De la Раіх». Вспомнили, что владелец пан Ляндес объявлял, что основательно обновил свой локаль, и он стал сборным пунктом всех общественных сливок.
Приятно пролетело время. Ужин, вина, закуски, водочка и ликеры нравились невероятно. Радость переполняла сердца кассира и официантов — кроме законных 10 процентов за услуги ждали они щедрых чаевых.
«Счет!» — наконец завопили приятели. Платничий (кассир) Леопольд Бекер должен был раскусить твердый орешек. Каждый из гостей копался в карманах и не позволял платить другому. Наконец Солтис все же перекричал Кейля. «Я плачу! — крикнул он тоном, который не предполагал возражений. Разгневанный не на шутку Кейль без слова прощания выбежал из кофейни.
— Пан платничий, — выдавил через минуту взволнованный Солтис. — Пропал у меня куда-то кошелек со всеми деньгами. Я без гроша. Но это мелочь. Сейчас сбегаю домой и через минуту принесу деньги.
