— Они были первыми, кого вы собирались переправить?
— Можно сказать, да.
— Борхстейн этого не знал. Он думал, у вас уже есть твердый маршрут.
— Это недоразумение. Мы работали втроем. Когда я предложил Борхстейну свой план, один из нашей тройки как раз переправил супружескую пару. Нам казалось, что наш план без сучка и задоринки. Я готовил этот побег очень основательно. Мой друг, который за полторы недели добрался до Швейцарии, тщательно меня проинструктировал. Я знал о каждом препятствии, знал дороги, где переходить границу, где останавливаться на ночлег, пароли, все помнил наизусть, все держал в голове, ничего на бумаге. Я думал, что смогу сам сделать все необходимое.
— Особенно за деньги. Ведь и по тем временам это была сумма.
— Для осуществления побега требовались большие расходы. Я представил Борхстейну точную калькуляцию. На семью из четырех человек набегало порядочно. Никогда не знаешь заранее, сколько времени будешь в дороге. Иногда требуется помощь людей, совсем посторонних, которые не занимаются благотворительностью. Другие брали еще больше, по пять тысяч с человека, и даже сверх того. А потом прикарманивали львиную долю. — Он закурил. Подбородок у него дрожал.
— В общем, сначала была торговля, потом провал.
— Согласен. Я был молод, всего двадцать два года, и, как уже говорил, не имел никакого опыта. Мы все были любителями. Но скажите мне, много ли тогда было таких, кто действовал профессионально? Опыт пришел со временем. И все равно нередко случались провалы. — Кесселс отодвинул кофейную чашку.
Как же я его узнал, думал Абелс, как удалось мне разглядеть в этом отяжелевшем мужчине живого, как ртуть, фатоватого юнца? Наверное, по глазам, по линии рта да еще по ямке на подбородке.
— Да, — произнес он, — позже все организовывали лучше. Но для очень многих эта помощь опоздала. Меня они тоже схватили.
— И вас тоже? — Кесселс нервно барабанил зажигалкой по столу, глядя через зал, где они, похоже, остались единственными посетителями. Он точно собирал силы, чтобы продолжить рассказ. — В тот вечер, двадцать первого апреля сорок второго года, я поехал на велосипеде к Борхстейнам на Южную набережную. Было воскресенье, тихий денек, вы себе представляете. — Он вдруг дернулся всем телом. — Все было подготовлено. Я должен был доставить их за город, в определенное место. Оттуда на следующее утро мы должны были отправиться дальше. Идти пешком было минут двадцать. Но как раз этих двадцати минут я боялся больше всего.
— Почему, ведь у них были надежные документы?
— Конечно, и паспорта, и удостоверения личности, и даже метрики. Каждый из четверых должен был иметь свои документы при себе, я им строго это внушил. Но на улице, в городе, где тебя знает столько людей, ни в чем нельзя быть уверенным. Поэтому я и решил вывезти их на машине. Первоначальный вариант был такой: тем же вечером как можно дальше уехать из города, ведь у нас было на это полтора часа, а бельгийская граница недалеко. — Он покачал головой, махнул рукой буфетчику и заказал пиво, дождался, пока его принесли, жадно отхлебнул.
— Почему же вы не заехали за ними на машине?
— Сорвалось. Мне пообещали машину только на следующее утро. Ломался весь план.
— Тогда почему же, — продолжал допытываться Абелс, — вы не стали ждать следующего утра?
— Где, на Южной набережной? Слишком рискованно. Не знаю, помните ли вы, какая там была ситуация в то время. Наискосок от дома стояли у причала патрульные катера германского военно-морского флота, в Бастионе размещались отряды полиции. Вокруг шныряли эсэсовцы.
— Я помню. — Он видел себя рядом с Борхстейном у окна; они наблюдали, как внизу на реке сновали катера со свастикой на кормовом флаге. Он слышал его голос: "И когда только река снова очистится?"
— Я пытался достать другую машину, у школьного приятеля. Я ему полностью доверял, он тоже занимался подпольной работой.
— Да, так многие говорили.
— Я только прощупал почву. Не называя имен, ничего. Но его отцу машина была нужна самому, всю неделю. Не знаю, может быть, не следовало к нему обращаться. Я потом часто спрашивал себя, что могло произойти.
— А позже вам ничего не удалось выяснить?
Кесселс пропустил его вопрос мимо ушей. Закурил четвертую сигарету.
— В тот вечер стемнело рано, было пасмурно, шел дождь. Я еще, помню, радовался этому, как будто дождь помог бы нам скрыться. — Он снова замолчал, отхлебнул из стакана. — Меня не оправдывает, что я ничего не заметил, но так уж получилось. Скорее всего, они за мной следили. С какого места, не представляю. Я прислонил велосипед к стене. В доме было темно, шторы раздвинуты. Я им так посоветовал, чтобы создать впечатление, что их нет дома. Мы договорились, что они будут ждать меня внизу, у лестницы, чтобы сразу же уехать. Я с Борхстейном должен был идти вперед, остальные следом, на некотором расстоянии. Я уже был у двери и видел через стеклянное окошко лицо Борхстейна. В то же мгновение я услышал, как позади меня затормозила машина. — Кесселс понизил голос, наклонился к столу.
Абелс смотрел в его бледно-голубые глаза; белки нездорового цвета, с лопнувшими сосудиками.
— Я собирался тут же снова вскочить на велосипед, прикинуться, что ошибся адресом. Но Борхстейн уже отворил дверь.
— Когда увидел машину?
— Когда увидел меня. — Кесселс выпрямился, нервно раздавил в пепельнице окурок. — Где-то произошла утечка информации. Из машины выскочили двое из СД. Остальное вам, по-моему, известно.
— Но как же так получилось? Разве они не знали, сколько там живет человек?
— В том-то и загвоздка. Очевидно, нет. В коридоре стояли трое, они схватили их и больше не искали. Может, просто были довольны такой добычей, кто их знает. Борхстейн, по-видимому, ждал, что я стану спрашивать, где его жена. Я видел по его глазам. Вот что было самое ужасное. Он, должно быть, предполагал, что это ловушка. Он посмотрел мне прямо в глаза и произнес: "Мы готовы". Все дальнейшее произошло молниеносно. Их немцы бросили в машину сзади, меня посадили между собой. Нам нельзя было разговаривать. В участке нас разделили. Я их больше не видел. Вот как все было.
— А вы никогда не думали…
— Меня беспрерывно допрашивали. Хотели знать, какая организация стоит за этой помощью беженцам. Они заранее были уверены, что такая организация есть. Им в голову не приходило, что тут действует группка из трех молодых парней. Вы, вероятно, думаете, что я раскололся, но это не так. Моих двух товарищей не арестовали. Потом были концлагеря; меня освободили, когда я уже был переведен в третий, в Ораниенбург. — Его тяжелая голова опять свесилась к столу.
— Я никак не могу понять, почему вы так ни разу и не навестили мефрау Борхстейн? Вы не знали, что она осталась в живых?
— Знал, но не мог собраться с духом и пойти к ней. Первые годы после войны просто не хватало смелости, а потом я все время откладывал. Что я мог ей сказать?
— То же, что мне. Ведь вы говорили откровенно?
— По-вашему, я должен был сказать: извините, мне очень жаль, но я не мог ничего поделать, я был дилетантом, я схалтурил, но меня не в чем подозревать? Нет, не мог я пойти к ней тогда. А со временем тем более. Я хотел забыть об этом деле. Это вы, надеюсь, понимаете?
— И вам удалось?
— Если бы… Я переехал в другой город, поступил на службу в провинциальное управление, завел семью, детей, внуков. Забыть? Если бы так. Говорить о том, что было, я тоже не мог, вплоть до сегодняшнего дня. — Кесселс ослабил узел галстука, ему стало душно.
Абелс смотрел в свой нетронутый стакан, удивляясь вспыхнувшей вдруг в памяти картине: Фрида Борхстейн удаляется от него, волоча за собой по полу черную шубу.
— Конечно, — вдруг произнес Кесселс, — должен признаться, были периоды, когда я обо всем этом не вспоминал.
— У нее таких периодов не было. Она себя все время спрашивала, почему ее тогда не забрали вместе с мужем и детьми, почему не приехали за ней потом?
Кесселс надорвал новую пачку сигарет.
— Это доказывает, что СД знало лишь, что я собираюсь делать, но не знало, сколько человек я хочу вывезти. — Казалось, он глубоко задумался, положил вытащенную из пачки сигарету на стол, затем спросил, точно этот вопрос пришел ему в голову впервые за долгие годы: — А как, собственно, получилось, что ее не было внизу в коридоре?
— Она поднялась наверх, за теплой кофтой.
Кесселс тряхнул головой.
— Вот об этом я и говорю: что делает с нами случай, какие абсурдные вещи, ни одна душа не додумается. Должен вам сказать, я тоже приехал к Борхстейну минут на шесть раньше, чем договаривались. Изо всех сил торопился, жал на педали.
— Значит, из-за того, что вы приехали на шесть минут раньше…
— Да, но и тут полной уверенности нет. — Кесселс пожал плечами и беспомощно взглянул на него.
