в головах людей. Как бы то ни было, поскольку эти заявления явно имели угрожающий характер, чреватый летальными последствиями, ответственным лидерам капиталистических стран стоило – по меньшей мере просто из соображений благоразумия – отнестись к ним серьезно [187].
Не на шутку встревоженные действиями СССР и влиянием его идеологии, США в годы президентства Гарри Трумэна разработали политику обращения с советской угрозой, которая в свое время могла бы сработать против Гитлера, – сдерживание. Нехотя признавая, что вытеснить Советы с территорий Восточной Европы, оккупированных ими после Второй мировой, будет сложно и опасно, Трумэн рассматривал политику сдерживания как настоятельный, аккуратный и кропотливый процесс, в рамках которого Запад должен сделать все возможное, чтобы не допустить дальнейшей коммунистической экспансии – желательно при этом избегая непосредственного военного столкновения. К соответствующему разнообразию мер относились давление и создание неудобств в экономике, наращивание военной мощи, поддержка антикоммунистических движений, попытки использовать внутренние расколы в коммунистическом блоке и при необходимости – военная конфронтация в периферийных территориях. Надежда возлагалась на то, что в долгосрочной перспективе Советы разочаруются в своем стремлении к расширению территории и зон влияния, что сделает их дружелюбнее и договороспособнее [188].
Международные коммунистические силы были больше всего заинтересованы в разработке разумных и эффективных методов потенциального противостояния и подрыва «деградирующего капиталистического мира». Основные контуры построения антикапиталистической стратегии были ясны: история работает на пользу коммунистам, но капиталисты изворотливы, а на повестке дня стоит «борьба». Однако вместе с признанием того, что история развивается в благоприятном для них направлении, коммунистам было важно вести борьбу таким образом, чтобы человечество не исчезло с лица земли, и одновременно осторожно искать способы ускорения исторического процесса. Для этого им были доступны различные возможности: большая война, разведка боем, кризис и блеф, а также подрывная работа, подстрекательство и революция.
Большая война
В рассуждениях марксизма-ленинизма о большой войне – войне между развитыми странами – различаются две ее разновидности: война между капиталистическим и коммунистическим мирами и война между капиталистическими странами.
Даже если в некоторых отношениях допустимо сравнивать советский режим с режимом Гитлера, коммунисты, какой бы динамичной и угрожающей ни была их идеология, никогда не склонялись к представлениям в духе Гитлера о прямом завоевании, угрожающем поставить на кон судьбу человечества. Ленин мог прийти к выводу о «неизбежности жестоких столкновений» между Советской республикой и капиталистическими государствами в преддверии краха международного капитализма, однако Советы рассчитывали, что большая война между коммунистическим и капиталистическим миром возможна только в случае нападения со стороны капиталистов, постоянно ссылаясь на пример вмешательства Запада в Гражданскую войну, начавшуюся в России после Первой мировой. Однако самое позднее – к 1935 году из официальных заявлений исчезла идея неизбежности подобных войн – такой поворот событий следовал из предположения, что им воспрепятствуют международная солидарность рабочего класса и растущая мощь советских вооруженных сил [189].
Более того, в ленинской методологии присутствует заметная доля осторожного прагматизма: хороший революционер внимательно действует во враждебном мире, нанося удар, когда есть блестящие перспективы успеха, и избегая рискованных начинаний. Как указывал Натан Лейтис, советские вожди руководствовались тремя ключевыми правилами: избегать авантюр, не поддаваться на провокации и знать, когда нужно вовремя остановиться [190].
Помимо замечания о «жестоких столкновениях», Ленин мог мало что сказать о войнах между коммунистическим и капиталистическим лагерем. Однако он очень много рассуждал о другой разновидности большой войны – войне между капиталистическими государствами. Именно этот тип войны занимал центральное место во всей его теории империализма. Ленин утверждал, что чем более алчно капиталистические государства делят мир на колонии, тем чаще между ними будут возникать столкновения за территории. Эти конфликты в конечном итоге перерастут в войны, не сомневался Ленин, отмечая «абсолютную неизбежность империалистских войн на такой хозяйственной основе, пока существует частная собственность на средства производства» [191]. Эти войны представляли собой предельное «противоречие» капитализма, и Ленин полагал, что при должной ловкости и хватке революционеры смогут превратить их в массовые гражданские войны, которые в итоге приведут к окончательному краху капитализма. Сталин в своей последней крупной работе, опубликованной в 1952 году, по-прежнему настаивал, что в какой-то момент капиталистические страны наподобие Германии и Японии, временно оказавшиеся в затруднительном положении, вновь окрепнут и «попытаются „сломить“ режим США», даже несмотря на то что после Второй мировой противоречия между капиталистами сдерживал «сапог американского империализма» – таким образом, «неизбежность войн между капиталистическими странами остается в силе». Однако через несколько лет преемник Сталина Хрущев объявил, что тезис Ленина о неизбежности войны устарел: хотя «острые противоречия и антагонизмы между империалистическими странами… все еще существуют», они «вынуждены принимать в расчет Советский Союз и весь социалистический лагерь, в связи с чем опасаются вступать в войны между собой». Таким образом, «велика вероятность того, что войн [между ними] не будет… хотя полностью такую возможность исключать нельзя» [192].
Иными словами, с течением времени коммунисты занимали разные позиции по отношению к войнам между капиталистами. Однако неизменным оставалось представление коммунистов о том, что эти войны порождает специфически конкурентная природа стяжательского капитализма, а не их собственные усилия.
Разведка боем: война в Корее
Хотя коммунистические государства никогда не видели особого смысла в развязывании или даже в создании угрозы большой войны с капиталистическим миром, время от времени они были готовы прибегнуть к военной силе, то есть к агрессии, ради достижения своих целей. Например, поначалу советские коммунисты заигрывали с идеей, что Красную армию можно направлять на помощь революциям в близлежащих государствах [193], а в преддверии вступления во Вторую мировую сталинский Советский Союз вторгся в ряд небольших соседних стран, расширив свои границы. Затем, уже после войны, к коммунистической империи присоединились несколько восточноевропейских государств, территорию которых советские войска заняли в ходе Второй мировой, а также СССР безуспешно пытался удержать оккупированные во время войны отдельные районы северного Ирана.
Наиболее важное послевоенное событие произошло в 1950 году, когда Советский Союз и новый коммунистический режим в Китае дали добро на вторжение коммунистической Северной Кореи в Южную Корею – коммунисты ожидали, что эта дистанционная экспансионистская война руками преданного союзника пройдет быстро и обойдется без рисков и больших затрат. По мнению Хрущева, у Сталина не было выбора: «Ни один истинный коммунист не стал бы препятствовать Ким Ир Сену в его страстном желании освободить Южную Корею от [ее политического лидера] Ли Сын Мана и реакционного влияния Америки. Пойти на такое препятствие противоречило бы коммунистическому мировоззрению». Возможно, в этом смысле Сталин и был «настоящим коммунистом», но при этом он предпринял меры предосторожности,
