Последние строки у не предвзято настроенного читателя могут вызвать улыбку, но факт остается фактом: о боях за Гродно, в которых один лишь командир кавкорпуса вынужден был сменить три один за другим подбитых танка, нигде более в советской историографии не упоминается. Столь же далека от принятого официоза его оценка итогов совещания высшего командного состава РККА.
Однако война — не философский диспут; и трезвый взгляд на вещи еще не гарантия успеха в бою. Куда важнее для командира вера в себя и в своих подчиненных и умение организовать и скоординировать действия вверенных ему частей и добиться выполнения поставленной задачи. Да и нас интересует прежде всего, готов ли был Еременко к проведению широкомасштабных наступательных операций в начале войны. На мой взгляд, нет, не готов.
И вот почему. В сентябре 41-го судьба предоставила Еременко шанс проявить себя. Ему, командующему Брянским фронтом, надлежало нанести удар по растянутому флангу танковой группы Гудериана. Условия были более чем благоприятные. Танками и авиацией Сталин фронт пополнил, насколько это было в сложившихся условиях возможно. Еременко пытался наступать, но неудачно. И это обернулось гибелью, на мой взгляд, самого боеспособного нашего фронта — Юго-Западного. А сбей он тогда немецкие заслоны, как знать, возможно, удалось бы избежать многих смертей, а может, и война переломилась раньше…
Мы. смотрим на войну с нашей стороны — лицом к противнику, спиной к Уралу. И потому забываем как-то, что и у немцев были свои проблемы, свои трудности. Вначале незначительные, не оказывающие влияния на то главное, что они делали. Затем все более существенные, справиться с которыми Вермахт мог лишь, напрягая все свои силы. Немцам казалось, еще одно усилие, еще одно большое окружение, и все будет кончено. Но гибли целые наши фронты, гибла кадровая армия, а сопротивление усиливалось. И приходилось менять саму тактику вторжения. Гитлер, поворачивая танковые дивизии от Смоленска на юг, считал, что, отказавшись от немедленного наступления на Москву, он всего лишь рационально использует сложившуюся конфигурацию линии фронта. Ни он, ни его генералы не поняли тогда, что изменить направление главного удара их вынудили, что блицкриг, по существу, сорвался, и война принимает затяжной характер. Впрочем, этот эпизод великой войны заслуживает того, чтобы остановиться на нем подробнее.
До сих пор спорят историки, что считать началом перелома? А он не наступает в одночасье, его надо подготовить, вынести, выстрадать. Если хотите, дождаться. И если, в силу ряда субъективных причин[402], стойкая оборона советских войск у Киева и под Смоленском не стала началом перелома в войне, то предпосылки его, как и в Бресте, как в Одессе и во множестве других безвестных по большей части местечек, где роты, полки, дивизии держались до последнего, она заложила вне всякого сомнения…
Покончив в начале июля с окруженными в районе Новогрудка дивизиями Западного фронта, немцы продолжили движение на восток. Вновь 2-я и 3-я танковые группы прорвали советский фронт, и уже 15 июля немецкие танки ворвались в Смоленск.
Однако Смоленское сражение только еще начиналось. С падением города две трети пути от границы до Москвы немцами были уже пройдены. Понимал это Сталин, понимали это и в Генштабе. Смоленское направление сколь спешно, столь и решительно прикрывалось свежими силами. 14 июля в тылу был развернут фронт резервных армий[403]. Для нанесения контрудара и освобождения Смоленска в полосе от Рославля до озера Двинье было развернуто пять армейских групп в составе шестнадцати стрелковых и четырех танковых дивизий[404].
Немцы считали, что с падением Смоленска дорога на Москву останется открытой, но попытки продвинуться дальше совершенно неожиданно вылились во встречный бой. Красной Армии не удалось вернуть город, но и Вермахт не мог прорвать фронт. Напряженные бои продолжались с переменным успехом[405] до начала августа. Гибельность подобного положения для Вермахта была очевидной. Ситуацию усугубляло и то, что, встретившись с упорным сопротивлением, не могла преодолеть Лужский оборонительный рубеж нацеленная на Ленинград 4-я танковая группа, и безнадежно застряла под Киевом 6-я полевая армия. Действия ударных танковых группировок грозили превратиться в обособленные, обреченные на неудачу операции. Тяжелое впечатление произвели на немецкое командование наши контрудары[406]. Вермахт, подтянув силы, сумел их нейтрализовать, но непомерно растянувшийся фронт, зияющие в нем бреши, а главное, неожиданная активность Красной Армии времени на раздумья не оставляли.
Надо отдать врагу должное, выход из создавшегося положения был найден. Собственно, бесперспективность ведения наступательных действий одновременно на всех направлениях стала очевидной. Можно было либо, не обращая внимание на фланги, продолжить наступление на Москву, либо выровнять фронт, Гитлер остановился на последнем. Полевые армии группы армий «Центр» перешли западнее Смоленска и Ельни к обороне, 3-я танковая группа повернула на север, 2-я танковая группа Гудериана развернула наступление в тыл советским войскам, обороняющим Киевский укрепрайон. Правый ее фланг обеспечивала 2-я полевая армия, о левом немецкие танкисты должны были позаботиться сами.
Одновременно войска группы армий «Юг» развернули наступление на Правобережной Украине. Во второй половине августа враг вышел к Днепру во всей полосе обороны Юго-Западного и Южного фронтов. 25 августа был оставлен Днепропетровск, к 9 сентября дивизии 17-й полевой немецкой армии форсировали Днепр и захватили юго-восточнее Кременчуга крупный плацдарм.
К этому времени армии Юго-Западного фронта находились уже в критическом положении. Еще 8 августа, после перегруппировки, войска 2-й полевой армии и 2-й танковой группы перешли в наступление против Центрального фронта[407]. Советские войска не выдержали удара и отступили на юг. Положение усугублялось еще и тем, что длительное время советское командование предполагало, что удар наносится с целью последующего охвата войск Западного и Резервного фронтов с юга через Брянск. Для предотвращения этого 14 августа в тылу Центрального был развернут Брянский фронт[408], командовать которым и предстояло А. И. Еременко. Однако противник на Брянск не повернул, к 16 августа немцы вышли в район Гомеля и Стародуба. В считанные дни правый фланг Юго-Западного фронта оказался охваченным противником, рассеченные армии Центрального фронта не могли прикрыть его и откатывались на юг.
Именно тогда произошла стычка Жукова со Сталиным. Начальник Генштаба требовал оставить Киев, отвести войска за Днепр и за счет высвободившихся сил и средств заткнуть бреши в обороне. Верховный Главнокомандующий рассчитывал Киев удержать и все надежды возлагал на Еременко. Надо признать, вождь имел некоторые основания сохранять оптимизм. На фронте к этому времени сложилась уникальная ситуация. 2-я танковая группа Гудериана, прорываясь к Лохвице, перехватывая коммуникации Юго-Западного фронта, в свою очередь подставила под удар свой непомерно растянутый левый фланг. Защитить его немцам было нечем. Успех решали часы, и на острие главного удара требовалось иметь все силы. В Ставке это учли[409], учли и то, что над флангом Гудериана нависал будто специально созданный для сокрушительного удара Брянский фронт.
24 августа между Сталиным и Еременко произошли переговоры по прямому проводу. Отрывки записи их разговора имеет смысл привести дословно.
«Сталин: У аппарата Сталин. Здравствуйте!
У меня к вам несколько вопросов;
1. Не следует ли расформировать Центральный фронт, 3-ю армию соединить с 21-й и передать в ваше распоряжение соединенную 21-ю армию? Я спрашиваю об этом потому, что Москву не удовлетворяет работа Ефремова[410].
2. Вы требуете много пополнения людьми и вооружением…
3. Мы можем послать вам на днях, завтра, в крайнем случае послезавтра две танковые бригады с некоторым количеством «КВ» в них и два-три танковых батальона; очень ли они нужны вам?
4. Если вы обещаете разбить подлеца Гудериана, то мы можем послать еще несколько полков авиации и несколько батарей PC. Ваш ответ?
Еременко: Здравствуйте! Отвечаю:
Мое мнение о расформировании Центрального фронта таково: в связи с тем, что я хочу разбить Гудериана и, безусловно, разобью, то направление с юга надо крепко обеспечивать. А это значит — прочно взаимодействовать с ударной группой, которая будет действовать из района Брянска. Поэтому прошу 21-ю армию, соединенную с 3-й армией, подчинить мне…[411]
Я очень благодарен вам, товарищ Сталин, за то, что вы укрепляете меня танками и самолетами. Прошу только ускорить их отправку. Они нам очень и очень нужны. А насчет этого подлеца Гудериана[412], безусловно, постараемся задачу, поставленную вами, выполнить, то есть разбить его»[413].
