В связи с приездом в Варшаву советского полномочного представителя МИД Польши посоветовал Б. Савинкову, который искал деньги по всей Европе, «устраниться от дел интернированных»[683].
Он сообщал в Варшаву, что в Лондоне якобы был создан комитет финансовой помощи интернированным и ему, Савинкову[684]. В мае и августе он обращался за денежной помощью к послу Временного правительства в США Б. А. Бахметьеву, у которого запросил 25 тысяч французских франков[685]. Однако эти усилия результатов не давали, материальная ситуация в лагерях интернированных стремительно ухудшалась. «Слишком тяжело скитаться по заграницам, голодать, холодать, быть презренным всеми и просить как милостыни какой-либо работы, чтобы заработать на кусок хлеба»[686], – писали офицеры бывшей 3РА в РЭК.
Практический интерес к контингенту бывших добровольцев в польских лагерях проявляло только командование Русской армии Врангеля, поскольку в июле 1921 г. Русский совет[687] в Париже принял решение «во что бы то ни стало добиваться сохранения армии Врангеля в странах их местонахождения». Граф Пален, высланный из Польши, находясь то в Берлине, то в Данциге, разрабатывал план приема «бегущих из польского интерната белогвардейцев армии Балаховича и Пермикина». В Данциге Пален договорился с местными властями о том, что немецкие власти не будут «чинить препятствий к концентрации» бежавших из Польши в лагере Целле[688]. В августе генерал Миллер прислал для интернированных в польских лагерях 10 тысяч французских франков, но до лагерей они не дошли. РЭК принял решение «обратить эти деньги на погашение 6 миллионов марок, израсходованных на интернированных в июле»[689].
Во второй половине августа все интернированные (без уведомления об этом Б. Савинкова и РЭК) были сведены в лагерь Тухола, который постепенно освобождался от военнопленных-репатриантов. Малое совещание РЭК постановило в связи с этим «составить записку с целью улучшения положения интернированных», а также обсудить с генералом Нисселем вопрос о переводе контингента в лагерь Тухола и о «взаимоотношениях Bureau de Renseignements[690] c Информационным бюро».
С целью «отыскания денежных средств» совещание постановило «обратить внимание на Финляндию и Японию ввиду благоприятного освещения работы РЭК представителями названных государств»[691]. 27 августа савинковцы решили ликвидировать РЭК и «ввести в действие Попечительный комитет»[692]. В сентябре финансовая ситуация в РЭК осложнилась до того, что РЭК занялся продажей автомобиля, «мотоциклета» и квартиры[693].
Организацией, которая вплотную занялась защитой прав и интересов советских граждан (военнопленных и беженцев из числа интернированных) в польских лагерях, стала РУД[694]. Председателем РУД был назначен Е. Я. Аболтин[695], имевший значительный опыт на поприще организации обмена военнопленными в качестве председателя русской делегации русско-эстонской комиссии по обмену военнопленными. Практические вопросы по возвращению из Польши на родину советских граждан (военнопленных, гражданских пленных, интернированных и заложников) стали приоритетным направлением в деятельности российско-украинской делегации на мирных переговорах в Риге, а затем – в работе РУД после подписания Соглашения о репатриации. Внимание этой проблеме уделяли также полномочное и военное[696] представительства РФ в Польше.
Уместно отметить, что к началу работы РУД в Польше весной 1921 г. единый взгляд на вопрос о возвращении русских беженцев из-за границы в советских государственных и партийных структурах еще не сформировался. Зачастую не было согласованности в их действиях и решениях. Если для НКИД вопрос о возможности пропуска в Россию лиц, политически благонадежных, не вызывал возражений, то Политбюро ЦК РКП(б) в марте 1921 г. постановило «врангелевские войска в Россию не пускать». Исполнение этого решения было возложено на Ф. Э. Дзержинского[697].
Такая позиция объяснялась тем, что в НКИД, ВЧК, в особый отдел Западного фронта и в Центрэвак от военного представителя в Польше стали поступать сообщения о проникновении на территорию Советской России «агентов Балаховича и Савинкова и бывших солдат Врангеля под видом военнопленных». Часть из них «рассеивалась», не доезжая до пункта обмены в Негорелом, сообщал А. А. Иорданский, в частности в апреле 1921 г., другая часть расходилась «по деревням, для антисоветской работы». «Есть все основания предполагать, – подчеркивал он, – что и дальнейшие эшелоны будут снабжены точно такими же упомянутыми агентами»[698].
Многие советские дипломаты отдавали себе отчет в неизбежности репатриации и необходимости правильного и своевременного решения этого вопроса. Советский представитель в Великобритании Н. Клышко в письме наркому по иностранным делам Г. В. Чичерину подчеркивал, что вопрос о репатриации стал, по существу, международным и получил «общегосударственно-политическое и экономическое» значение. Запрет на въезд в Россию он назвал «актом, не имевшим прецедентов в самые худшие времена царизма[699].
В первой половине мая 1921 г. заместитель председателя ВЧК И. С. Уншлихт[700] провел инспекционную поездку в Главное эвакуационное управление Западной области, в Белорусскую эвакуационную комиссию и на пункт обмена в Негорелом. 26 июня в докладной записке в ЦК РКП (б) он высказал мысль о необходимости объявления амнистии интернированным в Польше и Чехословакии солдатам белых армий[701].
По его мнению, белые военные части, сосредоточенные в Польше и Чехословакии, могли представлять серьезную угрозу для Советской республики. «Считаться с этими войсками, как реальной силой, приходится», – обращал внимание членов ЦК партии большевиков зампред ВЧК. Суммарную численность этих сил он оценивал в 30 тысяч человек. Наличие контингента интернированных антисоветских формирований в лагерях Польши «под командованием Б. Савинкова» могло представлять угрозу для Советской Белоруссии. В целом наличие белых военных частей в этом регионе Европы Уншлихт оценил как почву для вероятного «нового открытого похода против нас Антанты»[702].
Тогда же Уншлихт наметил принципы амнистии интернированным солдатам, которые позже были зафиксированы в Постановлении ВЦИК от 3 ноября 1921 г.[703] Полной амнистии, по его мнению, должны были подлежать лица, участвовавшие в военных организациях Колчака, Деникина, Врангеля, Савинкова, Петлюры, Булак-Балаховича, Перемыкина и Юденича «в качестве рядовых солдат путем обмана или насильно втянутых в борьбу против советской власти». Эти лица должны были получить возможность вернуться на родину на общих основаниях с военнопленными, возвращающимися на родину[704]. В сентябре 1921 г. в поддержку предложения об амнистии солдат бывших антисоветских формирований, находившихся вне пределов РФ, высказался глава НКИД Чичерин.
Летом 1921 г. к ситуации в польских лагерях было приковано внимание представителя РОКК в Польше и делегатов РУД. Семполовская несколько раз направляла заявления во второй отдел штаба военного министерства о нарушении прав заключенных в лагерях. В них она обращала внимание польского руководства на то, что у заключенных отбирают одежду и вещи, что коммунистов помещают в тюрьмы[705].
В июле командование Познанского ВО и командование лагеря Стржалково издало приказ о предоставлении коммунистам свободы выхода из 4 изолированных бараков, в которых они содержались[706]. После этого решения представители РЭК в лагере отметили, что «началась повсеместная агитация, митинги, выборы своей низшей администрации, как то: контрольной комиссии на кухне, своих старшин, своих пропусков из секции в первый отдел и т. п.». «В общем, – подводили итог своих наблюдений савинковцы, – полное господство коммунистов в первом отделе, постепенно распространяющееся на весь лагерь»[707].
РУД предпринял ряд мер по нормализации положения военнопленных красноармейцев в лагерях, которые прямым образом повлияли на положение интернированных лиц[708]. 7 июля Е. Игнатов сообщал в Наркоминдел и Центрэвак, что РУД потребовала от польской делегации: «1) прекращения избиения пленных; 2) скорейшего производства персонального обмена; 3) предоставления нам визы военнопленных[709]; 4) перевода интернированных красноармейцев в общую красноармейскую массу; 5) уничтожения изоляции коммунистов от красноармейцев»[710].
29 июля Е. Игнатов сообщал в Наркоминдел: «В связи с продолжающимся избиением в лагерях поляки согласились очистить в первую очередь Щелковский[711] лагерь, где положение военнопленных наиболее тяжелое. Для ускорения отправления мы отправляем туда свое обмундирование, т. к. поляки там не имеют его»[712].
28 августа 1921 г. из Варшавы в Москву за подписью Е. Игнатова была отправлена телеграмма, в которой, в частности, сообщалось: «Поляки в связи с поднятой нами кампанией против избиений начинают затруднять доступ наших уполномоченных к лагерям интернированных»[713]. Кроме того, польское руководство дважды переносило сроки осмотра лагерей, которые были намечены РУД и предварительно согласованы с руководством секции военнопленных и интернированных МИД Польши.
