28 августа 1921 г. из Варшавы в Москву за подписью Е. Игнатова была отправлена телеграмма, в которой, в частности, сообщалось: «Поляки в связи с поднятой нами кампанией против избиений начинают затруднять доступ наших уполномоченных к лагерям интернированных»[713]. Кроме того, польское руководство дважды переносило сроки осмотра лагерей, которые были намечены РУД и предварительно согласованы с руководством секции военнопленных и интернированных МИД Польши.
В сентябре 1921 г. делегаты РУД не были допущены в наиболее проблемные лагеря – Стржалково и Тухола, где военнопленным и интернированным, которые выражали намерение выехать на родину, польские лагерные власти «чинили препятствия» в передаче достоверной информации в РУД о положении в лагерях. Вскоре выяснилось, что польское лагерное командование по-прежнему практиковало избиения и прочие наказания тех красноармейцев и интернированных, информация и жалобы которых доходили до членов РУД[714]. РУД из Варшавы регулярно сообщала в НКИД и Центрэвак, что количество желающих вернуться в Россию увеличивается, в их числе оказывались и красноармейцы, «бежавшие из польских лагерей», а также «пришедшие с работ»[715].
Как беженцы они имели возможность получить правовую и материальную защиту и от русских эмигрантских организаций. Беженцы из числа интернированных стали регулярно обращаться в эти структуры практически по поводу всех проблем, требующих разрешения. Тем более что до сентября 1921 г. РУД преимущественно занималась вопросами, связанными с отправкой на родину военнопленных красноармейцев. Налаженной системы приема и регистрации заявлений репатриантов других категорий граждан, а также их отправки на родину еще не было.
Лишь с назначением на должность главы РУД Е. Б. Пашуканиса[716], опытного юриста, был выработан порядок регистрации всех беженцев, в том числе в местных староствах (в польской провинции) и в РУД. Был отработан и механизм репатриации: порядок визирования списков уполномоченными РУД на местах; порядок сосредоточения беженцев на сборных пунктах эмиграционного управления и порядок их вывоза эшелонами из польских воеводств. При этом процедура визирования списков уполномоченным РУД рассматривалась как «первоначальный фильтр»[717].
9 сентября 1921 г. военное министерство Польши и МИД издало распоряжение о ликвидации на территории Польши всех лагерей военнопленных и интернированных. Ликвидации подлежали все лагеря, кроме Стржалково, Тухола, Калиша, Вадовице и пунктов обмена пленных в Барановичах и Ровно[718]. После создания профильного отдела в МИД Польши всех интернированных лиц сосредоточили в лагере Тухола; лагерь Стржалково был предназначен для концентрации военнопленных красноармейцев.
О положении красноармейцев в лагере Тухола зимой 1920/21 г. интернированным лицам, в числе которых было немало бывших красноармейцев из этого лагеря, было известно не понаслышке. Уместно привести фрагмент из статьи в газете «За свободу» от имени интернированных казаков, переведенных туда из лагеря Остров-Ломжинский в ноябре 1921 г. Оценивая мрачную перспективу своего положения предстоящей зимой, они писали: «Значит, мы 23-я тысяча на очереди», имея в виду 22 тысячи погибших там военнопленных предыдущей зимой[719].
Бытовая ситуация в печально известном лагере Тухола, «лагере смерти», практически не изменилась и в сентябре 1921 г., а руководство лагеря в лице его коменданта – полковника Лапицкого прославилось своим негативным отношением не только к военнопленным красноармейцам, но к интернированным русским.
Член РЭК М. Ярославцев вынужден был ходатайствовать о доведении фактов превышения власти комендантом до сведения польского МИД с целью «понуждения» коменданта лагеря «относиться более человечески к интернированным чинам бывших дружественных Польше армий»[720].
Д. Философов, принявший на себя обязанности фактического заместителя Б. Савинкова в РЭК на период его отсутствия в Польше, провел ряд инспекционных поездок по лагерям. После этого в Восточный отдел МИД Польши 14 сентября им было отправлено заявление с изложением зафиксированных нарушений с предложениями по исправлению ситуации. На этот момент в Польше насчитывалось около 4650 интернированных офицеров и солдат с семьями и около 5000 казаков в лагере Остров-Ломжинский.
Философов отмечал, что до момента перевода всех интернированных в лагерь Тухола ситуация не вызывала опасений, так как они «были размещены в хороших лагерях», «в большинстве находились в казармах и лишь за редким исключением – в бараках». Семейные также на условия размещения не жаловались – «почти каждая семья имела свой отдельный, хотя и более чем скромный уголок». Большая часть интернированных нашла себе работу в окрестностях лагерей.
«Теперь, – подчеркивал Философов, – в Тухоле работу найти невозможно», а об условиях жизни в этом лагере можно судить по тому, «что, по имеющимся сведениям, во время пребывания там пленных красноармейцев последних умерло более 20 000 человек». Солдаты и офицеры были раздеты и разуты – более чем за 10 месяцев пребывания в состоянии интернированных они не получили ни белья, ни обмундирования. Поэтому Философов ходатайствовал о переводе интернированных в другое место, «ввиду невозможности пережить зиму в лагере № 7 при г. Тухола», и об оставлении казаков в лагере Остров-Ломжинский. Он ходатайствовал также о выдаче всем интернированным обмундирования и хотя бы одной смены белья; о сохранении им «пайка польского солдата»; об организации рабочих артелей для всех, в том числе казаков, если те не будут приняты на службу в польскую армию[721]. Однако обращение Философова последствий не имело.
В августе – сентябре 1921 г. между Советской Россией и Польшей назрел явный конфликт, который поставил дипломатические отношения между республиками на грань разрыва. Обострение отношений между соседними республиками стало проявлением тайной дипломатии Франции, которая стала подталкивать Польшу к обострению отношений с РСФСР и обещала организовать в этой акции поддержку со стороны Румынии[722].
Чичерин в интервью французской газете «Юманите» 6 сентября заявил: «Польша укрывает главаря контрреволюционеров, организатора мятежных банд Савинкова и предводителей украинской реакции»[723]. Глава НКИД отметил, что начиная с 4 июля советское правительство и НКИД обращались к польскому правительству с просьбами «удалить со своей территории организаторов мятежей и восстаний, продолжающих беспрерывно настоящую войну против советских республик». Что их деятельность является нарушением условий Рижского мирного договора.
5 сентября Польша закрыла восточную границу, стянув к пунктам перехода границы дополнительные силы жандармерии. 8 сентября 1921 г. польский поверенный в делах в Москве принял ноту Чичерина, в которой содержалось заявление, что савинковская «враждебная организация фактически полностью сохранена», но под другими названиями и именами[724].
11 сентября 1921 г. нарком Чичерин вручил польскому представителю в Москве очередную ноту, в которой польские военные круги и польское правительство обвинялись в содействии и попустительстве русским контрреволюционным организациям. Нота была составлена на основании документов, «сфабрикованных поручиком Масловским», попавших в руки полномочного представительства в Варшаве[725]. Исходя из их содержания, российское правительство заявило, что не может признать себя удовлетворенным «видимым и фиктивным исчезновением боевой враждебной организации»[726].
15 сентября НКИД сообщил о намерении Франции вовлечь Польшу в войну против советских республик[727]. На следующий день последовала польская вербальная нота с требованием до 1 октября освободить и доставить к границе всех польских заложников и пленных; передать Польше золото и драгоценности, причитавшиеся ей по Рижскому договору; немедленно возобновить работу реэвакуационной и специальной смешанных комиссий. Варшава угрожала разрывом дипломатических отношений.
Ответная нота 16 сентября от имени Карахана содержала доказательства сотрудничества «русских контрреволюционеров» с Генеральным штабом Польши[728]. В очередной ноте (17 сентября) Москва заявила о согласии до 1 октября внести первый взнос золота и приступить к работе реэвакуационной комиссии, если Польша к этому же времени удалит со своей территории наиболее известных лидеров белогвардейцев и накажет виновных в их поддержке – сотрудников второго отдела Генерального штаба[729].
В ответ 18 сентября поверенный в делах Польской республики в Москве Т. Филиппович направил Чичерину ноту в форме ультиматума с угрозой разрыва дипломатических отношений по поводу «неисполнения» советской стороной трех пунктов Рижского договора, прежде всего – о невыплате советской стороной первого транша золота[730]. Одновременно Польша уведомила о «готовности сообщить о мерах», принятых ею против перехода границы нежелательными элементами. Польский ультиматум был отклонен советской стороной; замнаркома М. М. Литвинов оценил ответ Польши в отношении советского требования «о ликвидации Савинкова и бандитизма» как фактический отказ от его выполнения[731].
