Старый генерал Б. Ф. Кнорринг, воевавший еще при Екатерине Великой, отреагировал на это обвинение следующим образом:
«Слава Богу, что он спит, каждый день его бездействия стоит победы».
Не менее оригинально этот же 66-летний генерал отреагировал на другое обвинение в том, что Кутузов «оставляет армию в бездействии и лишь предается неге, держа при себе молодую женщину в одежде казака».
Как утверждает историк Н. А. Троицкий, «привычку облачать своих наложниц a la cosaque Михаил Илларионович сохранил, по крайней мере, с турецкой кампании 1811 года. По воспоминаниям А. А. Симанского, при первых же встречах с войсками после назначения главнокомандующим, на пути от Царева Займища к Бородину, Кутузов демонстрировал верность этой привычке».
Впрочем, и на это «екатерининский орел» Б. Ф. Кнорринг со смехом заметил:
«Он возит с собою переодетую в казацкое платье любовницу. Румянцев возил по четыре; это — не наше дело».
Понятно, что все это страшно раздражало императора Александра I. И не просто раздражало. В сложившейся критической обстановке он был не просто недоволен Кутузовым, но и готовился отстранить его от командования.
Но не отстранил, ибо начавшиеся холода заставили Наполеона выйти из Москвы и пойти во фланг Тарутинскому лагерю.
Историк А. Ю. Бондаренко:
«Безвременье не может быть бесконечным, а любое ожидание к чему-нибудь приводит. Если русская армия, буквально разваливавшаяся после отхода с Бородинского поля и сдачи Москвы, вновь организовалась, опять стала грозной боевой силой, то французская, недавно еще победным маршем входившая в древнюю столицу России, превращалась в неуправляемую толпу. Французские мирные предложения повисли в воздухе, ибо принимать их русский царь не спешил — точнее, не желал. Наступала пора действовать, кто-то должен был взять на себя инициативу, но это оказалось не так-то просто: войска свыклись со своей полумирной жизнью, и вновь идти умирать никому особо не хотелось…»
При этом Наполеон рассчитывал нанести поражение главной русской армии, чтобы обезопасить свои тылы во время отхода на зимние квартиры к Смоленску и Вильно. Когда об этом доложили М. И. Кутузову, тому ничего не оставалось, как попытаться преградить путь наполеоновским войскам под Малоярославцем.
Князь Н. Б. Голицын потом вспоминал: «Фельдмаршал, получив о том известие 11-го числа, немедленно отрядил 6-й корпус генерала Дохтурова для защищения этого важного пункта, и вслед за сим выступил со всею армиею туда же. 12-го октября освятило последнее покушение Наполеона, которым, если бы оно удалось, он мог еще спасти свою армию, заведенную в такой отдаленный край, в самое неблагоприятное время года. Корпус Дохтурова выдержал с большим мужеством весь натиск гораздо превосходнейшего неприятеля, и город Малоярославец в продолжение этой упорной битвы переходил несколько раз из рук в руки. Между тем вся армия наша успела выстроиться к вечеру позади города. Ночь прекратила кровавое сражение. На другой день 13-го октября мы заняли выгодную позицию в уверенности, что неприятель возобновит свою атаку».
О том, что произошло дальше, он пишет так: «Удивление наше было чрезвычайно, когда мы узнали, что Наполеон решился отступить и направил свой путь на Смоленскую дорогу, столько раз опустошенную. Наконец час освобождения настал: сердца наши исполнились радости и надежд».
Итак, 13 (25) октября 1812 года Наполеон с остатками своей армии начал отступать в направлении Смоленска, и с этого момента начался заключительный этап войны, в котором М. И. Кутузов в очередной раз проявил себя как полководец, ненавидевший активные действия.
Говоря корректно, он повел свою армию вслед за отступавшим Наполеоном. Если же оставить корректность, то можно утверждать, что Михаил Илларионович «никак не помогал» Наполеону проиграть эту войну. А ведь в это время у Кутузова было 87 035 человек при 622 орудиях плюс 28 казачьих полков, то есть еще примерно 14 000 человек.
У Наполеона же на момент выхода из Москвы было 89 640 пеших и 14 314 конных воинов, 12 000 нестроевых, больных и прочих — всего 115 954 человека и 569 орудий.
Таким образом, у Наполеона уже не было превосходства в силе, просто Кутузов не был инициативен в руководстве войсками.
В боевых действиях на юго-западе от Москвы Кутузов не только не помог Беннигсену сражаться и победить, но и запретил стоящему на левом фланге Милорадовичу помогать Беннигсену. И это опять-та-ки в натуре Кутузова: а вдруг Беннигсен и вправду победит? Тогда вся слава достанется ему! А это для Кутузова — как ножом по сердцу.
Более того, Кутузов, как пишет Е. В. Тарле, «по злостному капризу» не только не дал в нужный момент подкрепление, но и приказал войскам отступить и вернуться на свои Тарутинские позиции. Естественно, генерал Л. Л. Беннигсен был вне себя от ярости:
«Я не могу опомниться! — писал он жене. — Какие могли бы быть последствия этого прекрасного, блестящего дня, если бы я получил поддержку <…> Тут, на глазах всей армии, Кутузов запрещает отправить даже одного человека мне на помощь, это его слова. Генерал Милорадович, командовавший левым крылом, горел желанием приблизиться, чтобы помочь мне, — Кутузов ему запрещает <…> Можешь себе представить, на каком расстоянии от поля битвы находился наш старик! Его трусость уже превосходит позволительные для трусов размеры, он уже при Бородине дал наибольшее тому доказательство, поэтому он и покрыл себя презрением и стал смешным в глазах всей армии».
В книге участника войны 1812 года И. П. Липранди читаем:
«Никакое красноречие самих Демосфенов и Цицеронов не снимет с Кутузова укора в том, что он не действовал сообразно с ходом дела <…> 6-й корпус, при котором я находился, и другие корпуса стояли на картечный выстрел свидетелями, как французы справлялись с напавшими на них, а наша масса не трогалась, тогда как одно движение ее вперед было бы достаточно. Словом, пятьдесят тысяч человек смотрели, как в цирке зрители, на арену. Надлежало быть там, чтобы судить об этом <.. > Ничто не оправдает этого бездействия со стороны Кутузова».
Чуть ниже этот же автор с сожалением добавляет:
«Кутузов мог нанести неприятелю решительный удар, да отказался от того».
Суть всей этой интриги М. И. Кутузова можно объяснить его личной неприязнью к генералу Беннигсену. Как пишет историк В. М. Безотосный, Л. Л. Беннигсен играл для Кутузова роль «раздражающего фактора», так как он был «единственный из высшего командного состава, кто обжаловал поведение главного вождя армий в письмах к императору».
Участник тех событий В. И. Левенштерн потом отмечал, что по отношению к Кутузову «центром злословий была квартира генерала Беннигсена».
Подобного Кутузов никогда не прощал.
Конечно же и Л. Л. Беннигсен был далеко не ангел, но в данном случае его, как утверждает историк Е. В. Тарле, «возмутило не только нежелание Кутузова помочь в решительный момент, но и приказ фельдмаршала, чтобы Беннигсен немедленно после битвы отошел с войском на 12 верст назад, в исходную позицию».
Леонтий Леонтьевич, рассказывая обо всем своей жене, жаловался на Кутузова:
«Мне нужно с ним ссориться всякий раз, когда дело идет о том, чтобы сделать один шаг против неприятеля, и нужно выслушивать грубости от этого человека!»
* * *
Аналогичным образом М. И. Кутузов не прекращал интриговать и против генерала Барклая де Толли, который, как отмечает Н. А. Троицкий, «в нравственном отношении был безупречен».
Добавим, что последней каплей, переполнившей чашу терпения Михаила Богдановича, стало то, что Кутузов передал из его армии в арьергард генерала Милорадовича почти 30 000 человек.
У историка С. Ю. Нечаева по этому поводу читаем:
«Казалось бы, ну передал, и что? Как новый главнокомандующий имел полное право. Но дело в том, что при этом самого Барклая де Толли даже не известили о таком решении, что было равносильно публичному оскорблению».
Кутузов потом оправдывался тем, что дежурный генерал просто забыл передать его распоряжение, но эти притворные заверения не убедили Михаила Богдановича, и он немедленно сдал командование и уехал в Санкт-Петербург.
Н. А. Троицкий делает вывод:
«Барклай был поставлен в невыносимое положение: с ним в Главной квартире перестали считаться, ему самому и даже через его голову подчиненным ему командирам „пролазы“ из окружения Кутузова отдавали бестолковые повеления. „Бестолочь“ Главной квартиры шокировала педантичного Барклая и в конце концов вывела его из себя».
* * *
Итог тарутинских интриг Кутузова подводит в своих «Записках» В. И. Левенштерн:
«Кутузов, не желая разделять своей славы с кем бы то ни было, удалил Барклая, оттеснил Беннигсена и обрек Ермолова на полнейшее бездействие. Генерал Коновницын, полковник Толь и зять Кутузова, князь Кудашев, были единственными поверенными его тайн».
