Его гибель старшина Удалов сопроводил следующими «глубокомысленными» словами:
«Так оно и бывает в солдатской жизни. Выдержишь в острый момент, значит, твой верх, живи и будь здоров. Вот у нас Скачков два раза не выдержал. Один раз от трусости, а второй раз такая храбрость его разобрала, что голову потерял, пропал не за понюх табаку»[570].
Уже мертвому плюнул в душу. Видно, чем-то насолил ему бывший командир.
Знаю, найдется немало людей, которые скажут, что происшедшее отнюдь не дикость, а, напротив, признак нерушимости РККА. Спору нет. В том, что отдельные советские командиры и политработники в безвыходной ситуации, опасаясь быть расстрелянными немцами на месте, срывали с себя знаки различия, хорошего мало[571]. Однако и поступок старшины Удалова, вне всякого сомнения, невзлюбившего своего командира (не исключено, что как раз за высокую требовательность), выждавшего момент и отыгравшегося на нем, иначе как мерзостью не назовешь.
Во всяком случае, говорить о спайке, той спайке и духе товарищества, который был характерен для танковых частей Вермахта, судя по этим строкам, в отношении наших войск приходилось далеко не всегда. Как-то друзья-товарищи не закладывают друг друга начальству. Даже если один сохранил знаки различия, а второй — не уберег. Страшно ведь не то, что такое случалось… бывает. Но ведь все это выдавалось за эталон, должно было лишний раз подтвердить тезис о беззаветной преданности и нерушимости строя, а, если вдуматься, свидетельствовало как раз об обратном. Армия была тяжело больна. И румянец в данном случае не был признаком бодрости, а являлся первым симптомом загнанной вглубь болотной лихорадки…
Приведу еще один пример. И вновь сошлюсь на Пенежко. Уже находясь в окружении в районе Дубно, Попель, утверждает Пенежко, открыл «новую» тактику борьбы с немцами. Раньше, завидев врага, советские танкисты немедленно устремлялись в атаку. Бригадный комиссар первым якобы понял, что куда практичнее из-за укрытия не выходить и расстреливать врага с места. Однако командиру дивизии, который, кстати, и организовывал боевые действия, об этом он сказал далеко не сразу. Вот что пишет по этому поводу Пенежко:
«…танки, по приказу Попеля, отбивали атаку огнем с места, из засад… Меня сначала очень удивило, почему Попель не сказал ему (Васильеву. — А.Б.) об этом. Я понял, в чем дело, только вернувшись с Васильевым на командный пункт…
Теперь мне ясно, что Попель, щадя командирское самолюбие Васильева, хотел, чтобы тот сам сделал этот вывод из очевидных фактов успеха нового для нас тактического приема»[572].
Неясно только, сколько десятков наших танков было уничтожено, пока командир дивизии сделал этот самый вывод. С другой стороны, начинаешь понимать, почему за неделю боев мехкорпуса потеряли большую часть техники, в то время как немцы сумели наступательный потенциал сохранить.
Даже если все это в какой-то степени легенды, обусловленные временем публикации, нельзя не заметить, на что ориентировался читатель, к чему его призывали и что считали абсолютными ценностями. Нетрудно также представить, каким духом была пронизана армия и какая червоточина подтачивала ее изнутри.
Так или иначе, но следует признать, что с 24 по 27 июня на Юго-Западном фронте сложилась вполне благоприятная для разгрома ударной группировки противника обстановка. Танковая группа Клейста, глубоким клином врезавшаяся в наши боевые порядки, подставила под удар подошедших к рубежу сосредоточения мехкорпусов не только растянутые фланги, но и тыл. Здесь мы имели более чем двукратное превосходство в танках[573]. Однако воспользоваться благоприятными факторами советское командование не сумело.
Нетрудно представить, как развивались бы события, отдай Сталин приказ нанести пресловутый превентивный удар и перейти границу. Чтобы охватить фланги более- менее крупной группировки противника, мехкорпусам пришлось бы предварительно преодолеть немецкую оборону. Даже если отдельным советским танковым частям это и удалось, вне всякого сомнения, они были бы отсечены от главных сил, как это произошло с подвижной группой Попеля под Дубно. Возможно, неделю-полторы Красная Армия могла бы ценой больших потерь, под непрерывным воздействием вражеской авиации теснить немцев на отдельных участках, но, не сомневаюсь, очень скоро противник выбил бы большую часть наших танков, и все вернулось бы на круги своя.
Вывод напрашивается сам собой, и он неутешителен. Вести летом 41-го успешные наступательные действия в течение длительного времени, сберегая при этом людей и технику хотя бы в той мере, чтобы удержать достигнутый успех, мы не умели. Еще не умели…
Глава 16
Если завтра война (окончание)
Подготовка нападения на великую державу — весьма сложный и продолжительный по времени процесс. Понятно, что подобные решения не афишируются, но в то же время круг посвященных не столь уж и узок. И тоталитарные режимы не являются исключением, скорее, наоборот. Решение может принять группа лиц, или даже один человек, но исполнителей высшего уровня — сотни. И разрабатывать конкретные военные операции и держать при этом в неведении генералитет невозможно.
К тому же подобные решения не принимаются и не передаются на словах. Остаются не только воспоминания, но и документы. Стенограммы совещаний, рапорты, доклады, наконец, приказы. Чем ближе начало вторжения, тем больше и больше людей получают доступ к достоверной информации, и тем больше появляется документов, нацеливающих войска на вторжение.
«Подготовка к войне не просто накопление техники… надо заранее разработать оперативные планы и довести их до исполнителей. Да и это лишь самое начало. Исполнители должны разработать свои оперативные документы и, главное, научиться действовать по ним. Для этого нужно время и время»[574].
Думаю, не требует доказательств тот факт, что за две недели до предполагаемого В. Суворовым нашего вторжения[575] должен был существовать утвержденный план боевых действий. Военачальники, вплоть до командиров дивизий, должны были не просто знать дату начала войны, но и быть ориентированы на выполнение конкретного боевого задания с указанием рубежей сосредоточения и развертывания подразделений, ближайшей и дальнейшей задачами. Подобные приказы не могут быть отданы устно.
Видимо, читатель уже догадался, к чему я клоню. Документации, кричащей о скорой войне, должно быть столько, что утаить ее уже невозможно.
Генштаб должен быть завален картами, на которых красные стрелы уверенно вторгаются в Польшу и Румынию. Соответственно, каждый оператор обязан быть в курсе дела и, вероятнее всего, должен подписать соответствующий документ о неразглашении. У командармов подобных карт поменьше, еще меньше их у командиров корпусов и дивизий, но они есть! Причем в сопровождении текстовой части. Сверху вниз идет ориентация, снизу вверх — доклад о принятом решении. Все фиксируется. Штабы всех уровней и прежде всего оперативные отделы должны в этот период работать по двадцать часов в сутки. Это хлеб операторов.
Круг посвященных все расширяется, их уже многие тысячи. И надо полагать, свои соображения начальники штабов излагают командиру не по телефону. Решение принято, командир оглашает боевой приказ. Без двух-трех подписей под соответствующим текстом он останется пустыми словами. Наступает период, когда приходится вводить в курс дела командиров полков. Им ведь тоже надо произвести рекогносцировку, принять решение, утвердить его, перегруппировать батальоны, организовать взаимодействие, поставить задачу комбатам и командирам средств усиления. И все — на бумаге. С подписью и печатью. Наступает момент, когда командир роты (и взвода!) раскрывает планшетку и наносит заостренным грифелем оптимистичные пунктиры будущих атак. О Красных пакетах я уже не говорю. Там, если допустить, что идет подготовка к превентивному удару, через строчку должны упоминаться Кенигсберг, Мемель, Люблин, Констанца…
И все это — только в армии.
Во всех трех своих книгах В. Суворов, по сути, не приводит ни одного документа, в котором говорилось бы о превентивном ударе[576].
А между тем такой документ существует. Речь идет о черновике докладной записки, направленной Сталину Жуковым и Василевским с предложением напасть на Германию первыми[577]. Вот выдержки из этого документа, позволяющие говорить о его сути:
«Председателю Совета Народных Комиссаров от 15 мая 1941 г.
Соображения по плану стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза
I
…Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск.
