Лев Войтоловский - Всходил кровавый Марс: по следам войны

— По приказанию губернатора.

— Отчего же вы не убираете эту грязь?

— Ещё нет распоряжения, — отвечают законопослушные белгорайцы.

Наше штабное начальство делает вид, будто мы собираемся простоять в Белгорае очень долго. Это очень возможно. Здесь, по эту сторону Сана, мы сейчас зализываем наши галицийские раны и пополняемся снарядами. Во всяком случае, обе стороны — и неприятельская и наша — так скоро Сана не отдадут. По диспозиции наша дивизия занимает протяжение от Ниско до Белгорая — вдоль Сана. Как только пополнимся снарядами и заезженные до полусмерти лошади войдут в тела, нас передвинут ближе к театру военных действий. Пока упиваемся радостями мирного бытия.

Стоим в 22 верстах от огня. Отсыпаемся вволю. Даже трудно поверить, что эта идиллическая обстановка тоже называется театром военных действий. Кругом большой сад. За садом луга. А дальше густое кольцо лесов.

Впрочем, есть одна сторона, постоянно напоминающая нам, что мы не только воюем, но очень плохо воюем. Это снаряды. Сегодня приехали все прапорщики, разосланные по местным паркам и в своё время оставленные в Ниско для пополнения снарядами. Их донесения, опубликованные в газетах, в любом государстве нанесли бы смертельный удар если не всему политическому строю, то по крайней мере военному министерству. Здесь все это воспринимается как забавное приключение или как досадная, но давно всем приевшаяся путаница, о которой не стоит разговаривать. Подавленные тяжестью накопившегося у них материала и распираемые жаждой протеста, бедные прапорщики поминутно возвращаются к этой теме. Но их обрывают скучными возгласами:

— Будет вам. Надоело...

Началось довольно бравурным предписанием штаба дивизии: «Получить в местном парке на ст. Ниско 2000 шрапнелей и 8о ООО винтовочных патронов».

— Недурственно! — вскричал, потирая радостно руки, доктор Костров. — Всыпем немчику!..

В Ниско уже дожидался с двадцатью зарядными ящиками прапорщик Растаковский. Тем не менее ему на помощь был выслан и прапорщик Кириченко ещё с двадцатью зарядными ящиками и двуколками. Но в Ниско снарядов не оказалось. Тогда прапорщик Кириченко разослал слёзные телеграммы по всем направлениям, умоляя местные парки спасти дивизию, вынужденную отступать без боя за полным отсутствием огнестрельных припасов.

Только на другой день получили ответ из Развадова за подписью прапорщика Вешке: «Приняты экстренные меры к скорейшей доставке снарядов».

Стали ждать. Прошёл час, другой, третий. Наступил вечер. Снарядов нет. Тогда начальник станции Ниско, видя беспомощное положение обоих прапорщиков, сжалился над ними и шепнул:

— Здесь стоит поезд со снарядами. Справьтесь на третьем пути.

Растаковский и Кириченко бросились в указанном направлении и выяснили, что там действительно стоит поезд, который едет в сопровождении фейерверкера и везёт 5000 шрапнелей... в Развадов — туда, откуда с таким нетерпением ждали обещанных снарядов. Но сопровождающий фейерверкер категорически объявил:

— Хоть расстреляйте, ни одного снаряда без приказания начальства не дам.

— Кто твоё начальство?

— Прапорщик Вешке.

Напрасно показывали ему телеграмму прапорщика Вешке, убеждали, доказывали — фейерверкер стоял на своём. И, видя намерение Растаковского насильно открыть вагоны, выставил вооружённый патруль. Только снизойдя к мольбам прапорщика Кириченко, фейерверкер согласился на компромисс:

— Могу выдать снарядов по приказанию начальника станции. Обратились к начальнику станции: нельзя ли получить?

Тот ответил:

— Нельзя, ибо место назначения — Развадов.

И снова ждут час, другой, третий... Наступила полночь. В это время примчался ординарец от командира бригады с предписанием обоим прапорщикам скорее запасаться снарядами и уходить из Ниско. Оба прапорщика выстроились со своими зарядными ящиками вдоль полотна железной дороги. Рядом с ними стали парки 42-й и 44-й бригад, находившихся в таком же положении. Решили дожидаться у самого полотна, чтобы немедленно получить снаряды, как только поезд придёт. И опять разослали телеграммы по всем линиям: «Умоляем не задерживать поездов со снарядами в Ниско. Спешно эвакуируемся».

Прошёл ещё час. По телеграфу из Развадова дано было знать, что только что над Развадовом пролетел ярко освещённый цеппелин, сбросил три бомбы и полетел в Ниско. Началась страшная суета. В это время по мосту (на Сане) проходили полковые обозы и головные парки. Подходила очередь артиллерии. Начальник станции Ниско обратился за содействием к артиллеристам, прося выставить пушку для борьбы с приближавшимся цеппелином. Командир артиллерийской бригады пожал плечами:

— Во-первых, мы в пути, а во-вторых, у нас нет ни одного снаряда.

К переправе подъехал автомобиль, заинтересовавшийся происшедшей заминкой. И так как в эту минуту как раз отправляли поезд со станции, из автомобиля вышел генерал и, увидав начальника станции, спросил:

— Вы разве не получили приказания уходить?

— Никак нет.

— А вам известно положение вещей?

— Официально неизвестно.

— К двенадцати часам ночи на этом берегу Сана не должно оставаться ни одного человека.

— Я такого приказа не получил. Работы у нас ещё на сутки. Генерал пожал плечами:

— Странно. — Вскочил в автомобиль и умчался.

В два часа ночи начальнику станции было передано по телефону, что к двенадцати часам ночи (то есть за два часа до- получения телефонограммы) Ниско должно быть очищено. А поезда со снарядами все нет как нет. В это время поезд, сопровождаемый фейерверкером, готовился к отходу. Парковые артиллеристы зарядили винтовки и предложили своим командирам отбить силой снаряды у отходящего поезда. Но, кроме прапорщика Растаковского, все командиры решительно высказались против. Вдруг грохот, пыхтение, огни — и на путях показался поезд из Развадова. Бросились к нему — не тот.

— А снаряды есть? — спросил кто-то из прапорщиков.

— Есть.

— Бога ради, дайте.

— Хорошо. Но с условием, что разберёте снаряды в десять минут. Потому что поезд едет с экстренным предписанием доставить пять тысяч тяжёлых снарядов в Липу.

— Так вы везёте тяжёлые снаряды? Нам — лёгкие.

— И лёгкой шрапнели ппук шестьсот наберётся. Моментально отсчитали трём парковым бригадам по двести шрапнелей, и поезд скрылся.

Переправа заканчивалась. Начальник станции спешно пропускал последние составы. Усталый прапорщик Кириченко спал на голом перроне. Уже светало. Неожиданно вместо цеппелина над станцией закружился австрийский аэроплан и, разглядев парковые запряжки, начал снижаться. Солдаты разбудили Кириченко.

— Ах, задави его гвоздь, — поскрёб он в затылке и приказал развести лошадей.

— А снаряды? — заволновались солдаты.

— Со снарядами идрикенштейн выйдет.

Солдаты вскочили на лошадей и бросились в разные стороны. Аэроплан продолжал снижаться. Покружившись над зарядными ящиками без лошадей и приняв их, очевидно, за брошенный хлам, аэроплан поднялся и улетел, не бросив бомбы.

— Значит, мы полностью очистили Западную Галицию? — спросил Базунов, дослушав доклад Кириченко.

— Так точно. На том берегу Сана не осталось ни одной нашей роты.

— Ну, значит, ясно! — воскликнул командир. — Тут не иначе как продают где-то Россию. Опять останемся без снарядов. Воюй с голыми руками!..

События развиваются спешно и неожиданно. Со вчерашнего дня полоса нашего отступления расширилась. Кажется, мы начинаем очищать Восточную Галицию. В Белгорай переезжает штаб 3-й армии. По предписанию генерал-квартирмейстера мы уступаем штабу нашу квартиру, а сами пока переселяемся на окраину города. Всюду снова запахло театром военных действий. Улицы переполнены тыловой суетой. Белгорай гремит, грохочет, волнуется. Днём — аэропланы над городом. Ночью — автомобили с генералами, кабацкая музыка в ресторанах и крашеные девушки на тротуарах. Все говорит о том, что идиллия с задумчивыми козами на площади и горлицами под крышей окончилась. Надо ждать приказа о переброске.

Немцы остановились в своём преследовании. И вот в головах наших армейских Пуришкевичей уже роятся воинственные планы.

— Надо собрать кулак и так грохнуть «его» по зубам, чтобы небу жарко стало, — кричит капитан Старосельский.

В ожидании санитарного поезда лежат на перроне человек сорок раненых. Они внимательно вслушиваются в наш разговор.

— Где ранены? — спрашивает Болконский.

— Вчера на Сане.

— Откуда шли?

— С венгерской границы.

— Разве мы отступаем с Карпат?

— Так точно. По всему фронту уходим.

— Ты какой части? — спрашивает грозно есаул.

— Фанагорийского полка гренадерской дивизии.

— Какой армии?