По замечанию Мириам Фендиус Эльман, изучение первоисточников приводит к выводу, что «важен не столько факт наличия в стране демократической формы правления, сколько приверженность правящей коалиции мирным методам разрешения конфликтов». Эльман обращает внимание, что страны Латинской Америки, как и большинство африканских государств, не будучи демократиями, участвовали лишь в нескольких межгосударственных войнах (Аргентина, например, в течение столетия до фолклендской авантюры 1982 года вовсе не воевала) [486].
Таблица 5. Послужной список демократии
Таким образом, хотя сторонники демократии зачастую ратовали и за неприятие войны, между этими феноменами, по-видимому, нет причинно-следственной связи. А длительный мир, которым наслаждались развитые страны после Второй мировой войны, конечно же, был достоянием не только демократических государств, но и, что более важно, стран, находящихся посередине между авторитарным Востоком и демократическим Западом. Даже если между демократией и отсутствием войны существует какая-то логическая или умозрительная связь, этот феномен невозможно объяснить с ее помощью.
Расширение торговли и экономической взаимозависимости
Продолжительное отсутствие войн может объясняться увеличением объемов торговли и наращиванием других международных взаимосвязей. Но даже если подобная корреляция действительно имеет место, отсутствие войны представляется ее принципиальным следствием, а не причиной. Расширение торговли и взаимосвязей может укреплять или усиливать мирный процесс, но ключевым фактором в рассматриваемом отношении, скорее всего, останется изменение отношения к войне.
Часто указывалось, что войны и вооруженные конфликты между странами приводят к сокращению торговли между ними. Напротив, если пара некогда враждовавших государств придет к устойчивому миру и война между ними будет крайне маловероятной, то, скорее всего, коммерсанты с обеих сторон используют возможность наладить взаимовыгодные торговые связи. Например, Эдвард Ярдени указывал, что холодная война, помимо прочего, была гигантским торговым барьером, но как только она закончилась, торговые и иные связи значительно активизировались [487]. Одной из причин примечательного расширения международной торговли в Европе XIX века, несомненно, было беспрецедентное отсутствие войн на континенте, хотя торговые взаимосвязи, очевидно, не помешали Европе в 1914 году погрузиться в Первую мировую войну [488]. Именно мир провоцирует и стимулирует торговые и иные взаимосвязи, а не наоборот.
Но применение тезиса о взаимозависимости к иным войнам, кроме межгосударственных, затруднительно. Гражданские войны, гораздо более распространенные, чем войны между государствами, и гораздо более разрушительные для их участников, обычно ведутся между группами, взаимозависимость которых, экономическая и иная, близка к тотальной. Лоренс Кили в своем исследовании примитивных войн приходит к выводу, что «экономические обмены и смешанные браки создавали наиболее богатую почву для возникновения насильственных конфликтов… Обмены между обществами представляют собой благоприятный для конфликтов и тесно связанный с ними контекст» [489].
Развитие международных институтов и норм
Международные институты и нормы часто апеллируют к важности мира, но, как и в случае с расширением торговых потоков, этот акцент при всей его значимости представляет собой не столько причину, сколько результат мира и неприятия войны. Многие созданные в Европе международные институты, в частности Европейское объединение угля и стали, над учреждением которого после Второй мировой войны кропотливо работали Франция и Германия, были специально задуманы с целью снижения риска войны между бывшими врагами. Однако с учетом того, что после 1945 года, кажется, совершенно никто среди французов или немцев никогда не выступал за войну между двумя этими странами, трудно понять, почему за мир в Европе на протяжении последнего полувека следует благодарить международные институты [490]. Их наличие также является следствием мира, установившегося в Западной Европе начиная с 1945 года, а не его причиной. Как выразился по этому поводу Ричард Беттс, рассуждая об институтах коллективной безопасности, «мир – это предпосылка данной системы, а не ее порождение» [491].
Аналогичный аргумент справедлив и применительно к воздействию международных норм. Возьмем, к примеру, норму о неприкосновенности территориальной целостности государств. Как указывалось выше, со времен Второй мировой войны имели место несколько случаев, когда межгосударственные границы менялись по итогам военных действий. В то же время отмечалось, что эта норма была специально придумана и разработана потому, что страны, избегавшие войны, стремились ее обеспечить и закрепить, исходя из того, что основной причиной международных войн были территориальные споры. Наличие этой нормы не было причиной их неприязни к войнам – дело обстояло совершенно наоборот.
Установление нового мирового порядка: внутриполитические детерминанты
Лейтмотив этой книги аккуратно и емко сформулировал Джон Киган: «Война ускользает из-под контроля государства и попадает в руки бандитов и анархистов». Поэтому «назревает необходимость повторить принципиальное достижение монархов XVII века и империй XIX столетия – проделать огромную работу по разоружению племен, сект, военных баронов и преступников» [492]. Разумеется, в развитых странах контроль над войной никуда не исчезает и лишь усиливается, однако в развивающемся мире определенно существуют значительные территории, где до этого еще далеко.
Развитые страны взяли под контроль некогда преследовавшие их гражданские войны, в целом отказались от войн между собой и после холодной войны пришли к принципиальному консенсусу относительно желаемой формы мирового порядка. И хотя теперь им как будто ничего не препятствует взяться за ту «огромную работу», о которой говорит Киган, в силу различных причин, изложенных в главе 8, они едва ли пойдут на это, за исключением особых обстоятельств и зачастую в силу неверных соображений.
Оптимальное решение проблем, связанных с гражданскими конфликтами и режимами, которые обладают криминальным потенциалом и совершают преступные жестокости, заключается не в международных усилиях по наведению правопорядка, а в создании компетентных внутренних военных и полицейских сил по образцу того процесса, что происходил в Европе в середине прошлого тысячелетия. В конце концов, Европа обязана установлением контроля над войнами, в особенности гражданскими, не международному сообществу, а появлению того феномена, который Чарльз Тилли называет правительствами с «большими способностями» [493].
Государственная власть как причина гражданских войн
Сохранение в современном мире военных действий в очень значительной степени – а в случае гражданских войн фактически стопроцентно – обусловлено тем, в каком масштабе существуют режимы, неспособные к грамотному управлению.
Яхья Садовски подсчитал, что в развитом мире происходит примерно столько же культурных и этнических конфликтов, как в более бедных странах, однако в процветающих обществах вероятность того, что конфликты перерастут в насилие, ниже. Или же, как выразился Джон Киган, «война все чаще становится занятием бедных, а не богатых государств». Согласно одному из подсчетов, в бедной стране вероятность возникновения насильственного конфликта в 85 раз выше, чем в богатой. Исходя из этих данных, Садовски приходит к выводу, что экономический прогресс способствует снижению межкультурного насилия [494].
