На прощание нас угостили кальвадосом. Вернее, сначала в соответствии с современным нормандским этикетом на стол была поставлена бутылка виноградного вина. Но после того как Габриэль заговорщически подмигнул хозяйке, рядом с «импортным» вином появилась массивная деревянная бутыль с самодельной «кальвой».
— Жаль, что вы спешите, — сказала «тетушка Матильда», — а то я угостила бы вас свежей рыбой. У меня хорошие карпы.
— Ты знаешь, она их ловит прямо из гостиной, — сказал Габриэль, когда, распростившись с «тетушкой Матильдой», мы покинули ферму. — Прямо под окном у нее пруд, в котором она разводит карпов. Я несколько раз присутствовал при этой процедуре. Распахивает окно, берет леску с крючком, насаживает на него кусочек картофеля, бросает в пруд и тут же тащит обратно... Карпы у нее действительно замечательные. Идиллия, не правда ли?
Я кивнул, но, честно говоря, мне мешала статистика, почерпнутая из французских газет. Мне было известно, например, что реальное положение мелких и средних ферм во Франции, к коим принадлежала и ферма «тетушки Матильды», далеко от идиллического. С 1960 по 1977 год исчезло более 700 тысяч крестьянских хозяйств. Тем же семейным хозяйствам, которые уцелели ценой самоотверженных усилий, напряженного труда и значительных затрат на модернизацию, каждый день приходится сражаться за существование. Под давлением крупных монополий и в результате борьбы правительства за рентабельность сельского хозяйства — то есть, по сути дела, борьбы против мелких хозяйств — с 1974 года доходы крестьян постоянно уменьшаются, а их расходы возрастают. В 1972 году цена одного трактора мощностью 45 лошадиных сил равнялась цене 39 тысяч литров молока, а спустя пять лет такой трактор можно было окупить уже 50 тысячами литров.
Эти сухие цифры, уже изрядно надоевшие городским жителям, меркнут, словно в тумане, на фоне ослепительно зеленых нормандских пастбищ, опрятных фермерских домиков, яблоневых рощ на склонах холмов. Но ведь не из воздуха возникли эти цифры, ведь стояли же за ними и реальные человеческие судьбы, и живые люди. Возможно, что и у них, не выдержавших конкуренции и разорившихся, тоже когда-то были уютные коттеджи с мебелью под старину, на полках заботливо хранились архивы коровьего стада, а под окном резвились жирные карпы, но потом медленно и мучительно или разом, в один день, вдруг все исчезло, и остались лишь туман на дорогах и горькая неизвестность, поджидающая в чужих и не ждущих никого из них городах...
В одном из городков, неподалеку от Мон-Сен-Мишель, центральная площадь была завалена картофелем. Я поначалу решил, что это своего рода оптовый рынок. Но когда мы свернули с площади, мой товарищ сказал, не спуская глаз с дороги:
— Видел картошку? Это фермеры из окрестных районов выражают протест. Местный рынок захватили итальянские и греческие экспортеры, а Англия установила эмбарго на ввоз французского картофеля. В результате нормандцам приходится сбывать оптовым торговцам свою продукцию по ценам, которые даже не покрывают расходов по сбору. Это грозит разорением сотням хозяйств...
Нормандское чудо
Во время прилива это маленький скалистый островок. Когда море отступает, обнажая песчаное дно, он становится частью материка. Чудо природы и чудо гения человеческого в ста метрах от побережья Нормандии... Мон-Сен-Мишель...
Монастырь здесь был основан в 709 году, а в 1058 году под мощными его сводами самый знаменитый нормандский герцог, Гийом Незаконнорожденный, принимал своего друга Гарольда Саксонского, которого несколькими годами ранее спас от плена. Менестрель Гийома Тайфер пел им «Песнь о Роланде». Кто бы мог тогда подумать, что через восемь лет Гийом во главе грозной флотилии из 5 тысяч кораблей высадится по другую сторону Ла-Манша, разобьет в битве при Гастингсе своего недавнего друга Гарольда и на рождество коронуется в Вестминстере королем Вильгельмом, превратится из Незаконнорожденного в Завоевателя и даже в Триумфатора, затем закатит невиданный доселе праздник по всей Нормандии — с фейерверками и королевскими подношениями монастырям — и по иронии судьбы тем самым сделает первый шаг к постепенному закату герцогства Нормандия, так как впредь нормандские герцоги будут радеть главным образом о сохранении английской короны, запустив свою вотчину, которую еще через 150 лет французский король Филипп II Август отберет у последних «нормандских» Плантагенетов — Ричарда Львиное Сердце и Иоанна Безземельного...
Я слушал объяснения гида и не мог представить, как людям удалось сотворить этакое, столь великолепно дополнив и завершив созданное природой, воздвигнув на гранитном пьедестале, возвышающемся на сотню метров над уровнем моря, два изумительных по красоте монастыря? Как на крутые скалы, не имеющие ни одной плоской площадки, люди доставляли огромные гранитные глыбы, как они обтесывали их в ровные кубы и параллелепипеды, как укладывали в отвесные ряды крепостных стен, как сооружали просторные сводчатые залы с резными колоннами и воздушными пролетами окон? Что помогло древним строителям осуществить свой грандиозный замысел?
— Вдохновение, мсье. И вера в собственные силы, — серьезно пояснил мне экскурсовод.
Не смею описывать красоты Сен-Мишеля, так как это уже давно сделали другие, с которыми мне не тягаться. Виктор Гюго назвал его «сооружением величественным и чудесным, высящимся то как пирамида Хеопса над песчаной пустыней, то как остров Тенерифе — над морем». А Огюст Роден при виде его воскликнул: «Давайте помолчим, друзья! Ничто в мире не приносит нам такого счастья, как созерцание и мечта...»
Много ипостасей претерпел Мон-Сен-Мишель: был и убежищем монахов-отшельников, и береговой крепостью, за стенами которой окрестное население пряталось от феодалов и морских разбойников, был и тюрьмой — почти неизбежная участь уединенных и хорошо защищенных монастырей. Французская революция освободила заключенных и провозгласила остров «Городом свободы», но ненадолго. Полиция Наполеона тайно отправляла сюда противников империи, а в годы царствования Луи-Филиппа на Мон-Сен-Мишеле «гостили» революционеры Огюст Бланки, Арман Барбес и их товарищи; впрочем, они были первыми, кому удалось отсюда убежать.
Та же французская революция упразднила монастырь и выгнала монахов. Им было разрешено вернуться на остров только лет десять назад и лишь с тем условием, что они займут здесь небольшое помещение и не будут мешать туристам...
В прежние времена к Мон-Сен-Мишелю добирались либо на лодках, либо пешком по дну морскому. Теперь скала соединена с материком высокой дамбой, подходящей к старинным крепостным воротам — единственному входу на единственную улицу городка. По этому тесному коридору, стиснутому двухэтажными кельями, ныне превращенными в магазинчики сувениров и ресторанчики, отели с крошечными комнатами («Все с видом на море», — как заверяют их владельцы), и дальше — по каменным ступеням крутой лестницы, серпантином ведущей на вершину к аббатству, нескончаемым потоком, наступая друг другу на пятки, толкая локтями, зонтами и пачкая рядом идущих грязными подошвами усаженных «а шеи детей, движутся нынешние паломники — туристы. Ежегодно их «бывает здесь более полумиллиона.
У подножия горы в небольшом кафе за специально предназначенными для них столиками закусывают и потягивают «кальву» и «пасти» — анисовый ликер (всё — в два раза дешевле) водители автобусов и заказных машин. Они обмениваются рассказами о дорожных происшествиях и видом немного напоминают работорговцев, доставивших живой груз на рынки рабов. А наверху, на всем протяжении Главной улицы, идет охота: «крабы-отшельники», неожиданно высовывающиеся из своих нор-келий, цепляют крепкой клешней зазевавшегося в бурлящем потоке туриста и тянут его в лавку, в кафе, ресторанчики, в созданные на скорую руку музейчики, в которых, пожалуй, самый красочный экспонат — вывеска над дверью.
— Главное в нашем деле — перехватить клиента, пока он не добрался до аббатства, — беззастенчиво сообщил мне один из них. — После экскурсии он уже для нас не добыча. Нахватается впечатлений, наслушается гида, всучат ему там дюжину открыток и путеводителей. Несерьезно!.. Что вы сказали, мсье? Мы? Много зарабатываем? Это при нынешних-то налогах?! Да ну вас, ей-богу! — И возмущенно повернулся ко мне спиной.
«Настоящий викинг»
Я все-таки встретил его. Ранним утром на набережной в Авранше. Высокий, рыжеволосый и ясноглазый, с жилистой обветренной шеей, торчащей из воротника белой рубашки, уверенной походкой хозяина он двигался по набережной вдоль лодок и выставленных рядом с ними корзин с дарами моря, лишь на секунду задерживаясь перед каждым уловом и тут же выкликая цену. Он почти не смотрел на (покупателей, а рассуждал как бы сам с собой:
