Мы до сих пор не знаем, что произошло в воздухе. Осенью рыбаки заметили на волнах странный предмет. Они не сразу опознали в нем поплавок гидросамолета. А позднее море принесло пустой бак из-под бензина. На нем разобрали надпись: «Латам».
Мне посчастливилось однажды видеть Руала Амундсена. Это было за год до его гибели. В газетах появилось сообщение, что знаменитый путешественник скорым поездом возвращается из Японии на родину через Сибирь. У меня и двух моих приятелей засела мысль — добыть автограф! В те годы сбор автографов и состязания в ответах на вопросы викторин были массовыми школьными поветриями.
Скорый в наш город приходил поздно вечером и стоял по расписанию несколько минут. Мы дежурили на вокзале. На беду, поезд опаздывал. К полуночи осталось лишь двое журналистов, секретарь горсовета и еще несколько человек, которых мы не знали. Впрочем, были еще конкуренты-мальчишки, как видно, тоже любители автографов.
Отрывисто ударил станционный колокол. Это был сигнал: скорый вышел с последней станции. Вот и яркие огни паровоза. В составе всего пять вагонов. Встречающие торопятся к третьему.
Встречающие уже в вагоне. Может, Амундсен выйдет вместе с ними подышать июльским ночным воздухом?
— Вот он! Вот он! — раздается мальчишеский вопль.
Это он, герой Арктики! Сквозь зеркальное окно вагона виден его орлиный профиль. Он что-то говорит, кивает головой. Хоть бы вышел на минутку! Но уже дважды ударил в колокол дежурный по станции. Из вагона торопливо спускаются журналисты. И в тамбуре появляется он. Но боже мой, в каком виде! Странная куртка, как у циркача (о существовании пижам сибирские мальчишки в те годы не слыхивали), и не гигант вовсе, разве что чуть выше среднего роста. Лишь лицо такое, как на портрете: профиль старого мудрого вождя индейцев...
Это лицо и запечатлел скульптор Карл Паульсен на памятнике в Тромсё. А поближе к берегу в розовый гранит вделана плита, начертаны имена членов экипажа «Латама»: Гильбо, Дитрихсен, Ва ленте, де Кувервиль, Брази.
Георг Габриельсен принимает гостей
В Вардё много членов общества «Норвегия — Советский Союз». Но на встречу с нами собрались и просто любопытные, услышавшие о том, что среди русских есть артистка, кукла которой читает по-норвежски уморительную лекцию о любви.
Меня представили как автора повести о Фритьофе Нансене. Коротко рассказав о новинках советской литературы, я спросил, нет лн среди слушателей или среди их знакомых тех, кто встречался с Нансеном. Через минуту пришла записка: «Я видел Нансена. Буду рад встретить советских гостей у себя дома завтра вечером. Георг Габриельсен».
...Георг Габриельсен оказался рослым седовласым человеком, которому можно было дать и пятьдесят пять, и шестьдесят пять: перевалив за полсотни, сухопарые норвежцы в общем меняются мало. Оказалось, что Габриельсену скоро семьдесят семь.
В большой комнате висели в рамках два диплома, подтверждающие, что наш хозяин получил награды «За отличную помощь в развитии рыболовства».
— Да, так оно и было, — произнес г-н Габриельсен, снимая со стены одну рамочку и внимательно разглядывая диплом. — Я действительно рыбак. Мои отец и дед — тоже. Наша семья переселилась сюда со своей фермы в долине Гудбрансдален еще в тысяча семьсот сорок третьем году. С тех пор все Габриельсены ловят рыбу. Сорок лет назад был создан профсоюз рыбаков, и я вступил в него одним из первых. Когда мы задумали создать здесь, в Вардё, рыбацкий кооператив, Габриельсены не стали ждать, пока раскачаются другие...
Может, с возрастом у Габриельсена появилась странная привычка — он замолкал на полуфразе, минуту сосредоточенно молчал, а потом переводил разговор на совершенно другую тему. Вот так и сейчас — помолчав, он сказал мне:
— Так вот, я видел Нансена. Но это было не в тот год, когда он вернулся из похода на «Фраме», а позднее. Это было после того, как мы, норвежцы, разорвали унию со Швецией и получили независимость. Нансен приехал в Вардё вместе с Миккельсеном, который тогда был нашим первым премьер-министром. А народ хотел, чтобы премьер-министром был Нансен. Наверное, Миккельсену не очень-то нравилось слушать крики: «Возьми руль, Фритьоф Нансен!» Однако Нансен не хотел брать руль, он хотел снова уйти в ледяную пустыню.
И вот они оба приехали в Вардё. Тогда надо было решать, будет ли Норвегия республикой или монархией. Все жители собрались возле церкви. Миккельсен и Нансен стали говорить о том, что, конечно, республика лучше, но что великие державы обещали быстро признать независимость Норвегии лишь в том случае, если норвежцами станет управлять король. Значит, будет лучше, если норвежцы выберут себе короля. Так они говорили, а один наш рыбак слушал, слушал, да вдруг как заорет во всю глотку: «Правильно! Долой короля! Да здравствует Нансен!»
Выждав, когда мы кончили смеяться, рассказчик взял с полки альбом со снимками старого Вардё — такого, каким его видел Нансен. Гитлеровцы спалили здание почты, оттуда были посланы первые телеграммы о возвращении героев; однако он, Габриельсен, может показать место, где оно стояло.
— А что, не могло так быть, что телеграммы Нансена принимал Адам Эгеде-Ниссен? — спрашиваю я.
Нет, Габриельсен не думает, чтобы это было возможно. Нансен вернулся в 1896 году, а Эгеде-Ниссен, будущий председатель Коммунистической партии Норвегии, стал почтмейстером в Вардё годом позже. Габриельсен хорошо помнит, как Эгеде-Ниссен на русских судах, возвращающихся с рыбой в Архангельск, отправлял нелегальные брошюры, которые друзья Ленина печатали за границей. А потом он же, Эгеде-Ниссен, стал печатать такие брошюры в местной типографии, где ему помогали русские наборщики-эмигранты. К сожалению, здание типографии разрушили гитлеровцы...
— Сын Эгеде-Ниссена, Адам-младший, лечил китобоев. Когда началась война, он стал военным врачом. Сюда он вернулся, когда русские стали гнать оккупантов с севера Норвегии. Это было осенью сорок четвертого года, и тогда мы по-настоящему узнали, что русские — наши друзья. Вы видели памятник советскому солдату в Киркенесе? Если бы не подоспели ваши, гитлеровцы взорвали бы штольни, куда от них укрылись киркенесцы. Гитлеровцы сожгли Киркенес. Они вообще, отступая, оставляли за собой пустыню. Вот в это время сюда и вернулся Адам Эгеде-Ниссен, высокий такой парень, он лечил норвежцев и русских, раненных в боях с гитлеровцами.
Старый рыбак прошел к книжной полке и стал рыться в журналах, что-то бормоча.
— Ага, вот!
Габриельсен протянул нам толстый том в красивом переплете. «Наши погибшие, 1939—1945 годы» — написано было на обложке.
— Прочтите там, где закладка.
— «Габриельсен Кристофер, рыбак из Вардё, родился 28 апреля 1904 года...»
— Это мой брат, — тихо сказал хозяин. — Здесь четыре таких тома. В них названы все погибшие в те годы. Одиннадцать тысяч коротких биографий. Эти памятные книги можно купить. Но семьи погибших получили их бесплатно.
Поставив том на полку, хозяин спросил, не изданы ли и в Советском Союзе подобные книги?
— Нет, — ответили мы ему. — Не изданы. Одиннадцать тысяч — это четыре тома. Если считать и погибших мирных жителей и замученных гитлеровцами военнопленных, мы потеряли в войну двадцать миллионов человек. Их имена заняли бы, заняли бы... Да, больше семи тысяч таких томов...
Небольшая площадка над бездной. За спиной горная тундра, замшелые камни, олени, ищущие корм. Пахнущий талым снегом холодный ветер дует оттуда, из горного мира, заставляет поднимать воротники пиджаков и плащей.
А внизу, в бездне, длинный зеленый остров, лишь отчасти занятый кварталами Тромсё. Прозрачные дали не замутнены заводскими дымами. С птичьего полета видно дорогу, по которой отправилась в поход вокруг севера Евразии «Вега» Норденшельда, ушел с надеждой и вернулся с триумфом «Фрам», над которой последний раз взлетел Руал Амундсен.
По синему стеклу пролива скользит к белому мосту белый корабль. Он идет в водах, раскрытых в северные просторы, в водах, откуда вот уже несколько столетий уходят навстречу неведомому неробкие, ищущие люди.
Георгий Кублицкий
Путешествие вокруг Африки капитана Бегмы
Док приспособлен для того, чтобы стоять в порту. Это оседлое сооружение, по океанам ему плавать не положено, хоть он и плавучий. И когда его понуждают к этому, он оказывает сопротивление. Неуклюжая махина под ударами ветра и волн норовит сорваться с привязи. Однако это несуразное, неповоротливое устройство заставляют плыть, и иногда-таки долгонько. Потому что доставить док иным путем оттуда, где его сделали, туда, где ему положено- служить, нельзя. По железной дороге такой гигант не перевезешь. Сама по себе операция взятия дока на буксир и его транспортировки — дело очень сложное. В этом деле выработана сложная стратегия, каждому судну, участвующему в буксировке, в каждом случае — в порту, на рейде, в походе — отведена своя роль, свое место. Порядок движения судов так же строг, как порядок строя крейсеров на параде.
