Но главным здесь были не столько находки, сколько весь «слоеный пирог» Рождественского острова.
Слой с заинтересовавшей меня керамикой залегал на метровой глубине от поверхности острова и, что самое главное, на шестьдесят сантиметров ниже уровня озера Неро, в самом низу иловатых суглинков, под которыми шел чистый белый мергель. Мергель откладывается только под водой. Следовательно, чтобы на этом месте мог поселиться человек, уровень озера должен был значительно снизиться. В начале первого тысячелетия до нашей эры на Рождественском острове снова поселился человек, оставивший здесь слой с ложнотекстильной керамикой. После этого наступил новый подъем воды, и остров оказался затоплен. Волны намывали на остров илы и песок. Но я полагал, что в прошлом имело место еще одно понижение уровня озера Неро: в песчаных слоях я нашел обломки горшков домонгольского времени, которые могли попасть сюда только в том случае, если остров в это время опять поднялся над поверхностью воды.
Сами по себе колебания уровня озера в прошлом не удивляли. Открытые в середине прошлого века свайные поселения на швейцарских озерах показали, что такие колебания происходили неоднократно. Древнейшие свайные постройки относятся к эпохе неолита и возобновляются в эпоху бронзы: во время Римской республики уровень озер стоял высоко, но в начале нашей эры и в раннее средневековье на этих местах снова жили люди, как то можно видеть по монетам римских императоров и европейских королей до эпохи крестовых походов. Так происходило не только со швейцарскими озерами. Погребения бронзового века были открыты на бывшем дне озера Севан в Армении, а на затопленные кварталы древнегреческих городов я сам не раз спускался с аквалангом и просто в маске и ластах. Наконец, специальные исследования сапропелей озера Неро показали вероятность таких колебаний уровня озера и в глубокой древности.
Вспомнить об этих колебаниях мне пришлось довольно скоро. Если в первые годы на берегах Плещеева озера я находил стоянки на песчаных валах древнего берега, возвышающихся на два-четыре метра над озером, то, по мере того как накапливался опыт и возникали новые вопросы, мне все чаще приходилось спускаться в сырую озерную пойму. Остатки сезонных стойбищ открывались иногда прямо под слоем дерна, но чаще их прикрывал озерный песок. И черепки здесь были окатаны. По-видимому, волны озера не раз играли ими, затирали песком, и, приглядевшись, на всех этих местах, как и на гребнях песчаных валов, можно было заметить перемешанные остатки разных культур, относящихся к разным эпохам.
Чаще всего встречались «берендеевские» черепки с косо поставленной цилиндрической ямкой, образующей на тулове сосуда ряды треугольников, зигзаги и ромбы. Раннюю ямочно-гребенчатую керамику так низко я ни разу не нашел. Попадались более поздние черепки с похожим узором, и почти всегда в этих местах лежали черепки с ложнотекстильным орнаментом — на современном уровне озера или даже чуть ниже его,— показывая, что во время жизни на этих местах человека озеро отступало еще ниже по меньшей мере на метр-полтора. И в одном случае вместе с «берендеевскими» черепками и ложнотекстильными я нашел такую же керамику, как и на Рождественском острове под Ростовом Великим.
Получалось, что на двух не связанных друг с другом водоемах колебания происходили одновременно.
Однако самое любопытное ожидало меня на Польце.
Копать это огромное многослойное поселение, где, словно визитные карточки, лежат черепки самых различных культур, отдаленных зачастую сотнями километров друг от друга, было трудно. Трудности возникали оттого, что подстегивали сроки: за лето надо было вскрыть большую площадь, чтобы освободить место для строительства железнодорожной станции, во всем требовалось разобраться сразу, все увидеть, сравнить, взвесить. Нельзя было остановиться, подумать, отложить на следующий сезон, чтобы вернуться с новыми силами и новыми мыслями: Вместе с тем копать было захватывающе интересно. Каждый день открывалось что-то новое — новые соотношения археологических комплексов, новые возможности истолкования прошлого, новые факты, понять которые удавалось порою спустя годы.
То было удивительное лето на берегу еще прозрачной тогда и рыбной реки, под солнцем и соснами, где прошлое переслаивалось настоящим, глубокая древность — современностью. Я рассказал об этом времени в своей книге «Дороги веков» — о том, как мы жили, копали и что находили. Тогда, казалось мне, я написал о Польце все, что только можно, описал все, что увидел и раскопал. Но прошли годы, и теперь я вижу, что не упомянул о самом главном, к чему привели меня эти раскопки и что открылось для меня совсем недавно.
Замысел был несложен: начать вдали от берега, на окраине поселения, где почти нет находок, и постепенно двигаться к реке. По вертикали берег можно было разделить на три части, заметно отличающиеся друг от друга: болотистую пойму возле реки, первую речную террасу, а в некотором отдалении вторую. Когда-то вторая терраса служила древним берегом Плещеева озера. Раскоп разрезал их все и кончался в пойме. И по мере того, как мы двигались, я обнаруживал, что на каждой из этих террас залегает как бы отдельное поселение. Центральная часть верхнего поселения примыкала к пологому, почти незаметному для глаза откосу, который отделял вторую террасу от первой. В свою очередь, культурный слой нижней террасы не достигал этого откоса, образующего, как говорят специалисты-геоморфологи, «тыловой шов», а был сдвинут к берегу реки.
Но главное отличие заключалось в составе каждого из поселений.
Серовато-желтый песок культурного слоя верхней террасы лежал на остатках древней погребенной почвы и был перекрыт тонким слоем современного подзола. На древней почве кое-где сохранились следы мезолитического стойбища: тонкие ножевид-ные пластинки, вкладыши, характерные для того времени наконечники стрел с частично обработанными жальцем и черешком. Основной слой являл собой «классический» неолит с ямочно-гребенчатой керамикой, листовидными наконечниками дротиков и стрел, многочисленными скребками и редкими желобчатыми теслами. Над ним в слое современного подзола мы обнаружили остатки третьего, более позднего комплекса, относящегося к эпохе энеолита, переходной от неолита к бронзовому веку.
Каждый предшествующий комплекс был старше последующего на одну-полторы тысячи лет. Подобное сочетание встречалось мне и на других стоянках Плещеева озера, где точно так же над мезолитическими остатками могли залегать неолитические, а над неолитическими — энео-литические или эпохи бронзы.
На первой террасе у реки все было иначе. В отличие от второй террасы здесь не было и намека на какие-либо остатки древней почвы. Находки начинались сразу в слое современного дерна. Черный пачкающий руки культурный слой в своих верхних горизонтах заключал керамику с ложно-текстильным орнаментом. Ниже вперемешку с поздней ямочно-гребенчатой керамикой лежали черепки различных культур эпохи бронзы — поздняковской, абашевской, фатьяновской. Удалось найти два обломка сверленых боевых топоров и, что особенно интересно, каменный стерженек, образовавшийся при сверлении.
Черный культурный слой лежал на белом озерном песке — чистом, без единого кремневого отщепа или черепка из верхнего слоя. Граница между слоями была ровной, как если бы на утрамбованную песчаную площадку насыпали, а потом разровняли черный перегной. Как могло такое случиться? Почему внизу, на первой террасе, нет ни одного черепка с верхней? А ведь ходить к реке, надо думать, обитателям второй террасы приходилось именно здесь...
Кое-какие догадки появились позже, когда в ряде мест на фоне этого ослепительно белого песка проступили овальные коричнево-серые пятна. То были остатки нижней части слегка углубленных жилищ «янтароносных» волосовцев. От вышележащего культурного слоя они отделялись столь же резкой границей, как и белый озерный песок. Они уходили в глубину на пятнадцать-двадцать сантиметров, были заполнены плотно слежавшимися черепками сосудов «берендеевского» типа, а обволакивающий их крупный речной песок, отличающийся от белого песка материка, был перемешан с остатками костей рыб, животных и с обломками костяных орудий. Здесь не было маркого гумуса. Создавалось впечатление, будто все лежащее внутри этих впадин многократно промыто речными водами. На самом дне жилищных впадин лежали обломки волосовских горшков и две янтарные подвески, указывающие первоначальных хозяев.
Чем внимательнее всматривался я в эту необычную картину, чем дольше размышлял, отделяя друг от друга ножом слежавшиеся черепки, тем больше склонялся к выводу, что передо мной следы какой-то катастрофы. Необычен был разрыв между заполнением жилищных впадин и верхним слоем. Похоже было, что жилищные впадины остались от некогда мощного культурного слоя, начисто смытого потоками, которые прокатились из Плещеева озера по руслу Вексы. Смыв первоначальную почву со следами человеческой деятельности, эти же потоки постепенно нанесли ил и гумус, на которых отложился новый культурный слой.
