— Что это с ними? — спросил один из парней, обращаясь к прохожим.
— Это голодная забастовка,— с вызовом ответила девушка в черных широких брюках, смерив американца презрительным взглядом.
— Почему они бастуют? — тщетно допытывались заинтригованные моряки у проходивших мимо индийцев, креолов, китайцев, но никто не удостаивал их ответом. Молчали и таксисты, чьи машины вереницей застыли у тротуара.
Наконец к морякам подошел худой черноволосый сикх с большим тюрбаном на маленькой голове.
— Вы с Диего-Гарсия? — указал он на эмблемы, красовавшиеся на груди у парней. Те дружно закивали.— Эти женщины тоже. Только вы их выгнали с родной земли. Поэтому они объявили голодовку. Им нужно совсем немного, можете сами убедиться,— сикх сделал жест в сторону ближайшего подъезда.
Американцы повернули головы и умолкли. На алом фоне белели написанные от руки слова: «Верните нам нашу родину Диего-Гарсия!» По сравнению с тщедушными фигурками островитянок с Диего-Гарсия американские парни, пышущие здоровьем, выглядели до неприличия самодовольными и преуспевающими. Контраст был столь разителен, что вокруг начала собираться толпа, раздались насмешливые возгласы, свист. Атмосфера отнюдь не дышала дружелюбием. И у моряков сдали нервы. Словно по команде, грубо расталкивая людей, они бросились к такси. Когда машины отъехали, вдогонку понеслось дружное улюлюканье. Лишь сидевшие у стен забастовщицы остались безучастными к происходящему.
Американские парни с авианосца «Индепенденс» не знали, что бывших жителей атолла Диего-Гарсия на Маврикии называют «илуа» — «островитяне» (от французского слова «иль» — «остров»). Для оккупантов этот клочок суши посреди Индийского океана — богом забытая дыра, где за время стоянки можно умереть от скуки. На 15-мильном атолле, ширина которого нигде не превышает полутора миль, а наивысшая точка возвышается над океаном всего на 23 фута, нет никаких развлечений. Высокопоставленных чиновников в Вашингтоне мало волнует судьба полутора тысяч «туземцев», когда речь идет о стратегических планах самих Соединенных Штатов. Еще в начале 60-х годов Пентагон принял решение создать на Диего-Гарсия военную базу. Англии было обещано уплатить за остров ракетами «Поларис». И началось то, что на дипломатическом языке именуется грубейшими нарушениями международного права.
Декларация ООН о предоставлении независимости колониальным странам и народам запрещает расчленение какой-либо территории перед тем, как она становится суверенным государством. Однако по праву сильного Англия отторгла у Маврикия архипелаг Чагос, в который входит Диего-Гарсия. Всеобщая декларация прав человека гласит: никого нельзя принуждать к изгнанию, лишать родины. Но в Лондоне и Вашингтоне исходили из принципа: нет населения — нет проблем. И сотни семей илуа, не спрашивая, согласия, погрузили на суда и отправили на Маврикий.
Так на окраине Порт-Луи возник поселок, где в лачугах из ящиков и обрезков жести ютятся изгнанники. На перенаселенном Маврикии работу удалось найти немногим. Большинство лишено средств к существованию: тут для них нет ни земли, чтобы выращивать кокосовые пальмы; ни лодок, чтобы заниматься ловлей рыбы; ни даже крошечных участков возле хижин, где можно было бы разводить домашнюю живность. «Я беседовал с десятками илуа и сам убедился в их плачевной участи,— пишет американский журналист Барт Макдоуэлл.— Большинство диегогарсийцев безработные, причем многие вынуждены добывать себе пропитание нищенством... Вот типичная судьба сорокалетней Иссел, матери восьми детей: «Мой муж оказался счастливчиком — ему удалось наняться рыбаком на остров Родригес. Он навещает нас дважды в год. Ему платят 300 рупий в месяц, и на эти деньги мне нужно прокормить всю семью. Поэтому мы едим раз в день: или утром, или вечером. Мы мечтаем, что когда-нибудь сможем вернуться домой. Это будет счастьем...»
Увы, мечтам их едва ли суждено сбыться: Диего-Гарсия стал опорной базой для «сил быстрого развертывания», нацеленных против государств Индийского океана. Декларация ООН призвала сделать Индийский океан зоной мира, ликвидировать там иностранные военные базы, не размещать ядерное оружие, отказаться от наращивания военного присутствия. Но в Вашингтоне, особенно при нынешней администрации, сама мысль о зоне мира в Индийском океане вызывает острую аллергию. В Белом доме считают, что, когда речь идет о «жизненных интересах» США, жизненные интересы тех, кто испокон веков жил на Диего-Гарсия, можно не принимать в расчет.
Но люди не могут равнодушно проходить мимо страданий. Маврикийский поэт посвятил трагедии илуа стихотворение, в котором есть такие строки: «Не чайки — железные птицы кричат над лазурной лагуной. Не видно в ней больше игривых дельфинов — стальные чудовища плещутся там. И черепахи, выйдя из моря, слезы роняют на серый бетон: нет уж больше песка, чтоб устроить им гнезда. Изгнаны вы на далекий Маврикий, где сердце тоска разрывает по родине милой».
...Когда-то, любуясь пейзажами Маврикия, знаменитый американский писатель Марк Твен сказал: «Бог сначала создал этот остров, а потом, по его подобию,— и рай». Только те изможденные женщины, что устраивают голодовки протеста на улицах маврикийской столицы, не нашли здесь рая. Для них он там, на далеком атолле, где все близкое и родное, где остались кормилицы-пальмы и колыбель-лагуна, растившая их детей. Они требуют: «Верните нашу родину!»
С. Милин
По бетонной полосе, включив дальний свет и сирену, мчалась пожарная машина. Не успели скрыться во мгле ее рубиновые огоньки, как с разных концов аэродрома с глухими хлопками взметнулись в небо разноцветные ракеты. Со стороны могло показаться, что произошла беда, но в авиационном поселке, расположенном рядом с аэродромом, было тихо; его жители уже привыкли, что так распугивают в окрестности птиц, чтобы не допустить их столкновения со взлетающими или садящимися самолетами. В штабных документах это мероприятие значится как «орнитологическое обеспечение полетов...».
Несмотря на то что солнце скрылось и темнота начала сгущаться, на море еще четко просматривалась линия горизонта — такое время моряки и морские летчики называют навигационными сумерками. В эти сумеречные минуты, заполняя округу ревом двух могучих турбин, на предварительный старт вырулил учебный бомбардировщик с цифрами 70 на серебристом теле фюзеляжа. За штурвалом воздушного корабля сидел капитан Ентальцев. На этом типе самолета он отлетал немногим больше года и поэтому считался молодым, хотя за его плечами было несколько лет полетов на ракетоносце и на груди красовался значок летчика первого класса. Но по годам Ентальцев был и на самом деле молод... Внешне капитан казался уверенным в себе и все-таки, чувствовалось, волновался. Ему хотелось сдать технику пилотирования без единого замечания. Экзамен в воздухе принимал командир эскадрильи майор Постоногов, судья взыскательный и строгий, летавший, по выражению летчиков, «как бог». Видимо, Ентальцев понимал, что в воздухе от майора не укроется ни одна мелочь, ни одна неточность, и поэтому сдать ему на «отлично» все элементы полета, да еще без замечаний, будет непросто. Строго, очень строго относился к своим подопечным комэск, но это нетрудно было понять: малейшая оплошность в небе может обернуться бедой.
— Штурман, читай карту! — раздается команда Ентальцева в наушниках переговорного устройства.
— Есть, командир! — Старший лейтенант Зиядханов, удобно устроившись в своем кресле, разворачивает карту предстартовых проверок и четким голосом называет пункты. Летчик докладывает об исполнении — все переговоры пишутся на магнитную ленту.
Майор Постоногов внимательно вслушивается в диалог командира и штурмана.
Убедившись, что первая часть проверок выполнена, капитан Ентальцев запрашивает руководителя полетов:
— «Янтарь»! Я — «семидесятый», прошу исполнительный!
— Я — «Янтарь»! Исполнительный «семидесятому» разрешаю!
«Туполев», урча турбинами, раскачиваясь своим длинным телом на неровностях бетона, подходит к взлетной полосе...
...«Туполев», несмотря на мертво держащие тормоза, ползет вперед по бетонке. Ентальцев плавным движением убирает их, и освобожденная машина буквально прыжком устремляется по полосе.
Штурман сразу же, глядя на прибор, начинает докладывать командиру скорость самолета. Внимание летчика сосредоточено целиком на управлении, и помощь штурмана весьма кстати.
— Пора! — Мускулистые руки капитана Ентальцева плавно выбирают штурвал на себя. Задрав к небу нос, «Туполев» отрывается от земли.
Наблюдая за штурвалом и педалями в своей кабине, майор Постоногов отметил про себя, что взлетел Ентальцев отлично. И вдруг... Кстати, в авиации все бывает «вдруг». Вдруг по фюзеляжу машины словно кто-то ударил гигантской метлой — раздался ряд одновременных глухих ударов. Что такое?
