По бороздам поскакали, семафоря ушами, зайчишки.
Старые сухие камышинки и те расправились над ручьем. А крохотные волны, пустив колечки вокруг них, заворковали:
— Ну что, мать, зря ты печалилась.
— Верно, верно, — закивала старая тростинка,— больно уж долгой была эта ночь. Я ведь не за себя беспокоилась, вы же знаете... — И она застенчиво заглянула к себе под мышку, где в этот миг родился на свет ослепительно зеленый, первый камышовый листок.
Осень. Пора урожая
Сентябрьские дни. Улетели последние ласточки, зашуршали, став жесткими, кукурузные стебли, и задымились тихие прощальные туманы на далеких крышах холмов. По вечерам на опушках леса вспыхивают костры, и луна в большом багряном ореоле взбирается по небу на Млечный Путь.
В один из таких вечеров лесничий, мой начальник, сказал:
— Жалуются крестьяне: опять дикие кабаны потравили кукурузу. Пройдись по ревиру, взгляни, чем там занимаются сторожа. Боюсь, спят, бездельники.
Я уже и сам был полураздет, готовился ко сну, поэтому лесничий, увидев кислую мою физиономию, на прощанье добавил:
— Выспаться успеем в могиле. И с тем удалился.
Я снова натянул сапоги, бросил полный сожаления взгляд на свою постель, о которой страстно мечтала каждая частичка моего тела, и подался в чащу залитого лунным светом леса. Под мышкой у меня был старый-престарый «манлихер», в кармане позвякивали патроны, а вообще вокруг стояла тишина, и все вокруг спало мирным сном. На косогоре напротив жгли костры цыгане, а по кустам, словно золотые орешки, горели светлячки.
Высоко в небе пролетали тучки, под черными сводами старого леса меня вдруг принялся стращать филин, а хорошо знакомые тропинки под лунным сиянием сделались неузнаваемыми, словно я никогда и не хаживал по ним.
Луч луны становится таким волшебником только в начале осени. В эту пору на всем лежит какая-то тончайшая паутина тумана, и белые стены домов становятся видны за много километров, а вся округа становится вдруг совсем незнакомой, какой-то сказочной, не похожей на ту, что мы видели еще накануне днем. Вскоре передо мной замаячили костры лесных сторожей. Я стал осторожно подкрадываться к ним, готовясь произнести обвинительную речь, поскольку уже издали видел, что вокруг костра нет ни души. В этот момент рядом со мной заговорила кукуруза:
— Здесь мы, Пишта! Возле костра-то сидеть жарко.
Передо мною стоит в потертом пальто старый сторож Матула. Трижды прошел бы я мимо и не заметил его.
— Ладно, пошли к огню, — говорю я. — Раз уж я здесь, подавай мне этого проклятого кабана.
— Придет кабан, не беспокойся, — заверяет меня старик.
Он сбрасывает с плеч и стелет на землю дряхлое свое пальто, и я растягиваюсь на нем.
Я смотрю на костер, где над углями резвятся огоньки, на рождающийся и уплывающий дымок, на звезды в ночной мгле.
Не знаю, как долго любовался я костром и когда сморил меня сон, но когда проснулся, луна уже плыла высоко над головой, а на месте костра светились только догорающие угольки. Вокруг ни души. Ветер стих. Немного погодя рядом вновь появляется старый сторож.
— Пришли, — шепчет он и показывает рукой в сторону. Теперь уже и мне кажется, что я слышу какой-то шорох. — Два больших и поросята!
Я делаю Матуле знак сесть рядом и шепотом обсуждаю с ним наши дальнейшие действия. Я останусь на месте, а сторожа зайдут в кукурузу и оттуда погонят на меня кабанье стадо. Другого пути у свиней нет, как только сюда, ко мне.
Сторожа ушли и начали гон. Вдруг какая-то темная тень глянула из кукурузы не более чем в десятке шагов от меня. Но она была так неподвижна, что я никак не решался принять ее за кабана и выстрелить в нее. Тут кто-то из загонщиков кашлянул. Этого кабаны не могли выдержать. Словно земля сама подбрасывала их, так стремительно мчались они вперед. Мелькающих теней стало так много, что я уже и не знал, в какую мне целиться. Но вот надвинулась самая черная из теней и словно паровоз промчалась рядом со мной; ее-то я и ждал. Малыши меня не интересовали. Промазать я не мог: вепрь чуть не задел щетиной ствол моего ружья. Но вместо громкого «бах» «манлихер» тихо звякнул: «четт». После этого что-то сказал и я, ее злостью брякнув старой мортирой оземь.
Той осенью я еще много охотился на кабанов. Но счастье не слишком мне улыбалось. По утрам я просыпался разбитым, невыспавшимся и целый день чувствовал себя усталым. Но едва на небе загоралась луна, я должен был идти. Меня буквально душил воздух комнаты, давили ее стены. Меня манил лес, легкий туман, запах опавших листьев, а пуще всего — желание расквитаться с ушедшим у меня из-под носа старым кабаном, который повадился ходить в кукурузу...
Иштван Фекете
Перевел с венгерского Г. Лейбутин
Впервые мы с Юрием встретились на аэродроме в Каире незадолго до того, как папирусную лодку «Ра» увезли с площадки у пирамид в марокканский порт Сафи, откуда должно было начаться экспериментальное плавание через океан. Академия наук и Министерство здравоохранения правильно поняли, какой экспедиционный врач нужен на нашей маленькой папирусной лодке. Выбор пал на одаренного молодого ученого, сильного и здорового, как русский медведь, смелого и верного, веселого и дружелюбного. Экспедиция показала, что папирус — вполне пригодный материал для строительства лодок при условии, что строят лодку и управляют ею люди, знающие толк в таких судах. Следовательно, представители древних культур Средиземноморья вполне могли пересечь мировые океаны и доставить ростки цивилизации в далекие края. И мы доказали, что люди из разных стран могут сотрудничать для общего блага, даже в предельной тесноте и в самых тяжелых условиях. Юрий Александрович Сенкевич участвовал в обоих плаваниях, и в этой книге он рассказывает о наших приключениях так, как он их воспринимал.
Тур Хейердал
Главы из книги «На «Ра» через Атлантику», которая выходит в «Гидрометеоиздате». Печатаются в сокращении.
Однажды вечером — это было еще на «Ра-1» — я сидел, глядел на луну и курил. Тур спросил: «Хочешь поговорить с Луной?» Я усмехнулся. «Нет, серьезно, мы сможем это сделать, когда экипаж «Аполлона» там высадится». И он рассказал, что радиовещание США предложило устроить этот рекламный сеанс, нечто вроде сенсации века: допотопная лодка и современная космическая техника на одной веревочке.
Сеанс не состоялся, но веревочка и вправду одна. Есть у «Ра» с космолетом общее: там и здесь — безбрежное пространство, и крошечный островок посреди него, и люди, которым надлежит на островке длительное время плечом к плечу жить и работать.
Выражение «плечом к плечу» в этих обстоятельствах имеет заведомо буквальный смысл. И звучит оно порой не так мажорно, как казалось бы со стороны.
Представим себе лучший, какой только можно выдумать, вариант: в межпланетное путешествие отправляется экипаж, состоящий сплошь из великолепных, идеальных парней. Есть ли гарантия, что им не станет в полете трудно друг с другом?
Нет такой гарантии.
Человек не серийный робот. В самом прекрасном характере имеются зазубринки, которые очаровательны неповторимостью своей и сообщают человеку одно из естественнейших его качеств — индивидуальность. В обычных условиях этому можно только радоваться, но вот условия стали крайними, как принято говорить, экстремальными — трудно, опасно, тесно, тоскливо, — и зазубринки принимаются цепляться одна за другую, и механизм общения начинает заедать.
Здесь важна еще — продолжая аналогию — степень прижимного усилия. Отшлифованные диски превосходно скользят друг по другу, пока их не сдавишь сильней допустимого. Человеческие отношения, пусть и предельно близкие, всегда предполагают дистанцию: она может быть микроскопически малой, как между льдом и коньком или как между бритвенными лезвиями, плашмя сложенными в стопку, то есть будто бы и не ощущаемой, — но нам лишь кажется, что ее нет. И вдруг она вправду исчезает, наступает сверхсжатое состояние — в кабине не уединишься, не спрячешься, ты весь на виду, постоянно на людях, в контакте с ними, хочешь того или не хочешь.
А если к тому же у тебя обыкновенный, отнюдь не идеальный характер, да и у твоих товарищей тоже?..
В зарубежных фантастических романах модно описывать будни разобщенных, озлобившихся астролетчиков, в вынужденном содружестве — или «совражестве» — мчащихся к неоткрытой звезде. Вряд ли стоит попадать в плен столь мрачных прогнозов. Но тем не менее проблема психологической совместимости существует, никуда от нее не денешься.
