глазами с одной из своих «хранительниц». Я её практически не знаю, только вот буквально представили друг другу. У неё тоже, как у меня, – унтер-офицерское звание, но рангом ниже. Она по званию – джунгаса. И некрасивая. Возможно, пошла в армию именно по этой причине.
– Такая гадость, это ваше айдольство. – говорю ей я.
За столом мгновенно прекращается жевание, наступает напряжённая тишина, а джунгаса просто замирает.
– Знала бы, – лучше бы сдохла! – высказываюсь по поводу ситуации, как она мне видится, и опускаю голову к своему подносу.
Шо бы тут такого можно было ещё съесть?
(немного позже. У дверей в кабинет, за которыми недавно скрылась ЮнМи, стоят облачённые в бронежилеты двое из назначенных ей охранников – парень и девушка. На головах у них металлические каски, на плече – ремень короткоствольного автомата, в подсумках – магазины к нему, снаряжённые боевыми патронами. Воспользовавшись тем, что в коридоре, кроме них, никого нет, девушка слегка наклоняется к парню)
– Она как на меня посмотрит, – у меня мурашки по спине бегут. – жалуется она, имея в виду Агдан.
Парень в ответ делает суровое выражение лица и решительно выпячивает челюсть.
(в это время в кабинете)
– Итак, – бодро произносит майор контрразведки, которого я вижу первый раз в жизни. – Я хочу сегодня поговорить с вами о письме, которое вы написали своему самчону…
Они издеваются, что ли? – думаю я, смотря на копию моего письма, энергично выложенную на стол. – Или они решили меня таким образом – задолбать? Начнут каждый раз присылать нового сотрудника, который будет начинать всё сначала. Кажется, я даже слышал о таком способе ведения допроса. Когда многократно просят повторять одно и то же, – допрашиваемый от постоянной бубниловки тупеет и, в конце концов, произносит «не то». За которое его хватают и тащат в тюрьму. Зря я тогда так активно скучал. Нужно было просто поспать. Это АйЮ виновата!
– Прощу прощения, господин майор, но я отказываюсь говорить на эту тему. – заявляю я.
Офицер замирает, а присутствующая при допросе стенографистка набирает на клавиатуре мой ответ.
– Почему? – отмерев, спрашивает майор.
– Всё, что могла сказать по этому вопросу, – я сказала. Мне больше нечего добавить.
– Это вам только кажется. – уверяют меня. – При более подробном проговаривании, и желании вспомнить, – порой всплывают мелочи, способные оказаться очень существенными.
– У меня нет желания вспоминать мелочи.
– Почему?
– Потому, что это не мой случай. Если вы знакомы с моим досье, господин майор, то должны знать, что я обладаю фотографической памятью. И мне не нужно напрягаться, пытаясь вспомнить подробности. Я уже сказала, – это была шутка, желание подёргать за усы вашу службу и ничего большего.
– А откуда у вас такое желание? Вам не нравится контрразведка? Почему?
– Господин майор. – говорю я, чувствуя охватывающее меня уныние. – У вас есть протокол моего предыдущего допроса? Там же всё написано. Мне нечего прибавить к ранее сказанному.
Минут пять контрразведчик упражняется в каких-то психологических вывертах, стараясь вывести меня на разговор. В ответ сижу, тупо захлопнув пасть.
– Ну хорошо, – наконец, говорят мне. – Давайте сменим тему, раз вы не хотите говорить о письме самчону. Поговорим о другом. О «Письме на сапоге убитого товарища» …
Блин, точно тогда было лучше спать лечь! Даже было лучше стоя поспать, помучиться, зато сегодня бы не пришлось отвечать на дурацкие вопросы! Откуда я знаю, почему меня в тот день – «понесло»? Точно, – АйЮ виновата.
– Это вы написали? – спрашивает майор, имея в виду стихотворение.
Пожав плечами, признаюсь в авторстве. Не, ну а какой смысл отрицать?
– При изучении произведения, – сообщает мой дознаватель, – в нём были обнаружены искажения действительности, создающие у читателей негативные впечатления об армии Республики Корея в целом, об отдельных военнослужащих и их командирах, – в частности. Сангса, с какой целью вы это написали?
Снова пожимаю плечами и отвечаю: «Просто».
– Что значит – «просто»?
– Значит, что я не имела никакого преступного умысла. Слова удачно цеплялись друг за друга и вышла такая вот… штука.
Контрразведчик с выражением сильного сомнения на лице смотрит на меня.
– «Слова цеплялись»? – спрашивает он.
– Да.
– И всё?
– И всё.
– Вы и об этом говорить не хотите?
– А телефон мне вернут?
– Приказом вам запрещается иметь коммуникаторы.
– Я не видела этого приказа.
– Приказом командира вашей части. Текст которого он несколько раз лично доводил до сведения военнослужащих, участвующих в утреннем построении.
– А, вы об этом…
– Да, именно об этом!
– Прошу прощения, господин майор, я несколько рассеянна.
– Я это вижу. Так мы обсудим содержание вашего произведения?
– Пока мне не вернут телефон, – не вижу в этом смысла.
– Зачем вам телефон?
– Мне надоело сидеть без дела. С телефоном я могу заняться творчеством. Написать новую песню или книгу.
– Вам не кажется, что творчество приносит вам много проблем?
– Не кажется. – отвечаю я. – Это на самом деле так.
– Может быть, вам стоит сделать в нём перерыв?
– Прошу прощения, так как я не хочу, чтобы мой вопрос прозвучал грубо. Но, тем не менее, – может, вам стоит сделать перерыв и неделю не дышать?
– Даже так? – удивляется майор.
– Примерно, да.
– Ладно. Сангса, скажите, почему ваши произведения выглядят столь неоднозначно?
– Об этом лучше спросить мою музу. – отвечаю я. – Может, она что-нибудь принимает. Коньяк или антидепрессанты? Я не знаю.
– Хотелось бы с ней побеседовать. – признаётся контрразведчик и задаёт следующий вопрос. – Сангса, вы знаете, что председатель государственного совета Пукхан, Пак ЧенЫн сделал сегодня заявление, в котором, после привычных для него обвинений нашей страны в клевете, – пригласил вас посетить Пхеньян.
Под пристальным взглядом собеседника обдумываю полученную информацию.
Непонятно, с чего вдруг такое предложение? С учётом того, что я солдат армии противника, это тем более выглядит странно. Хотя, если
