На фотографиях на стр. 41 — деталь и реконструкция золотого головного убора знатной скифянки, чье погребение было открыто в конце прошлого года другой экспедицией украинских археологов под руководством А. Лескова.
В ближайших номерах «Вокруг света» под рубрикой «Исчезнувшие, загадочные, забытые» мы расскажем о тех тайнах скифов, которые еще ждут своего разрешения, о том новом, что внесли в проблему происхождения, жизни и быта скифов последние открытия советских археологов, и о великом «скифском искусстве».
М. Мурзина, наш спец. корр.
Жиль Перро. По следам бесследного
Наш кордон задержал машину «пежо-104» около пяти часов утра. В кабине — трое парней и три девчонки (ровесницы моей Мартин), музыкальные инструменты. Сильный запах алкоголя. Я не люблю эту контрольную службу в ранние утренние часы, даже если Париж пуст, как в доброе старое время, а небо именно такое, каким и должно оно быть в июне. Вся ночная грязь проходит через наши руки. Мы выгребаем мусор из грузовиков, которые тащат его на свалку, — вот что мы делаем.
Я требую, чтобы водитель предъявил документы — машина перегружена, и это уже само по себе нарушение правил. Он протягивает мне права, выданные на имя Фредерика Ваннье, родившегося 9 марта 1948 года в Париже. Отвратный тип с заросшей волосами шеей, рубашка вроде женской блузки. Такая же, как у того фотографа, который последнее время стал захаживать к Мартин. По моему настоянию он ищет документы на машину в отделении для перчаток, но там ничего нет, кроме всякого мелкого барахла, в конце концов он оборачивается к своим спутникам и спрашивает, где серая карточка. В отличие от водителя все сидящие в машине сильно «под мухой», особенно девчонки. Если бы только эти несчастные идиотки знали, что о них говорят, едва лишь за ними захлопнется дверь! Пойди попробуй им это втолковать. Я призываю к порядку полицейского Делаттра, который позволил себе грубое замечание. При одной только мысли, что Делаттр способен такими же сальными глазами смотреть на ноги Мартин, мне хочется смазать ему по морде. Никто не знает, где документы. Я спрашиваю, кто владелец машины, но не получаю никакого ответа. Они словно языки проглотили. Я направляюсь к нашему автобусу и звоню в центральный комиссариат города, сообщаю номер машины и узнаю, что она была украдена вчера в девятнадцать часов вечера со стоянки на улице дю Бак. Мне остается лишь пересадить всю банду в автобус. Еще три несчастные девчонки попали в лапы проходимцев.
Студент с юридического. Единственный сын. Воспитан матерью. Ну и физия! Жаль, что не он украл машину.
— Что-то в тебе мне нравится, Фредерик, но судьи не станут до этого докапываться: раз бригадир застал тебя за рулем, они отправят тебя куда следует.
— Я вел машину, потому что был не так пьян, как другие.
— И ты не знаешь, кто на ней приехал?
— Нет.
— Надо говорить «нет, господин инспектор». Ну, продолжим. Ты приехал к Мишель вчера вечером в девять. На метро. Ты так говоришь. Вы собрались, трое ребят и три девушки, чтобы отпраздновать окончание экзаменов. Я тоже, если хочешь знать, кончил юридический. Итак, виски и девицы! Бездна удовольствий, не так ли?
— Не меньше, чем когда запустишь булыжником в морду полицейскому.
— Ты хочешь заработать пощечину?
— Пить начали только в четыре утра. До этого играли.
— В покер? На деньги?
— Играли, говорю, кто на чем. Я гитарист.
Слюнтяи. Двадцать один год. Когда мне было столько, я таскал автомат. Он еще ходил в коротких штанишках, а я уже топал по Алжиру. Я хотел бы посмотреть на тебя там, куколка. Чего им не хватает — так это войны.
— А что, ты часто лезешь в драку с полицией?
— Я не занимаюсь политикой. Один раз, в прошлом году, в мае, меня арестовали на бульваре Сен-Мишель и доставили в Божон для установления личности, но я был просто зрителем.
Разумеется! В Алжире все тоже всегда были только пастухами!
— Ну ладно, продолжим. Мне кажется, что ты все-таки влип. Девчонки не в счет! Хорошо. Остаются Даниэль, Этьен и ты. У Даниэля есть свидетель, который видел, как он садился в автобус, чтобы ехать к Мишель. Вычеркнуть. Этьен? Но у него даже нет водительских прав. Вычеркнуть. Три минус два — один, остаешься ты.
— Можно водить машину и не имея прав.
— Ты думаешь? Позволь мне записать это черным по белому.
— Нет, я просто говорю, что я уже видел, как Этьен вел машину.
— Украденную?
— Я этого не сказал.
— Будь логичным: ты знаешь кого-нибудь, кто одолжил бы свою машину типу, у которого нет водительских прав?
— Я не знаю.
— Я тебя не прошу, чтобы ты его выдал, я прошу тебя быть логичным. Если он ведет машину, которую ему никто не разрешил брать, значит он ее украл, да или нет?.. А! Здравствуйте, господин комиссар. Извините меня, я не слышал, как вы вошли. Кража машины. Можно продолжать?..
Мальчишка в ловушке. Еще минута, и мой Лорэ припрет его к стенке. Какой-нибудь тертый парень из предместья мог бы еще выпутаться, но этот нет. Слишком образован. В тисках логики. С такими легче всего. Они хотят быть последовательными и выдают всю нить. Откуда этот птенец?
— Ваннье? Твоя фамилия Ваннье?
— Да, господин комиссар.
— Ты не родственник Мориса Ваннье?
— Я его сын. Вы знали отца?
— Очень хорошо знал.
— Вам повезло. Я его никогда не видел.
— Ты смеешься над нами!
— Объясни инспектору.
— Я, господин инспектор, родился после смерти отца, который отдал жизнь за Францию.
— О таких вещах не рассказывают с улыбкой! Индокитай?
— Эльзас. Мой отец умер в 1948 году от ран, полученных на эльзасском фронте в 1944-м.
— Перестань смеяться!
— Оставьте его, Лорэ. Он угнал машину?
— Нет, господин комиссар. Одна девчонка из их банды видела, как вчера вечером он выходил из метро. Но он знаком с вором и мог знать, что машина украденная. Возможно, что он был сообщником.
— Раз не он, то бросьте с ним возиться. Пойдем-ка, я тебя подвезу.
Сын малыша Мориса. Чего только не бывает в жизни! Мальчишка не похож на отца. Мне не нравится, как он смотрит на меня. Что он, смеется надо мной, что ли? Мне следовало, может быть, оставить его в лапах Лорэ. Фанфарон несчастный. Впрочем, нет. Просто ему на все наплевать. И что это они все теперь готовы плыть по течению, как дохлые собаки?
— Вы познакомились с моим отцом в армии?
— Нет. В Сопротивлении.
— Сопротивлении? Он был участником Сопротивления?
— Группа «Марс». Разведка и саботаж. Твой отец был в группе с ее возникновения в марте 1941-го и до арестов в феврале 1944-го, когда все полетело к чертям. Тебе об этом никогда не рассказывали?
— Никогда. Для матери эпопея начинается с освобождения Парижа, когда отец добровольцем вступил в дивизию Леклерка, а кончается самым глупым образом месяцем позже на каком-то эльзасском шоссе.
— Что ты собираешься делать?
— Ничего, жить как все. Я пошел на юридический, потому что это ни к чему не обязывает и никуда не ведет.
— Но кража машин может привести в тюрьму.
— Возможно, что там не хуже, чем где бы то ни было. Скажите, что не давало покоя моему отцу? Жажда самопожертвования? Престиж военной формы? После освобождения вы, например, не испытали никакого желания подставлять под пули свою шкуру в Эльзасе. Вы спокойненько устроились в полиции.
— В сентябре сорок четвертого я был в Ноенгамме.
— Что вы там делали?
— Ничего особенного. Это концентрационный лагерь. Я же тебе сказал, что в феврале сорок четвертого была целая волна арестов. Всю группу схватили.
— И отца тоже?
— Ему удалось бежать три месяца спустя. Он не был бы горд тобой, если бы видел тебя сегодня.
— Я горжусь им, и этого достаточно. Я горжусь отцом, погибшим за Францию и за Эльзас-Лотарингию.
— Ты воображаешь, что очень умен, а на самом деле ты желторотый кретин, который смеется над тем, о чем не имеет ни малейшего представления.
— Вам хотелось бы, чтобы я плакал? Для этого достаточно моей матери. Она плачет ровно двадцать один год. Поставьте себя на мое место: мой отец — Неизвестный солдат. Вам приходилось видеть много людей, проливающих слезы над могилой Неизвестного солдата?
— Ты, конечно, не был бы таким, если бы он был жив.
— Трудно сказать. Я предпочитаю, во всяком случае, отца в могиле отцу, который служил бы в полиции. Я сойду здесь. На этой улице одностороннее движение. Прекрасно, я думаю, что могу вас не благодарить. Ведь не ради сына вы разыграли из себя доброго самаритянина, а в память о папочке. Это первая услуга, которую он мне оказывает, если не считать пенсии. Все дело в терпении. До свидания, и спасибо все же.
