Вежливый Кей только глазами хлопал, Мадани, отчаявшись хоть что-то понять, сжался в комочек, а бледный Тур кусал губы.
Я на его месте давно бы стукнул по столу, но он не вмешивался, давал нам выкричаться. Впервые мы так «беседовали» друг с другом. И когда, казалось, на палубе «Ра» вот-вот должны были замелькать кулаки, вдруг все умолкли.
Вдруг открылось, всем сразу и каждому в отдельности, на какую дрянную мелочь — на окурки, на грязные тарелки — мы размениваем нашу экспедицию, нашу мужскую общность, возникшую в суровой работе.
Каждый взглянул на соседа, усмехнулся несмело и смущенно, и вдруг грянул хохот.
Сантъяго привалился к плечу Карло, Норман шутливо ткнул меня под микитки, Жорж кошкой вскарабкался на мачту за шампанским, и на «Ра-2» начался пир!
Мы разошлись только в два часа ночи, случай вообще неслыханный в обоих плаваньях, — пили, ели, опять пили и говорили, говорили, будто встретились после долгой разлуки. Да так, в общем, оно и было. Рухнули перегородки, разделявшие нас, встали точки над «i», определились отношения, и праздник, нелепо и неприятно начавшийся, преподнес нам действительно драгоценный сюрприз.
Вахтенные улыбались в ту ночь, и долго-долго посреди Атлантики, под огромной луной, на хлипком травяном островке звучала губная гармоника Нормана...
Окончание следует
Юрий Сенкевич
Юрий Сенкевич
«Ультра» — слева и справа
1969 год. Милан, пасмурный день пятницы 12 декабря. К темно-зеленому такси, за рулем которого сидит его хозяин Корнелио Роланди, в 16.00 подходит человек. «Отвезите на улицу Санта Текла», — говорит он спокойным голосом. Шофер оборачивается. За спиной он видит молодого, лет тридцати пяти, человека в неброском сером костюме. «Вообще-то Санта Текла в двух шагах отсюда», — предупреждает он. «Я в курсе, — отвечает пассажир, — но у меня мало времени. Потом я поеду дальше».
Завернув за угол, машина пересекает площадь Фонтана и, проехав по переулку, сворачивает на Санта Теклу. Пассажир, попросив подождать несколько минут, выходит и быстро скрывается за углом, который они только что миновали. «Странный народ, — философски пожимает плечами Роланди, профессиональным взглядом провожая фигуру пассажира, — не сбежит ли?.. Не должен, — заключает Роланди, — человек, похоже, серьезный».
Пассажир возвращается в 16.08 — без черного кожаного портфеля, с которым он ушел. Лицо его теперь кажется шоферу взволнованным. Через четыре минуты пассажир останавливает такси и высаживается, заплатив 600 лир. Роланди вскоре уезжает с новым клиентом...
Те, кто первым после взрыва вбежал в помещение Сельскохозяйственного банка, расположенного на площади Фонтана, застали следующую картину. Обширный круглый зал для посетителей усеян обломками колонн, кусками штукатурки, завален бумагами. Сквозь облако густой пыли слышатся стоны раненых. Большие часы застыли на 16.37. В обычные дни окошечки банка к этому времени закрываются, но пятница — традиционный день сделок фермеров и закупщиков, банк работает позже. И в этот день там, как всегда, была довольно большая толпа. Начинается подсчет пострадавших. Погибших вместе с теми, кто умрет позже в больнице, — четырнадцать. Раненые — восемьдесят восемь...
Город охватывает паника. Она достигает предела к вечеру, когда становится известным, что вторая бомба была заложена в Коммерческом банке, расположенном на площади театра «Ла Скала». В четыре пополудни швейцар банка видит рядом с лифтом портфель черной искусственной кожи. Полагая, что портфель забыт кем-то из клиентов, он относит его в дирекцию. Там уже наслышаны о взрыве на площади Фонтана и тут же, не мешкая, вызывают полицию. В портфеле обнаружено около восьми килограммов взрывчатки.
В тот же день, 12 декабря, три взрыва раздаются в Риме. В 16.45 — в подземном переходе Трудового банка. Четырнадцать человек ранено. В 17.16 и в 17.24 — у столичного памятника «Алтарь отечества». Восемь раненых...
Вечером, пытаясь сбить волну паники, поднявшуюся в стране, премьер-министр выступает по телевидению.
— Будет сделано все возможное, — говорит он, — чтобы найти и наказать тех, кто лишил жизни одних и поразил в самое сердце всех...
Что происходит в Италии? Отчего с 1968 года все времена года в этой стране стали именоваться «жаркими»? Ответы на эти вопросы не просты, и искать их надо в экономической и политической обстановке. С одной стороны, экономический застой и начавшийся финансовый кризис. Правящая демохристианская партия предложила один лишь выход — двинуть экономику вперед за счет трудящихся, заморозив их- заработную плату, ограничив право на забастовку, усилив «отдачу» труда (то есть эксплуатацию). С другой стороны, к этому времени возросло и самосознание трудящихся. На политику правительства они отвечали организованными забастовками и политическими демонстрациями. В эту борьбу, которая велась прежде всего под руководством компартии и передовых профсоюзов, включился не только рабочий класс, но и молодежь (в первую голову — студенты, выступавшие за демократизацию университетских программ), интеллигенция, служащие.
Фотографии демонстраций и митингов, избиения полицией их участников, списки арестованных и отправленных в больницы стали обычной газетной информацией. Эхо были действительно вести с «фронтов классовой борьбы», и «фронт» этот прошел не только поперек миланских и римских улиц и площадей, но разделил друзей и семьи. «Право», «лево», «центр» для многих перестали быть абстракцией, а стали принципом, который надо было защищать, стали мужеством и трусостью, верностью и предательством, верой и страхом, причиной забитости и предметом властолюбия...
И в этой напряженной, тревожной обстановке, где все решали сплоченность, продуманность и ответственность действий левых демократических сил (именно тогда был раскрыт заговор военных, планировавших переворот по типу греческих полковников с «подключением» НАТО), в обстановке, когда одной из задач было не допустить кровопролития, — происходили события, определить которые можно лишь словом «провокация». По данным министерства внутренних дел, за двенадцать месяцев 1969 года зарегистрировано 53 террористические акции. Их авторов во многих случаях определить было несложно: взрывы в отделениях и секциях компартии, в комитетах бывших участников Сопротивления, в редакциях прогрессивных газет были, несомненно, делом рук неофашистов. За «честь» же быть названными авторами многих бессмысленных акций, направленных против ничего не ведавших прохожих, зачастую выступали ультралевые организации — от маоистских до анархистских. Им приписывались взрывы, прогремевшие 25 апреля на международной ярмарке в Милане, на железнодорожном вокзале Милана (двадцать раненых) и в ночь с восьмого на девятое августа в девяти мчащихся поездах (десять раненых). Наконец, взрывы, с которых мы начали рассказ, — 12 декабря 1960 года...
Первых арестованных машины карабинеров стали доставлять еще вечером 12-го. Сотни длинноволосых, бородатых, облаченных в джинсы, кожаные куртки, экзотические пончо, макси-пальто и мини-юбки молодых людей рассаживались по скамьям полицейских участков в ожидании предварительных допросов. Планомерно, проставляя галочки в заранее составленных списках, полицейские и агенты прочесывали помещения маоистских, анархистских и фашистских группировок, реквизируя по пути листовки, призывавшие к террору, и собирая тут и там оружие, кастеты, металлические прутья.
Одним из первых арестован анархист Джузеппе Пинелли — 41 год, женат, отец двух дочерей, железнодорожный служащий — таково краткое досье Пинелли. В свое время ему предъявляли обвинение в участии в террористической акции на миланской ярмарке, По сообщению представителя полиции, Пинелли на допросах держался спокойно и уверенно, утверждая, что в период, когда был совершен взрыв, он находился в «своем» баре с друзьями (на этот счет были получены и соответствующие свидетельские показания). Однако в понедельник, 15-го, после нового жесткого допроса в управлении, Пинелли во время перерыва неожиданно для присутствующих метнулся к окну и, опередив кинувшихся наперерез агентов, выбросился с пятого этажа. Такова история Пинелли, по крайней мере, в официальном изложении полиции.
15 декабря, то есть в тот же день, полиция начинает разрабатывать новую линию и арестовывает Пьетро Вальпреду, который и стал одной из ключевых фигур судебного процесса по делу о взрыве в Сельскохозяйственном банке, процесса, тянущегося доныне.
Штрихи к портрету Пьетро Вальпреды
С самого начала стало очевидным, что процесс по «делу Вальпреды» носит откровенно политический характер. В этой истории потому важно представлять не только «кто, когда, где и почему», но и направление политической мысли, если таковая была, или же действий, которые вдохновляли обвиняемого; важно понять, в конце концов, с кем он шел.
