Девушка, похожая на его норвежку, показала ему дом Рихтера. С дороги дома не было видно. Он вошел в обвитую плющом калитку и пошел по аллее, по обеим сторонам которой были цветочные клумбы. Аллея вела к расположенной на холме буковой рощице. Пройдя еще пятьдесят метров, он оказался перед гаражом с тремя отделениями, где стояли «мерседес-300» и маленький красный «фиат». Третье отделение было пустым. Он сделал еще несколько шагов, затем вернулся назад и оставил в пустовавшем отделении гаража свой изорванный рюкзак. За следующим поворотом он увидел дом. Это было длинное низкое строение в современном духе — стекло и бетон. Можно подумать, что находишься в Калифорнии или на Лазурном берегу. Ребята смотались из Парижа одновременно с ним, но в южном направлении. Вся банда, в том числе и Этьен, временно отпущенный на свободу. Они взяли с собой музыкальные инструменты и надеялись, что смогут подрядиться в каком-нибудь кабачке, а если нет, то будут подрабатывать у владельцев загородных вилл вроде этой, устраивающих вечера; когда есть девчонки, это не так трудно. Вместо него взяли Бенда Мерло, который неплохо играет на гитаре. Своя манера и выучка. А он лег курсом на восток, к прошлому. Почти полное отсутствие конкурентов по автостопу. Он не ожидал, что в конце путешествия окажется в таком райском уголке. Его звонки были напрасными. Шесть часов вечера. Солнце еще достаточно припекает. А что, если Рихтер тоже отдыхает где-нибудь на юге? Он открыл дверь и крикнул: «Есть кто-нибудь?» Коридор выстлан плитками из пластика под мрамор, на стенах абстрактные картины. Он учил английский, испанский, а по-немецки не знал и трех слов. Ангорская кошка пересекла коридор с видом оскорбленного султана. Он закрыл дверь и обогнул дом с правой стороны. Другая сторона выходила на юг. Терраса, плетеные стулья под защищающими от солнца зонтиками. Ступеньки из мрамора, быть может тоже пластикового, вели к изумрудному бассейну. Две женщины, принимавшие солнечную ванну, лежа на надувных матрасах, поспешно прикрылись полотенцами. Стараясь не краснеть, он спустился вниз по ступенькам и сказал:
— Я ищу Карла Рихтера.
Они обе были медного цвета, тела натерты кремом, волосы затянуты повязкой, на глазах темные очки со стеклами, широкими, как блюдце. Старшей не меньше сорока лет. Вторая, которой могло быть двадцать пять, ответила с забавным акцентом:
— Его здесь нет.
— Тем хуже. Я подожду. У меня в запасе три месяца.
Она сняла очки и улыбнулась. Ее взгляду было больше чем двадцать пять лет. Казалось, она хотела рассмотреть, чего он действительно стоит. Ее улыбка относилась, конечно, к его туристской рубашке, порванной на левом локте, его синим джинсам, вылинявшим и облегавшим его слишком плотно, его белым от пыли туфлям, но у ее больших глаз было то задумчиво-расчетливое выражение, какое он замечал у барышников в деревне, где когда-то проводил каникулы.
— Вы увидите его, конечно, раньше чем через три месяца, — сказала она, — он вернется к вечеру. Вас прислали из института?
— Нет. Из какого института?
— Французского института в Штутгарте. Мой отец активно участвует в его работе.
Не мог же комиссар быть все-таки такой дрянью, чтобы послать его по ложному следу.
— Я действительно нахожусь у господина Рихтера? Карла Рихтера?
— Разумеется. Меня зовут Грета. Я его дочь. Эта дама, которую вы видите здесь, она — как у вас говорят? — да, моя мачеха. Вторая жена моего отца. Он развелся с моей матерью. Я не так оказала «мачеха»? Извините, если я говорю с ошибками...
— Вы говорите неплохо, но у вас очень забавный акцент.
— Это потому, что я училась в Англии и все языки у меня немного путаются. Вы не хотите присесть?
— Нет, спасибо.
— Тогда отодвиньтесь, а то от вас на меня падает тень.
Он сел. Ступенька была очень горячей, и от солнечных бликов на воде было больно глазам. Он забыл свои темные очки в одном «опеле» между Страсбургом и Штутгартом.
— Лучше я зайду еще раз, когда ваш отец вернется. Я не хотел бы вам мешать.
— Вы никому не мешаете.
Старшая женщина сказала несколько слов по-немецки, и Грета подхватила:
— Да, Марта предлагает вам искупаться в бассейне, это вас освежит.
— У меня нет с собой плавок.
Они поговорили между собой еще, затем Грета предложила с улыбкой:
— Вы можете купаться голым. Мы, в Германии, поклонники природы и не видим ничего дурного в том, чтобы ходить без одежды.
— Нет, спасибо.
Марта рассмеялась, полотенце сдвинулось и открыло ее грудь, такую же загорелую, как все тело. Крупная женщина, с плечами шире, чем у него, могучий бюст, основательный зад, но живот плоский и мускулистый. Одна из этих старых шлюх, которые умеют за собой следить. Грета, напротив, казалось, сошла с картины Кранаха: тонкая, почти хрупкая, с маленькой грудью, с чуть выдающимся вперед животиком, накинутое полотенце четко обрисовывало ее бедра. Брюнетка, и не думающая подделываться под блондинку по примеру мачехи.
Он сидел, надеясь, что загар скроет кровь, прилившую к его щекам.
— Раз вы не хотите купаться, вы могли бы тогда приготовить нам мартини.
Она показала пальцем на большой голубой ящик, стоявший в тени одного из зонтов. Он встал, подошел и поднял крышку. Поток холодного воздуха обдал его лицо. Внутри были бутылки, стаканы и какие-то инструменты, назначение которых было ему неизвестно, — все это покоилось на слое ледяных кубиков.
— Вы не умеете приготовлять мартини по-английски?
Единственное желание: забрать свой старый рюкзак в гараже и дать отсюда тягу как можно скорее.
— Я сейчас вас научу.
Это был не такой мартини, который ему обычно приходилось пить. Крепче и лучше. Но он отказался от второго стакана. Все это было странно. Может быть, комиссар предупредил Рихтера, и его будут атаковать теперь с двух сторон. Он почти хотел, чтобы это было так. Он не чувствовал себя так скверно перед Сирио и даже перед сыном Венеры.
Марта и Грета допивали свой третий мартини, когда раздался звонок. Он не заметил белый телефон, стоявший у подножия лестницы, шнур, извиваясь на газонах, тянулся до самой виллы. Грета сняла трубку и быстро поговорила с кем-то, а потом с Мартой.
— Это мой отец, — сказала она наконец. — Сегодня вечером он останется у своих друзей.
Разумеется.
— Неважно. Я приду еще раз. Скажите ему, что я не спешу.
— Он желает, чтобы вам было у нас хорошо, и спрашивает, какова цель вашего визита.
— Одно личное дело. Я объясню ему сам.
Она протянула ему трубку, но он покачал головой:
— Нет, я хочу его видеть.
Она обменялась еще несколькими фразами с Рихтером, прежде чем окончить разговор.
— Отец самым сердечным образом приглашает вас остаться на эту ночь у нас, в вашем распоряжении комната для гостей. Он вернется завтра утром и будет рад с вами познакомиться. Ваши вещи в машине?
— Я добрался до вас автостопом. У меня всего лишь рюкзак, который я оставил в гараже.
Она не разобрала слова «автостопом». Тогда он сделал обычный знак, подняв руку и оттопырив большой палец. Казалось, Марте стало с ним скучно, и телефонный звонок породил в ней какие-то замыслы. Она оживленно поговорила с Гретой и быстро направилась к вилле, обернув вокруг бедер полотенце.
— Она собирается поехать к своим друзьям, — объяснила Грета. — Мы будем с вами ужинать одни.
Он взял рюкзак в гараже и на обратном пути встретился с Мартой, которая мчалась по аллее, подобрав подол юбки. Комната была как и все остальное в доме: простота и роскошь. Он принял душ и сел в кресло на террасе со стаканом мартини, который ему приготовила Грета. На ней было платье из гибкого и блестящего металла. Он вндел такие раньше только на витринах. Две пластинки прикрывали кончики грудей. Она вытащила на террасу стол и накрыла его, упорно отказываясь от всякой помощи. Сейчас она была на кухне. С наступлением сумерек стало прохладнее, но от плиток пола исходило тепло. Он потягивал холодный мартини, бездумно глядя на спокойный ландшафт, простиравшийся перед ним. Холмы, поросшие виноградником, и еще прозрачные дымки тумана над овражками. Откуда-то донесся звон колокола. Оказывается, не так-то уж и плохо проиграть войну. Он не мог отогнать от себя мысли о Сирио, потеющем в душном гараже под машинами. Немецкими машинами к тому же. Может быть, Пуарье в своей конторе на Елисейских полях делает дела вместе с Рихтером. Грета ему сказала, что ее отец занимается экспортом и импортом.
За ужином, отлично приготовленным, она попросила его рассказать о майских событиях. Это был самый лучший месяц в его жизни. Потом он несколько поостыл. Та же история, что и с Сопротивлением, ставшим достоянием книг: он не мог заставить себя поверить в то, что партизанские баталии на бульварах и все такое прочее могут привести к чему-либо. Слишком просто. Игра в сыщики-разбойники для времяпрепровождения. Но, конечно, он был не прав. Когда дело касалось его, все усложнялось из-за матери. Она всегда все усложняла. Он забыл о ней по-настоящему на какое-то время только в мае.
