Утром туман постепенно растаял. Видны большие океанские суда, белые, с красивыми трубами, и маленькие суденышки разных рангов и разных назначений. Одни стоят у причалов, другие крутятся на рейде, уходят из порта или возвращаются с моря. И кажется, что порт — это все, что мы видим над водой: корпуса кораблей, краны, причалы. Но на самом деле в порту идет и другая, незаметная жизнь. Где-то водолазы проверяют винты, ведут подводную сварку, осматривают и ремонтируют причалы и прямо на плаву очищают подводную часть судна, вернувшегося из экваториальных вод, из теплых морей. За долгое плавание судно успело обрасти ракушками, морской травой, и, пока оно ждет причала и стоит на рейде, водолазы очищают его, возвращая судну ходовые качества. Всем этим занимается аварийно-спасательная служба ММФ. И спасатель «Посейдон», по-прежнему стоящий в готовности, и наш бот, и установка «Краб-2», и ряд вспомогательных судов — это и есть спасательная служба, работа которой невидима и незаметна...
Мы проходим на боте семь миль, бросаем якорь и поднимаем сине-белый флаг. Он означает: «У меня спущен водолаз. Держитесь в стороне от меня. Следуйте малым ходом»...
Солнечное утро. Тихая вода. С бота тянутся красный и синий кабели к камере и водолазу, а на палубе, у телевизора, стоят несколько человек и внимательно смотрят на экран.
— Пришел на рабочее место, — слышен голос Гены в динамике.
Теперь наступает самый ответственный момент: как будет работать камера под водой? Ради этого и весь эксперимент, ради этого у телевизора инженер отряда аварийно-спасательных работ Черноморского пароходства Виктор Климов, инженер по судоподъему Вадим Борисов и главный инженер Валерий Иванович Степкин.
Под нами на глубине восемнадцать метров затонувшее судно. Судно старое, не пригодное для эксплуатации.
На экране появляется неясный рисунок части судна, а затем носовая кромка его.
— Гена, Гена, направь на предмет, — просит Виктор и манипулирует ручками, добиваясь четкости и резкости изображения.
Видно, как водолаз передвигается в воде, и наконец камера замирает. В воде сорокакилограммовая шарообразная телекамера весит гораздо меньше, и водолаз сравнительно легко управляется с ней.
На экране вырисовывается кнехт, обросший ракушками.
— Вот видно хорошо... Держи еще. Гена, теперь притапливай камеру...
Кнехт уплывает куда-то за рамку, и видно лишь движение воды.
— Направил вниз....
— Иди на погружение...
И снова движение воды на экране, затем чувствуется, что камера остановилась, и сразу же голос водолаза:
— Нахожусь на грунте.
К телеэкрану вплотную подходит Вадим Борисов, инженер по судоподъему, который, если
«Краб-2» даст хорошие результаты, будет вот так же у камеры руководить работами водолазов. Он берет у Виктора микрофон:
— Двигайся ближе к судну. Еще ближе...
На экране появляется кривая носовая кромка, обросшая водорослями. Водоросли плавно покачиваются в воде.
— Дайте свет, — слышится в динамике голос водолаза. — Вода мутная.
Видно, как под водой вспыхнул свет, и изображение на экране стало гораздо отчетливее. Различаем какие-то цифры.
— Подойди еще ближе, — просит Борисов.
Вокруг телеэкрана собрались и матросы и водолазы. Все внимательно смотрят на экран, чувствуется напряжение, все молчат. Ребята-водолазы не очень-то оптимистично смотрят на «затею» с «Крабом». Дадут ли «добро» оба инженера?
— Гена, направь камеру на цифру.
Сквозь водоросли на экране приближается и увеличивается цифра.
— Какую цифру видишь?
Видно, как Гена протирает рукой цифру, очищает от водорослей.
— Кажется, восемь, — донеслось из динамика.
И вот наступил момент, когда чаша весов склонилась в пользу «Краба-2». Борисов переглянулся с главным инженером, Виктор улыбнулся, а ребята зашевелились. На экране четко была видна цифра «3». Это значит, что камера видит в воде лучше, чем водолаз! И по улыбкам, взглядам и движениям чувствовалось, как все довольны: телеглаз работает отлично.
А Борисов снова командует:
— Теперь отойди метра на два-три и притопи камеру вниз, к грунту.
Нос судна пошел вверх, и снова изображение остановилось. Отчетливо была видна часть судна, занесенного грунтом.
— Теперь иди от носа налево, покажи, как занесло.
— Понял.
Изображение в кадре начало смещаться вправо. Кривая линия поднимается все выше — значит, здесь судно занесено грунтом еще больше. Пока водолаз медленно передвигается с камерой, на экране ясно вырисовывается грунт и то, как глубоко засело в нем судно. Влево, еще влево — песок, мелкая галька, ракушки, водоросли н, наконец, вертикальная кривая. Четко видна разорванная взрывом кромка обшивки...
Я смотрел на экран, но мысленно был уже далеко, в проливе Лаперуза. Два года назад в густом тумане и на полном ходу корейское рыбацкое судно выскочило на рифы у мыса Крильон, почти у самого берега. А в ближайшем порту Корсакове, так же как теперь «Посейдон», стоял в получасовой готовности спасатель и по сигналу вышел на помощь. И все наготове: стотонный плашкоут, электросварочные агрегаты подводной сварки и резки, компрессоры, насосы, средства противопожарной безопасности и многое другое. Но не было вот такого телеглаза. На воду спустили шлюпку, и штурман руководил промерами глубин. Самое главное — это получить картину рельефа дна, узнать, как судно сидит на камнях, чтобы, стягивая и разворачивая его, не повредить еще больше. И в воду один за другим уходят водолазы. А на борту ждет инженер. Что скажут водолазы, когда поднимутся? Какие вокруг судна камни? И вот после того, как сделаны промеры и водолазы рассказывают, что же они увидели, — инженер составляет на планшете приблизительную картину дна. На это уходит много времени. Да и ошибиться нетрудно. В конце концов тогда суденышко сняли с камней, и я увидел его поднятым на слип. Две пробоины на днище, смятые и покореженные бортовые кили, сломан винт. Все это видели водолазы, но не видел инженер, не видел он и многое другое... А если бы тогда на борту был телеглаз? Инженер мог бы руководить водолазами, как сейчас руководит Борисов, и, что самое главное, по увиденным на экране деталям и сопоставлению данных промера ов мог бы гораздо быстрее определить и характер грунта, и как сидит судно, и в какую сторону стягивать его.
...Обходя нас стороной и замедлив ход, плывет работяга-буксировщик: флаг у нас еще не спущен. Но водолаз уже стоит на трапе. Ребята отвинчивают иллюминатор шлема, кто-то раскуривает сигарету, и Гена одними губами принимает ее и жадно затягивается.
— Ну как? — спрашивает он.
— Как в кино, — отвечает второй водолаз. — Штука нужная...
Возвращаемся в порт. Успели вовремя, потому что показался плавкран: он шел поднимать то, что мы видели на экране. Солнце, ветра нет. Кажется, погода обещает быть хорошей, но осень — самое коварное время.
С моря порт кажется еще красивее. Он виден по горизонтали и в перспективе. При взгляде на белые корпуса кораблей невольно думаешь о «Крабе-2». Пока он «видит» на расстоянии нескольких метров. Но это пока... Телеглаз поможет гораздо быстрее осматривать флот, грамотнее вести подводный судоремонт и судоподъем, лучше эксплуатировать причалы... Пока есть туманы и штормы, рифы и скалы, у причалов будут стоять носом в море и кормой к берегу спасатели, а напряжение «получасовой готовности» хоть немного снимет телеглаз и придаст всем звеньям аварийно-спасательной службы уверенность, быстроту и точность, которые так необходимы, когда в эфире раздается «SOS».
Н. Сафиев, наш спец. корр.
Американские встречи спортсмена-конника
— Вы собираетесь наконец работать? — спросил Томас Кингсли, на чьей ферме мы жили с тройкой наших рысаков.
Долго терпел он, наблюдая наше типично ипподромное шаманство: сдувание пылинок с лошадей, проводки в руках под попонами, теплая водичка по утрам, а главное — не перетрудить работой, лишней ездой! Он видел, что мы не бездельничаем, толчемся вокруг лошадей с утра до вечера, но все это было не в его вкусе. Долго терпел Томас Кингсли-ковбой, но тут не выдержал.
Когда мы с тройкой пересекли Атлантику, на вероятный вопрос: «Что вы хотели бы увидеть в Америке?» — у меня был готов ответ: «Ковбоев». И вот неожиданно без всяких предисловий мы оказались с ковбоем лицом к лицу. Томас вообще был немногословен, но, как это бывает с молчаливыми людьми, взорвавшись, уже не мог остановиться.
— Поймите меня правильно, — говорил он, — вы конники-спортсмены, а я ковбой. И лошадь и езду я понимаю как ковбой. Поймите правильно, я не намерен вас обидеть. Мы, люди Северной Дакоты...
