С наклоном, с шумом рассекая воздух, пролетала стая уток.
Вода в Большой Лабе пенно-голубая.
Загеданка грохочет.
Трубят два ишака, бродившие по поселку.
Над вершинами взошло солнце. Солнце, разгораясь, съедая тени, начало перемещаться к противоположной, еще погруженной в спячку серо-матовой цепи гор.
И еще громче, захлебываясь, заверещала птица, возвещая приход всемирного благовеста.
Никто не знал, как звали эту птицу. Даже Ивлев не знал, Иваныч утверждал, что птица кричала:
— Вы видите! Вы видите!
Эта птица, которую я представлял большой — такой у нее был громкий голос, — оказалась величиной с воробья... с коричнево-огневой грудкой, желтым клювом. Раскачивая ветку, она подрыгивала черным хвостиком, удерживая равновесие. И кричала, чтобы не быть взорванной захлестнувшей ее радостью.
V
Даже ночи стали другими — теплыми. Ночью горы приближались к поселку вплотную. Темнота густела и уплотнялась. Только сильнее был слышен гул падающей воды. И все цепенело в какой-то чуткой дремоте.
Впереди кто-то закурил. Внезапно погаснув, огонек затеплился в другой стороне. И, словно получив сигнал, целая толпа невидимых людей зачиркала спичками. Тут же огоньки задувались, хотя вокруг было безветренно.
— Да это светляки, — догадался Иваныч.
Можно было подумать, что эти летучие светляки разгорались только в полете от трения с воздухом.
Ивлев не знал, в самом деле это так или нет, но объяснил нам:
— Светляки — это к погоде.
VI
Поход.
20 июня. Вышли с Иванычем на поиски истока Загеданки: решили обследовать реку от устья до истоков.
Ивлев сказал нам, что исток этот там, в горах. Там, в горах, есть озеро непривычного для глаз голубого цвета — цвета светящейся бирюзы. Озеро глубокое. Даже гидрогеологи, что обмеряли озеро прошлым летом, не смогли нащупать дна. Озеро мертвое, никакой живностью не заселено, даже рачков и то нет.
Ивлев сказал, что озеро это лежит недалеко, дня за два можно обернуться.
Мы уже знали, что означало по местным понятиям «недалеко». Ивлев как-то водил нас на солонец — может, оленей подсмотрим.
— близко, — сказал он.
Он шел медленно, а мы за ним чуть ли не бежали, чтобы не отстать. Это «недалеко» стоило нам шести часов скоростного шага.
Так что мы взяли продуктов дня на четыре.
Устье Загеданки было обжито: стояли сарай, бревенчатая баня в копоти с желобками для стока воды в навесной чугунный чан. Дымила пекарня. За оградой пекарни Загеданка расплющивалась, разбивалась на мелководные рукава, а чуть выше перекрывалась висячим мостком.
На окраине поселка мы выстрелили, отсалютовав Петровичу, пасечнику. Мы прокричали Петровичу:
— Меду-у!
Петрович приветственно вскинул руки, сложил их в рупор и закричал в ответ:
— Качать скоро будем. День-то какой!
Да, взяток верный: пылью висели пчелы над ульями.
За пасекой дорога, круто взбираясь вверх, была наезжена вдоль берега Загеданки.
Вдруг дорога, обрубленная, сузилась до тропы. По заваленной камнями тропе, вырыв водоемчики, сбегали ручьи. Вперед можно было продвигаться, только прыгая с камня на камень.
...Начался такой крутой подъем, что, карабкаясь, чуть ли не руками отталкиваешься от земли. Загеданка здесь обрывалась вниз водопадно: водопад из пены и пузырей.
— Давай напрямик, через эту промоину? — предложил Иваныч.
Промоина издали была похожа на тракт, прорубленный в лесу. Вблизи же это оказались заросшие мхом стволы. Вокруг стволов земля как с содранной кожей — только валежник трещал под ногами, и на дне ям обледенел грязный снег с налипшими прелыми листьями и ржавыми иглами пихт — это, все подмяв, сползла к устью лавина снега.
...Лесоповал. Гнилостное место с въевшейся сыростью и мраком: дышать нечем от удушья.
Иваныч обождал меня и, когда я догнал его, сказал с твердостью умудренного человека:
— Ничего. Это горы. Сперва выматываешься. Позже почувствуешь, что отдохнул. Позже.
— Да, потом, потом, — согласился я. Хотя, честно признаться, мне это «потом» нужно было сейчас.
— Загеданка уходит, — сказал Иваныч.
Загеданка здесь стекала влево. Весь берег в зарослях темной крапивы, лопуха, удерживающих сырость.
Запрокинув голову до ломоты в шее, можно было видеть над головой вцепившиеся в каменистые откосы сосны с вылезшими наружу корнями.
Массив леса вдруг очутился внизу, и уже под нами раскачивался вершинами деревьев. И пихты стали редеть и заметно убывать в росте: чем ближе к небу, тем все вокруг уравнивалось в росте.
Теперь пекло только на солнце, а в тени уже подмораживало стужей совсем приблизившихся вершин.
Стал накрапывать дождь. Мы сгрудились под деревом, ожидая, не окатит ли ливнем. У корней ствол без коры и с одного бока отполирован зеркально.
— Кабан чесался, — определил Иваныч.
Раздался храп, чавканье грязи, треск сучьев — смотрим, люди в зимних барашковых шапках на мыльных, взмокших лошадях.
— А, приветствуем, салам, — сказал Иваныч.
Это подъехали ногайцы: Ахмет, Керим и Исая. В горах они пасли стадо коров. Мы встречали их изредка в поселке, возле пекарни. Всегда ногайцы разговаривали как-то все сразу, и трудно было понять, кого слушать, чтобы уловить нить общего возбуждения.
И теперь, когда мы рассказали ногайцам, что держим путь к голубому озеру, к истоку Загеданки, и спросили, далеко ли еще идти до озера, они громко заговорили, перебивая друг друга, размахивая запальчиво руками. Не то заспорили, не то ругались.
— День шагай. Два шагай. Или снег выпадет? Буран будет. Или дорогу зальет? Дождь будет. Или ничего не будет? Или будет.
Одним словом, поняли мы: как только этот редевший лес закончится, перед нами откроется долина и тут, если мы возьмем по правую руку от Загеданки, увидим их стоянку. Гостями будем.
Лес, подравниваясь в росте, стал кустарником с отдельными приземистыми деревьями. Иваныч показал на розово-кремовые заросли. Это было скопище рододендронов: розово-кремовые цветы с восковыми темно-зелеными стручковыми листьями.
Цветы в преддверии пастбищных сквозняков.
Снег на вершинах просматривался отсюда уже исцарапанным.
В открывшейся просторной долине Загеданка разбивалась на ручьи.
Долина проглядывалась далеко-далеко.
— Дым справа, дым! — закричал Иваныч.
Мы свернули в сторону дыма и вскоре увидели палатки.
— Ай, вай, ай, вай! — услы шал я тягучую песню.
Это, раскачиваясь, пел Ахмет.
— Ахмет, — сказал я, — принимай гостей.
Ахмет обернулся, положил руки на грудь, потом ушел в палатку и вышел с ведром.
Это он вынес нам ведро бай-рана. Байран — нечто среднее между молоком и сметаной: уже не молоко, но еще и не сметана.
Вокруг двух палаток ногайцев трава объеденная — одни корешки уцелели, и истоптанный скотиной загон.
— О чем это ты так... тягуче так пел? — спросил я у Ахмета.
— Один я здесь, — сказал Ахмет. — Плакать хочется. Оттого я и пою. Керим и Исая там... — и он показал рукой вниз.
Внизу ходили маленькие коровки. Ахмет сказал:
— Все покажем. Все увидим, чего не увидишь. Все увидим.
21 июня. Отсиживались в палатке. Туман обволок вершины, заполнил дымившимися тучами долину. Стерев все предметы, повалил мелкий снег с ветром. Опасались, что сорвет палатку.
Только собака с волокнистой шерстью спокойно лежала у входа в палатку, потом куда-то убежала, снова появилась и опять легла у входа, положив морду на вытянутую мохнатую лапу, — эта горная овчарка делала свое дело, не ожидая ни понуканий, ни вознаграждения и не выказывая нам ни особого расположения и ни особого недружелюбия.
Ждем, когда погода установится.
Исая, крутившийся волчком, все предлагает сыграть в карты, в «дурачка». Он вчера проигрался, и было видно, что уже не успокоится, если не отыграется.
Керим разговаривал как по науке:
— В горах без мяса не проживешь. В бане грехи смывают, а мы на себя новые лепим. — И хитро ухмыляется, чего-то постоянно не договаривая. Когда же разговаривали другие, то он, о чем бы речь ни шла, в общий разговор вставлял фразу, смысл которой мы все никак раскусить не могли.
Он говорил: «Я знаю, почему я не знаю», — и еще хитрее щурился.
Ногайцы, чувствовалось, видят, что мы не чужие, но не настолько еще свои, чтобы говорить с нами по душам.
Ахмет же сказки рассказывал.
— Ай, вай, вай! — и спрашивает у меня: — Стадо баранов видел?
— Нашел чем удивлять, — усмехнулся Иваныч.
Ахмет доволен.
— Вай, вай, — размахивает он руками. — Шагай стадо баранов. Впереди козлы бородатые. Дорогу указывают... Щипай травку на здоровье. Бурдюк отращивай до земли... О дороге не думай... Да? А вот ты видел стадо козлов, которых вели бы бараны, а?
