Мы бы и дальше наблюдали это уморительное зрелище, но звереныш заметил мать и братца и неохотно поплелся за ними.
Если рассказать Васе, какой он прозевал сюжет, охотясь с «мортирой» на птиц, — значит испортить ему настроение на всю жизнь, и мы с Виталием договорились молчать.
Но морж тоже событие. И Вася заснял его во всех эффектных ракурсах. Потом я надрезал верхнюю губу моржа, и потекла сукровица. Значит, туша не старая, видимо подранок. Впрочем, давность смерти у моржей трудно определить; кровь у них свертывается с трудом, и этим можно объяснить, почему чукчи готовят копальхен — кислое мясо, которое долго хранится, — именно из моржатины.
Заговора молчания у нас не получилось — силы воли хватило только до вечернего костра. За ужином мы проболтались.
Вася свирепо бросал в костер все, что попадало под руку, и молчал. Потом притащил огромное бревно — один конец положил в костер, другой приспособил под сиденье. Потом сходил еще за одним бревном — душевные неурядицы порождали у него титаническую работоспособность...
Мы с Виталием виновато улыбались. А перед сном противными подхалимскими голосами выразили желание нести его объектив в своих рюкзаках.
Наш маленький отряд занимался весьма прозаическим делом. Необходимо было определить, хотя бы на глаз, запасы строительных материалов и перспективы их добычи, хотя кому они нужны сейчас в этой глуши? Но по соседству с нами партии ищут золото, или нефть, или вольфрам, или олово, или ртуть. И обязательно что-нибудь будет найдено, и возникнет прииск, а затем город. И тогда-то понадобятся наши сведения о смоляно-черных и красных игнимбритах, розовых туфах липаритов и снежно-белом, мелкокристаллическом мраморе...
Экспедиция долгая, и нам хватает времени и на открытия, и на чаевки у костра, и на дожди, и на встречи с Рыжебокой.
В очередном маршруте мы с Виталием сделали большой крюк по тундре, и, когда тяжелый туман накрыл нас и не стало видно сопок и ручьев, мы в последний раз посмотрели карту, спрятали ее в полиэтилен, чтобы не промокла, взяли по компасу направление строго на север и пошли. Там, на севере, море, Ледовитый океан, а когда рядом море, не заблудишься. Возвращаться на базу по берегу моря — это удлинять маршрут, мы и без того устали, но нам ничего больше не оставалось. Туман и мелкий дождь пробрали нас до костей, мы старались идти быстро, чтобы не мерзнуть.
Боялись только одного — наткнуться в середине пути на прижим. На карте он не обозначен — старая карта, но мы не раз встречали прижимы на этом побережье. В некоторых местах каменные стены с отрицательным углом грозили обрушиться на голову от малейшего шороха. А что, если и здесь встретим прижим? Тогда придется возвращаться, пережидать туман и идти обратно тундрой.
Мы идем уже час. Сыро и тепло. Тихое море справа.
— Смотри, — говорит Виталий.
На галечном берегу глубокие следы. Следы большие — медведицы, рядом поменьше — медвежат, и следы какого-то копытного. Возможно, оленя. Дело ясное — звери догоняли добычу.
Все следы шли в одном направлении, в сторону мыса; следовательно, где-то звери смогли подняться в горы. Это нас радует. Видно, прижима там нет. А раз медведи поднялись, мы-то уж как-нибудь тоже. Знать бы только где.
Надо доверять зверю, решили мы и пошли быстрее. И еще подумали: это наверняка Рыжебокая с малышами, кому же еще быть?
Мы шли, внимательно рассматривая берег. Вот кайра сорвалась с обрыва и низко над морем ушла в туман, за ней вторая; вот гага спешит по берегу к воде, бросается в волну, а за ней выводок гагачат, молодняк, летать еще не умеет; вот длинношеий баклан примостился на выступе, сидит выше всех, озирает птичье царство как свое собственное, поворачивает шею надменно, горделиво.
Впереди по обрыву посыпался ручеек мелких камешков. Я посмотрел вверх и замер от неожиданности: на белесое туманное небо проецировалось семь темных фигур.
— Бараны!
— Нет, козлы, — внимательно рассмотрел их Виталий. — Молодые, сеголетки. А вон старик, вожак.
Козлы сверху смотрели на нас.
— Э-ге-гей! — крикнул им Виталий. Козлы не пошевелились.
Мы пошли дальше. Козлы помчались по скалам вперед, обогнали нас по вершинам и снова подошли к обрыву, наклонив головы, рассматривали нас. Несколько раз так повторялось. И нас, и их забавляла эта игра в прятки.
— Непуганые... нисколько не боятся.
— Догадываются, что стрелять не будем.
— Просто медведей на нашем пути нет. Иначе козлы не вели бы себя так беспечно...
Вот мы у мыса. Теряются следы, кончается берег. Взгляд упирается в каменный обрыв. Мы видим прижим, вперед пути нет, и оба, как по команде, садимся на землю. Самое время закурить. Плохи наши дела.
Кругом тишина, только слышен глухой шелест моря и звон ручья, чуть-чуть разрезавшего скалы; ручеек ниспадает вниз, разбившись на несколько водопадов.
Вот он, прижим, и непонятно, куда могли деться медведи? Не видно места трагедии. Остается допустить, что чайки растаскали остатки трапезы, а дождь и волны смыли кровь. Но куда же пропали следы?
Невеселых дум хватило еще на одну сигарету. Теперь, если возвращаться, придем на базу только завтра.
Мы отстегнули кружки от кармашка рюкзака и направились к ручью. Блаженные улыбки осенили наши физиономии. И вовсе не оттого, что мы утолили жажду. Мы смотрели на ручей, падающий сверху, и к нам пришло решение...
От прижима у зверей был только один путь — в скалы, по ручью, прямо по воде!
Нам все равно — и так промокли до нитки. Спешим проверить наше предположение. По ручью можно подняться, цепляясь руками за камни дна. Вода течет в рукава, течет за воротник, водопады обрушиваются прямо на голову, приходится закрывать глаза, но мы лезем вверх, и это нам удается, и мы рады, что не надо возвращаться, что вот еще немного, и мы будем на вершине скалы, а через два часа — на базе! Спасибо тебе, Рыжебокая!
— Полным-полно медведей, — сказал Вася, когда мы пришли на место. — Полным-полно медведей.
Он возвращался с древнего могильника и с высоты
Сопки видел медвежье семейство. Звери шли по распадку цепочкой, друг за другом.
Мы соединили на карте точки, где видели косолапых, получился неправильный четырехугольник, одной из сторон которого был берег моря. И вышло, что медведей было не так уж и много. Просто нам попадалась одна и та же медведица — Рыжебокая с детьми, а четырехугольник был ее территорией. Наша база на берегу, в устье реки — домик в заброшенном селении — как раз посредине ее территории. Значит, она сюда еще придет.
— Вася, держи телевик шире, блондинка скоро появится...
Вася улыбается, он верит — долготерпение в конце концов вознаграждается.
Но проходят дни, и вот последний совместный день нашего поля. Ребята уходят на восток, в ближний поселок, а я остаюсь. Со мной все оборудование, все имущество, образцы грунта. Идут они налегке, даже без спальных мешков, потому что чертовски трудно вверх-вниз по горам с тяжелым грузом на спине, да и резиновая двухместная лодка не выдержит много, а все прижимы придется обходить по морю на веслах, на резиновой «двухсотке», которая капризничает на волне. Втроем, с грузом и без груза, нам путь не осилить, лодка рассчитана на двоих. Да и с грузом должен кто-нибудь остаться. Бросать оборудование, имущество, находки — это наверняка подвергнуть их риску быть испорченными медведями, да и от любопытства постороннего человека лучше застраховаться понадежней, бывало всякое. Бросаем жребий.
Выходит, что остаться должен я. Сидеть и ждать — теперь это моя основная работа. На другой день после прихода в поселок ребята должны послать за мной вельбот.
Мы прощаемся, и у всех грустное настроение: я волнуюсь за ребят, а они думают обо мне.
Идет дождь. Говорят, в таких случаях это хорошая примета.
— Рыжебокой привет! — кричит мне Виталий.
Поселок заброшен уже давно. Два колхоза объединились, и чукчи переселились в другой, где богаче охота, больше нерпы и моржа, да и расположен он лучше. Этот, покинутый, далеко от вездеходных и тракторных дорог, а потому песец тут есть, и зимой тут охотятся, вот и дома стараются поддерживать — дом в тундре всегда пригодится бродячему человеку, будь то геолог, пастух, охотник или журналист. Был бы человек хороший да берег бы жилище.
Я облазил все дома, их было не больше двух десятков. Нашел пачку вермишели — оставил кто-то из охотников еще прошлой зимой. Нашел толстую книгу без обложки из жизни шахтеров. Нашел керосиновую лампу без стекла. Ночи темные, и лампа очень пригодилась.
Вместо стекла в лампе приспособил пустую стеклянную банку из-под консервов. Лампа получилась отменной. Я ее подвесил к потолку. Стало как в каюте, и я почувствовал себя матросом на лишенном парусов бриге.
Жизнь шла своим чередом. По утрам я садился в дюральку, переплывал на веслах бухту, проверял сеть. Шел голец. Солил я его и вялил, готовил впрок. Соорудил даже малую коптильню. В заброшенном складе было много ящиков соли, пригодилась. Мой чердак был увешан вяленой, сушеной, копченой рыбой.
