Жизнь шла своим чередом. По утрам я садился в дюральку, переплывал на веслах бухту, проверял сеть. Шел голец. Солил я его и вялил, готовил впрок. Соорудил даже малую коптильню. В заброшенном складе было много ящиков соли, пригодилась. Мой чердак был увешан вяленой, сушеной, копченой рыбой.
Каждый вечер на поселение надвигались туманы. Туманы шли с моря, и из тундры, и откуда-то сверху — отовсюду шли туманы, я просто задыхался в них.
В один такой туманно-тоскливый вечер я мыл котелок в ручье, очищал его от остатков ухи, чтобы вскипятить чай. Набрал воды и вдруг заметил у крайнего дома серые тени. Пригляделся — это были медведи. Осторожно, стараясь не шуметь, не привлекать их внимания, пошел по тропинке домой. Принес всего полкотелка — спешил.
Медведи были от меня через два дома. Рыжебокая и малыши. Медведица ходила вокруг дома, что-то вынюхивала, потом поднялась на задние лапы, передними уперлась в наличник, казалось, она заглядывает в окно. Один малыш суетился рядом, а второй быстро залез по лестнице на крышу и устроился на коньке, посматривая на братца и как бы приглашая поиграть.
Медведица подошла к лестнице, стала на задние лапы и начала ее царапать, очевидно приказывая малышу спуститься.
А если они вздумают поиграть на моем доме? Наверняка учуют рыбу на чердаке.
Я свалил лестницу, ведущую на чердак. Опрокинул бочку с керосином и покатил ее так, чтобы керосин проливался на тропу — возможно, запах керосина отпугнет гостей. Поставил бочку в дверном проеме — от нее ужасно несло, приготовил топор и два фальшфейера.
Медвежата уже были на земле. Они что-то не поделили и принялись возиться. Мать не обращала на них внимания.
Надо было отпугнуть их, не позволить идти по тропе мимо моего дома, и я начал стучать в бочку топором. Керосина там было немного, и железная бочка звучала звонко.
Медведица встрепенулась, подняла голову, искала, откуда звук, и увидела меня. Не скажу, что я почувствовал себя очень уверенно.
Наверное, она была удивлена. Еще бы! На ее территории — чужой. Она не торопилась уходить. А медвежата на стук не обращали внимания. Стоя на задних лапах, они обхватили друг друга, но никто из них не поддавался — силы, наверное, были равными. Они переминались с ноги на ногу, а я стучал в бочку. Стук был ритмичный. Я представил себя со стороны: растрепанный бородач стучит топором в бочку, бросая опасливые взгляды в сторону медведицы, а два ее детеныша под эту музыку танцуют.
Долго продолжался концерт, я даже вспотел.
Мать разняла малышей и пошла ко мне. Я перестал стучать. Торопливо зажег фальшфейер и бросил его. Она отпрянула, еще раз посмотрела на меня и пошла стороной к ручью. Дети обогнали ее, и вскоре вся троица скрылась в тумане.
Наверное, Рыжебокая больше не придет. Раз чужой в ее владениях, она будет держаться от этого места подальше.
Я опрокинул свой барабан, закрыл дверь на засов, чего раньше никогда не делал, залез в спальный мешок и, впервые не чаевничая, попытался заснуть.
Вскоре туманы пропали, пошли солнечные дни бабьего лета, и однажды я заметил из окна избушки судно, бросившее якорь напротив поселения.
Я оглядел свою физиономию в зеркале компаса, расчесал бороду, застегнул куртку. Лыжную шапочку вывернул наизнанку, чтобы выглядела почище. Побежал к берегу. Здесь все обитаемо, дорогие гости! Это моя территория, черт возьми! Это наша с Рыжебокой территория!
С судна уже спустили бот. Я просигналил морякам, показав, как входить в бухту. На всей команде были спасательные жилеты. Первым на берег выпрыгнул человек в синем жилете с шевронами. Это был капитан. Оказалось, мои гости — научно-поисковое судно одного из НИИ соседней области.
— Два месяца на земле не были, — вздохнул капитан.
— А сюда чего?
— Да рыбки половить. В море, как ни странно, рыбы нет, — засмеялся капитан. — Разрешите сеть бросить? — спросил он.
— Валяйте!
Матросы вытащили голубую капроновую японскую сеть с очень большой ячеей.
— Вашей сетью нерпу ловить, а не рыбу. Возьмите мою, — предложил я капитану. — А меня отвезите на судно, а?
— Отвезите его на судно, — сказал капитан механику. — Отоварьте всем, что есть.
Артельщик был очень удивлен появлению нового человека. Он швырял в мешок колбасу, буханки, сгущенное молоко, чай. Наверное, вид у меня был далеко не свежий.
— Стоп! — я выложил из карманов все мои финансы. — Тут всего двенадцать пятьдесят.
— А! — весело махнул он рукой. — Спишем! После обеда подошел бот и отвез меня на берег. Матросы добыли несколько птиц. Сеть проверили за это время дважды. Улов небольшой — все основное я взял утром. Полный ящик рыбы стоял тут же на берегу.
— Возьмите этот ящик, — предложил я капитану. — И вот тот, где соленая рыба, вчерашняя, тоже возьмите. Вашего улова на всех не хватит.
— Спасибо.
Люди на берегу были не столько рады улову, сколько возможности посидеть на земле, покурить, у костра, это было сразу видно. Вдруг прибежал запыхавшийся матрос:
— Там... — махнул он в сторону сопки... — медведи!
Механик выскочил из бота, и они вдвоем с матросом помчались к сопке.
Я хотел было объяснить капитану, что это Рыжебокая, рассказать о ней, но тут заметил в руках у механика карабин, а матрос у кого-то успел взять двустволку. Они тяжело бежали по гальке, и механик опередил матроса.
Я бросился вдогонку. За спиной слышались шаги, это с трудом поспевал капитан.
— Стойте! — кричал я. — Не стреляйте!
До медведей было метров сто пятьдесят. Механик присел, прицелился, выстрелил с колена. После такой гонки в цель он не попадет, это я знал.
— Дай мне!
Он протянул карабин.
Я вытащил патроны и выбросил их в море. Рыжебокая с малышами стремительно неслась в гору.
— Это мои медведи... Мы тут живем... Подошел капитан, Он тяжело дышал.
— Да, — сказал капитан оторопевшим матросам. — Это его медведи. Они тут живут.
Мы молча возвращались к боту. Я помог погрузить рыбу. Бот отчалил. Капитан помахал мне фуражкой, я ответил. Механик оглянулся, засмеялся и, показывая на меня, повертел у виска пальцем.
— Давай, давай! — крикнул я ему. — Следи за мотором!
Я ожидал Рыжебокую, но больше она не появлялась. А потом пришел вельбот, и меня забрали отсюда навсегда.
Альберт Мифтахутдинов
Если спуститься от истоков Салуина и Меконга к югу вдоль хребтов Синих Гималаев, то после пересечения верховьев Янцзы попадешь в огромную долину озера Дяньчи.
Здесь в 1955 году у деревни «Гора Каменных Крепостей» археологами были открыты великолепные бронзовые изделия — орудия труда, оружие, предметы роскоши, скульптуры, барабаны, пиктографическая таблица, мечи в золотых ножнах, золотые и бронзовые печати. Печати свидетельствовали, что найденные изделия изготовили мастера древнего и загадочного царства Дянь.
Царство Дянь, занимавшее территорию примерно в 50 тысяч квадратных километров, просуществовало согласно старинным хроникам всего лишь несколько столетий. Но дяньская культура представляет исключительный интерес для истории мировой цивилизации.
Археологический материал, собранный во время обследования стоянок и могильников «Горы Каменных Крепостей», изучение древних письменных памятников, исследование фольклора, культуры и быта потомков дяньцев — позволили с достаточной долей вероятности прочесть историю этой цивилизации и ее создателей.
Царство Дянь ведет свое летосчисление с 315 года до нашей эры. На вершине социальной системы Дянь находились правящие роды Мэн, Лаху, Гухоу н некоторые другие. Общество дяньцев было жестко кастовым. Полярными кастами являлись «люди черной кости» — сословия свободных и правителей, и «люди белой кости» — невольники, чужеродцы. Были промежуточные касты-сословия, не игравшие особой роли. В период возникновения Дянь существовало довольно четкое разделение между светской властью, которая передавалась по наследству в роде Мэн, и властью жрецов — духовной. Соседями Дянь на юге были государства Небесного владыки, расположенные в пределах современной Индии, на северо-востоке — царство Цинь, ведшее постоянные войны с восточным соседом Дянь — царством Чу.
Предлагаемые вниманию читателей отрывки — литературная реконструкция событий, происходивших в царстве Дянь. По сути дела, автор лишь дал имена некоторым литературным героям предлагаемой исторической хроники, ибо события ее основаны на анализе археологических, этнографических и фольклорных памятников.
Мастер
О чем может мечтать человек, достигший возраста мудрости — сорока четырех лет — и овладевший тайнами своего мастерства, обласканный правителем и окруженный почетом сограждан, имеющий преданную жену и умных сыновей?
