— Зря я не взял с собой свой мундир, — сказал Сведенборг.
— Почему?
— Я чужой в Гётеборге, — ответил он. — А лейтенантский мундир сокрушает троянские стены, распахивает ворота и объятия. Особенно замужних женщин. Будит в них ожидания, которые редко сбываются. Завтра вечером мы превратимся в аскетов и монахов. На какой срок, не ведает сам бог Эмануила Сведенборга.
В шесть часов вечера 18 мая канонерка «Свенсксюнд» отдала кормовые чалки. Все суда в порту подняли флаги. Десятки тысяч людей собрались посмотреть на наш отъезд.
Тучи развеялись, ветер стих, солнце светило с запада, в Гётеборге было по-летнему душно.
Оскар Диксон и брат Андре покинули «Свенсксюнд»; отдали носовые чалки. Канонерка отошла от пристани. Винт вспенил воду, крики толпы потонули в рокоте машины.
На смену вялому восточному бризу пришел крепнущий западный ветер.
За маяком нас встретила сильная волна и хороший западный ветер. Нам подали легкий ужин.
Вскоре «Свенсксюнд» лег на северный курс. Килевую качку сменила бортовая.
Первым ужин прервал Машурон. Пролепетав извинение, он встал из-за стола, побрел словно пьяный к двери и, наверно, упал бы, если бы в последнюю минуту не ухватился за дверную ручку.
— Да, — сказал Эренсверд, затворив дверь за французом, — я должен признать, что мой корабль, как говорится, довольно валкий. Это связано с его обводами. Зато им легко маневрировать на узком и мелком фарватере, и он вполне может, когда надо, выполнять роль ледокола.
Качка становилась все сильнее.
Андре ушел к себе в каюту, его примеру последовал инженер Стаке.
Стаке был одним из самых важных членов экспедиции. Это он в прошлом году обеспечивал получение водорода на базе на Датском острове; и теперь ему же поручили это дело.
На следующий день около полудня мы зашли в Берген и взяли на борт двух норвежских лоцманов. Мы предпочитали идти под прикрытием шхер, где вода поспокойнее, и на нашем пути были тысячи островков и проливов.
Я вручил членам экспедиции подарок от моей матери — маленькие серебряные кольца для салфеток, с монограммой в рамочке.
— Они маленькие, — сказал я, — но это не от скупости, а чтобы вес их не влиял на подъемную силу аэростата.
Мы продолжали идти на север, когда под прикрытием шхер, когда в открытом море.
В Тромсё мы задержались на два дня.
«Свенсксюнд» пополнил свои запасы угля со складов норвежского флота. Консул Огорд помог нам добыть еще провианта.
На баке смастерили загон и поместили туда четырех овечек и трех ягнят. В клетке рядом с загоном кудахтало три десятка кур. Животные входили в наш провиант, но их самих тоже надо было кормить, и лейтенанту Цельсингу пришлось основательно потрудиться, подсчитывая, сколько зерна и сена понадобится для овец и птицы на то время, что им еще осталось жить.
Двадцать шестого мая мы покинули Тромсё и направились в Бювик, чтобы ждать там, как было условлено, наш транспортный пароход «Вирго».
«Вирго» прибыл на следующий день, его задержали встречный ветер и волна. В шесть часов вечера оба судна снялись с якоря и вышли на север.
Мы шли уже трое суток, а льда все не было, если не считать разрозненных маленьких льдин.
— В прошлом году дрейфующие льды причинили нам немало забот, — сказал Андре. — В этом году впереди чистое море.
Нетрудно было удостовериться в его правоте. Сплошной облачный покров застилал небо на высоте около тысячи метров, и мы не видели на нем никаких отблесков льда. Дело в том, что дрейфующие льдины как бы пускают зайчики на облака.
Когда мы подошли к северной оконечности Земли Принца Карла, на палубе появился Алексис Машурон в ярком норвежском свитере. Он был бледен и заметно спал с лица, но широко улыбался.
— Час назад морская болезнь вдруг отпустила меня, — сказал он. — Будто я очнулся после ужасного кошмара. Встал, и вот я здесь, хотя, не будь койка приделана к стене, я взял бы ее с собой.
— Примите наши поздравления, — отозвался Сведенборг.
— А что сейчас: утро или вечер, день или ночь? — спросил Машурон. — Страшно есть хочется.
Внезапно он увидел, какой ландшафт открывается справа, и примолк. Взгляд его заскользил по крутым обрывам с черными пятнами, по могучим полям зеленоватого материкового льда и острым пикам знаменитого «ледового семигорья» на северо-востоке.
— Нансен утверждает, что Северный полюс представляет собой море, покрытое дрейфующими льдами, — сказал он наконец. — Надеюсь, он ошибается. Разве можно, чтобы Северный полюс был всего-навсего точкой на поверхности моря! Там должен быть большой остров. Отвесные скалы и купол из сверкающих сине-зеленых глетчеров, обрамленный венцом из тысячеметровых вершин. У Земли должна быть корона!
— Творец вселенной — великий моралист, — заметил Сведенборг. — Однако не похоже, чтобы он подходил к своему творению с эстетической меркой.
Через несколько часов мы встретили противника.
Вход в залив Вирго между островами Датским и Амстердам был закупорен паковым льдом.
По меньшей мере десяток биноклей нацелился на ледовый барьер. Да-да, это был настоящий барьер. Ветер и течения загнали льдины в пролив, они нагромоздились друг на друга, смерзлись, и получилась стена полуметровой высоты. Перед стеной — чистая вода, за стеной — будто горный ландшафт в миниатюре. Мы знали, что под водой барьер уходит на глубину четырех-пяти метров.
— Если бы не лед, через полчаса мы были бы у цели, — сказал Андре. — Этот проклятый барьер может задержать нас на недели!
— Ты недооцениваешь достоинства «Свенсксюнда», — возразил граф Эренсверд.
Сбавив ход, канонерка подошла вплотную к паку.
«Вирго» шел за нами в кильватере метрах в ста.
Ветер стих. Чем ближе ко льду, тем холоднее был воздух.
Эренсверд отдал приказ, чтобы кормовые цистерны «Свенсксюнда» заполнили водой. Нос поднялся, корма опустилась.
Такой же маневр выполнил капитан Ульссон на «Вирго». Судно было оснащено дифферентными цистернами на сто с лишним тонн воды; когда их заполняли, винт погружался на глубину четырех метров.
«Свенсксюнд» медленно пошел на барьер.
Глыбы раскалывались, расходились, наползали друг на друга. Машина работала то умеренно, то на полную мощность. Лейтенант Норселиус занял место в бочке и руководил оттуда маневрами. «Вирго» следовал за нами по чистой борозде, держась так близко, что можно было бы перекликаться, если бы голоса не заглушались рычанием и скрежетом глыб, глухими ударами льдин о железо.
Андре сильно нервничал.
— Если зимние штормы разрушили эллинг, — сказал он, — все пропало.
— Все пропало?
— Без эллинга мы не сможем наполнить оболочку.
— Разумеется.
— Мне нельзя второй раз возвращаться со Шпицбергена на корабле.
Через час Андре увидел флагштоки эллинга и два верхних яруса. Он передал мне свой бинокль и обнял меня рукой за плечи. Эллинг выдержал зимние штормы.
В шесть часов вечера 30 мая «Свенсксюнд» бросил якорь в заливе. Часом позже и «Вирго» стал рядом с нами. Несмотря на дифферентные цистерны, его винт пострадал от льда, и ему было трудно поспевать за канонеркой.
Наше прибытие на остров Датский, в залив, который носил имя Вирго, было отмечено небольшим праздничным обедом.
В тот год 30 мая пришлось на воскресенье.
За обедом Андре был взвинчен и взбудоражен. Говорил порывисто, торопливо, отчасти сбивчиво. Я сидел напротив него и заметил странное мелькание его зрачков.
Когда подали кофе, он встал и объявил, что хочет съехать на берег.
Несмотря на многочисленные возражения, одна из шлюпок «Свенсксюнда» была спущена на воду. В ней заняли места Сведенборг, Стриндберг, доктор Лембке, лейтенант Цельсинг, Андре и я. Шестерка матросов под командованием Цельсинга ухитрилась, отталкиваясь веслами от льдин, подвести шлюпку к берегу.
В ту секунду, когда Андре ступил на берег, «Свенсксюнд» отсалютовал шестью пушечными выстрелами. Сотни птиц взлетели и с хриплыми криками закружили над нами. Внезапно повалил крупный, влажный снег, видимость ухудшилась.
Андре направился к дому Пике.
Лембке, сделав полсотни шагов, повернул и пошел обратно к берегу вместе с Цельсингом.
От дома Пике к эллингу я шел первым. Я делал короткие шаги и нарочно волочил ноги, чтобы остальным было легче идти по моему следу.
Первый же осмотр показал, что эллинг перенес зиму лучше, чем ожидалось. Правда, постройка чуть развернулась вокруг вертикальной оси, один стояк сломался, и стены накренились к северо-востоку совсем немного.
— Пустяки, — заключил Андре.
Рано утром в понедельник 31 мая нас поднял Андре — смеющийся, жизнерадостный, полный энергии. На нем были брюки и куртка из грубого сукна, шапка с козырьком, сапоги.
