Конечно, так называемая «морская полиция» архипелага тоже не сидит без дела — ловит браконьеров...
Катер тихо относило от Птичьего острова, а вокруг изящно ныряли за добычей крохали, осторожно поглядывая на нас.
Мы проходим между двумя одинаковыми скальными островами. Внезапно Тимо подскакивает к борту и начинает нетерпеливо тыкать рукой влево по ходу катера:
— Во-о-н, видите, появился продолговатый остров. Видите? Да, да, еще лесом порос...
Тимо оборачивается к нам, впервые широкая улыбка сменяет озабоченность на его загорелом лице, и мелкие морщинки лучиками расходятся от глаз, а в голосе радость:
— Это мой остров. «Длинный» называется. На нем уже не первый год я провожу свои каникулы с семьей. Живем в палатке. Иногда удается уговорить приятеля вместе провести отпуск, он тоже натуралист. Тогда все размещаемся в каюте на его катере, поставленном на якорь у берега. С утра переправляемся на остров. Бродим, наблюдаем, определяем все изменения в природе с прошлого приезда. Начинается моя настоящая жизнь, моя работа...
Тимо отдает своему увлечению всего себя, свои каникулы и, когда сталкивается с чем-то непонятным, едет советоваться к друзьям-биологам в Ленинград.
— Острова возникли после ледникового периода — совсем молодые. Как появилась на них жизнь, когда? Почему на разных островах разные животные? Как далеко они пробрались по крошечным клочкам суши в море? Как живут сейчас и что им мешает? — Тимо задает вопросы нам, себе, своему оппоненту.— Этой темой никто не занимался — «Жизнь наземных позвоночных на островах восточной части Финского залива». Я выбрал ее без подсказки, сам.
Тимо ставит ловушки с вечера. Чтобы определить, кто живет и сколько этой живности на острове. Ставит когда 20 ловушек, а когда и 100. Смотря по тому, кого ловит и много ли этих существ здесь обитает. Утром Тимо проверяет ловушки, считает свою добычу. Если на сорок ловушек попало четырнадцать полевок, Тимо счастлив. Очень хороший результат. Потом до вечера Тимо лазает по чащобам, высматривает, вынюхивает: распознает следы животных.
Так он определил, что на Дальнем острове обитают зайцы, белки, темные и рыжие полевки, американские норки, лягушки и летучие мыши.
Еще живет на острове лосиная семья. Летом тут вдосталь корма, лосята растут, а зимой, когда застывает море, семья уходит на Большую землю.
— Первая стадия работы: узнать, кто, где живет. Сразу не поймал — это еще не значит, что остров пуст, надо искать, ставить новые ловушки,— объясняет Тимо,— островов-то много. Почему на одних живут только мыши, а на других лягушки? Или вот два острова рядом — один пустой, а другой густо заселен. На все вопросы, задаваемые природой, нужно ответить. Для этого необходимы терпение и годы работы.
Обследуя совсем маленький остров с другом-фотографом, Тимо получил много редких снимков ядовитых змей. На острове, кроме гадюк, водились и жабы. Как змеи попали сюда и выжили на голых скалах? Пусть на остров не ступала нога человека, но ведь нелегко было уцелеть змеям в суровые зимы.
Все это надо объяснить вначале для себя, а потом в научных статьях, которые Тимо хочет обязательно напечатать. Он-то знает, какой удивительный мир скрывают эти невзрачные скалы. Но ему хотелось бы, чтобы все смотрели и поражались необычной жизни архипелага и полюбили эти гранитные острова...
Они все дальше уплывают от нас — маленькие клочки суши, полные тайн. Серый полог балтийского неба на миг раздвигается, и солнечный свет заливает морскую даль. Там, уносимые ветром, тают и снова появляются над островами белые хлопья птиц.
Лаппенранта: вечер в доме композитора
Почему же этот городок с уютной гаванью, распахнутой в далекую синь озера Саймы, вспоминается чаще других и даже его очень финское имя «Лаппенранта», которое мы немилосердно коверкали, кажется теперь притягательно-ласковым? Может быть, оттого, что кое-кто из нас к тому времени потихоньку стал считать дни, оставшиеся до возвращения домой, а здесь к нам отнеслись внимательно, совсем по-родственному. Своих финских хозяев, разобравших нас на постой, мы даже шутливо прозвали за их заботливость «папы» и «мамы».
Высадились мы на старой брусчатой площади. Несмотря на ранний час, нас предупредительно встретили в соседнем магазинчике — в таких финские хозяева всегда закупали что-нибудь перекусить. Стоило только нашему энергичному предводителю Туве Селинхеймо протянуть хорошенькой продавщице пластиковую кредитную карточку своего отца, уже многократно выручавшую нас, как скатерть-самобранка,— и в объемистые пакеты укладывались банки кофе и чая, круглые сыры и маленькие колбаски, разрезанные на тончайшие ломтики и упакованные в хрустящую бумагу батоны. Надо признаться, что всегда нашу группу отоваривали быстро и вежливо, приглашая заходить снова. Кстати, даже в крохотных лавочках где-нибудь на хуторах или островах покупки обязательно вручали в целлофановых пакетах, подобных тем, которые у нас продаются по 40 копеек,— бесплатная услуга фирмы, если она даже состоит из одной семьи.
Раз уж зашел разговор о «сфере обслуживания», то трудно удержаться от похвального слова в адрес финского «общепита». Ресторанными обедами нас не баловали, но на предприятиях в каждом городе всю экспедицию кормили в обычных заводских столовых самообслуживания. Работники приходили сюда прямо из цехов, только были они не в засаленных, перепачканных робах, а в отлично сшитых разноцветных комбинезонах. Девушки в белейших фартуках и накрахмаленных наколках на белокурых головках молниеносно выбивали чеки и метали на подносы тарелки с ароматными блюдами. О сладких булочках, тортах и пирожных, желе и кремах, разнообразных напитках говорить не приходится — они были выше всяких похвал...
Чуть ли не впервые за все путешествие в Лаппенранте нас встретило безоблачное небо, и мы, скинув надоевшие штормовки, вышли на разомлевшие от жары улицы. Наш путь лежал к Сайменскому каналу, и по дороге все с удовольствием рассматривали пеструю толпу горожан, одетых модно, удобно, недорого, спортивно — и каждый на свой вкус. Причем вкус был не стереотипный, продиктованный «кич-модой», а соответствующий уровню культуры и своему представлению о красивом и удобном.
Побывав на Сайменском канале и понаблюдав, как в шлюзах вода поднимает и опускает тяжеленные баржи, мы отправились пешком обратно в город. Шли придорожными тропами, заросшими полевыми цветами, забыв, что рядом пульсирует жизнь промышленного центра. Сельскую идиллию дополняли две гладкие лошадки в зеленой низине, жующие траву около тележки. Наверху, на откосе у пригородного шоссе, стоял свежепокрашенный синий киоск, такая гостеприимная избушка на курьих ножках. Поднявшись по склону, мы увидели, что «торговая точка» готова накормить и напоить жаждущих путников. И раньше я обращал внимание, как быстро строят такие павильончики в городах, причем трудятся обычно в выходные дни целыми семьями. Подростки обязательно помогают старшим, а детишки играют рядом.
Чтобы не стоять в очереди к окошечку киоска, мы подошли к красному столику, где девочка наливала из кувшинов напитки. Взяв по стаканчику кофе и булочку, предложили марки. Но не туут-то было: девочка, отказываясь, смущенно покачала головой. Оказалось, мы попали в день открытия «торговой фирмы», которая привлекает внимание к своему «делу» бесплатным угощением. Семья прикатила с товаром на телеге из ближайшей деревни. Готовила яства мать, а дочери торговали. Двое белобрысых мальчишек с вихрами, выкрашенными в разноцветье, в джинсовых курточках с заклепками почтительно брали бумажные тарелочки с едой из рук своей ровесницы.
Глядя на эту сценку, я вспомнил встречу в Ботаническом саду в Хельсинки с милой женщиной Минной Котло. Она записывала показания приборов на метеопункте, который служит людям с начала века.
— Я всего лишь помогаю следить за осадками и ветрами,— улыбнулась Минна,— трудятся здесь мои дети, Кисли и Янпе, а муж Ристо у них — главный советчик. Когда-то мы с мужем отвечали за работу метеопункта, а теперь нас сменили дочь и сын, одновременно оба учатся в гимназии. Это материальная помощь семье и полезное дело для всех, молодым работа тоже никогда не вредила...
Из Лаппенранты уже вечером нас привезли к одинокому дому в лесу. Смолкли моторы машин, и под лапами развесистых елей повисло плотное комариное гудение. На врытых в землю скамьях за столом сидели мужчины и, лениво отмахиваясь от комаров, что-то обсуждали. Около них высилась темно-зеленая плотная елочка с табличкой у ствола. Дерево посадили певцы хора высшей технической школы города в честь композитора Тойво Куула. Так вот куда мы приехали! Дом любимого финнами автора звучных хоровых произведений и мелодичных песен для сольного исполнения, дом Куула, трагически погибшего в 1918 году.
