Почему же разорвалась связь поколений?
Многое стало ясным после рассказа Эммы Мальмас о советском периоде жизни села Старошведского.
Те 60 лет, которые Йоханнес провел в Швеции, были нелегкими для его земляков на Украине. После их возвращения в село в 1931 году многое пришлось начинать сначала. Одни дома были снесены, другие заросли травой и бурьяном. Школу, в которой с 1914 года велось обучение на шведском языке, закрыли.
Эмма вспоминала, что они с Анной рано лишились матери. В 1937 году в сталинских лагерях пропал и отец. Он вместе с другими 26 шведами так никогда и не вернулся домой...
В 1943 году сестры вместе с другими жителями села Старошведского оказались в Германии. Анна рассказала:
— Ночью в окно постучали. Вошли немцы и заявили, что если мы не хотим неприятностей, то должны немедленно покинуть свои дома. Был приказ — взять необходимые вещи и еду на три дня. В дождь со снегом нас привели на железнодорожную станцию, отобрали все собранные пожитки, загнали в открытые товарные вагоны и так повезли через всю Польшу в Германию. Приехали, прошли медицинскую комиссию и после этого отправились под конвоем в лагерь военнопленных в городе Оффенбург. Там мы работали вместе с русскими солдатами. Питались только брюквой и репой. Детки наши не выдержали — многие из них умерли в этих лагерях...
Только в 1946 году шведы вернулись на свою родину. Возвращались в основном через Сибирь.
Но воспоминания воспоминаниями, а тосты — «сколь», «сколь» — звучали один за другим. Когда кое-кто был уже изрядно навеселе, прозвучал голос Эмиля Норберга:
— В другую ногу!
То есть гостям предлагалось уравновесить объем выпитого вина еще одним бокалом. Вскоре и другая нога была заполнена, и кто-то из шведов предложил заливать в хвост...
После тостов дело подошло к песням. Начали со шведского гимна «Дю гамла, дю фриа», закончили веселой рождественской песней «Хей Томтегуббар».
По торжественности исполнения «Дю гамла, дю фриа» можно было понять, что гимн для пожилых змеевцев — нечто святое, невидимый мостик, связывающий их со Швецией. Как знать, не изменилось ли бы их настроение, если бы они узнали результаты недавнего опроса общественного мнения в Швеции? Оказалось, что значительная часть сегодняшней шведской молодежи вполне серьезно считает государственный гимн хоккейной песней, которая всегда звучит во время выступлении их любимой «Тре крунур».
В темноте уже сигналил нетерпеливый водитель «рафика» — пора было возвращаться в Херсон. Но планам его не суждено было сбыться.
Выйдя на улицу, мы попали прямо в руки Виктора Норберга, который терпеливо ждал нас в ночи, чтобы пригласить в свой дом, хотя бы на пять минут.
Стол был заполнен многочисленными закусками, мясом, рыбой. Хозяев обижать нельзя. Снова зазвучали тосты. Снова ко мне подходил неугомонный паренек, голубоглазый темноволосый змеевский швед, дет двенадцати, прося перевести свое заветное желание фотокору газеты «Ланд» Томасу Карлгрену.
— Дядь, спытайте у него по-ихнему про коробочку, — канючил он, показывая на приглянувшиеся ему использованные катушки от фотопленки.
Конечно, старшее поколение не забыло своих традиций, песен, языка. Не так давно сестры Эмма Мальмас и Анна Утас вместе с Эмилем Норбергом принимали даже участие в фольклорном празднике в Одессе. Но от тех аплодисментов, которыми были вознаграждены на фестивале шведы из Змеевки, реальное положение не изменилось.
А можно ли его изменить?
Ответ на этот вопрос я пытался найти вместе со шведскими коллегами, возвращаясь на том же видавшем виды Яке из Херсона в Москву.
Наверное, можно было бы начать с восстановления шведской школы или с организации языковых курсов, пригласив для этих целей педагога-добровольца из Швеции.
Меня могут спросить: а хотят ли шведы из Змеевки изучать язык своих предков? Не знаю, референдум на селе по этому вопросу мы не проводили. Но родители, с которыми удалось побеседовать, говорили, что они с удовольствием отдали бы своих детей в шведскую школу, да и сами посещали бы языковые курсы или «шведские собрания».
Многие из них, благо появилась такая возможность, хотели бы побывать у своих шведских родственников.
Пока с конкретной инициативой выступила только шведская газета «Ланд». После поездки в село Старошведское-Змеевку журналистка Кристина Фалькенгорд предложила на страницах газеты одному из учителей-пенсионеров отправиться туда, чтобы помочь украинским шведам сохранить язык и культуру своих предков.
Помощь в этом деле обещал и Йоханнес. Но не успел. Спустя несколько месяцев после возвращения со своей родины он умер в Стокгольме.
Состоится ли в Змеевке «шведское собрание»?
Константин Иванов, корреспондент РИА «Новости» — специально для «Вокруг света» Фото автора
В вологодских лесах, на берегу быстрой Сухоны, стоит городок Тотьма. Название его восходит к языку коми и означает «Топкая земля». Но иногда — шутки злой ради — говорят, что происходит оно от слова «тьма»... Вглядитесь в фотографии. Покоем и стариной веет от них, такое же ощущение охватывает тебя в Тотьме. Однако это лишь первое впечатление. И в этом маленьком деревянном городке кипят страсти, и здесь скрещиваются копья в вопросе о его будущем, и здесь есть люди, которые связывают возрождение города с его историей. Это словно о них сказал Н.Рерих: «Желающий прикоснуться к душе народа должен искать истоки. Должен искать их не надменно и предубежденно, но со всею открытостью и радостью сердца».
«Тогда в Доме дружбы вашего героя обчистили, увели «дипломат» с жемчугом исканий, рукописи, летописи, медаль и даже паспорт. Тем не менее шлю привет из Чукотского моря, самого зеленого из всех пройденных... На другом его берегу Америка. Зайцев из Тотьмы». Получив эту телеграмму, я невольно улыбнулась: в ней был весь Зайцев. Вспомнились моя поездка в Тотьму и тот вечер, уже в Москве, в Доме дружбы, посвященный 250-летию Русской Америки. И высокая худощавая фигура Станислава Михайловича на кафедре. Грива рыжих кудрей, рыжая борода, яркие голубые глаза — его внешность приковала внимание собравшихся, но зал буквально замер, когда он глухим от волнения голосом заговорил о своем городке как о метрополии Русском Америки...
— Кто он? — шепотом спросила меня соседка.
— Зайцев из Тотьмы, — только и ответила я.
«Танцуем от печки»
Заросший травой переулок. По обе стороны — избы. Возле одной из них, на флагштоке, полощется красно-сине-белое полотнище с двуглавым орлом. То флаг Российско-Американской компании, поднятый возле дома-музея Ивана Кускова, исследователя Аляски и Северной Калифорнии. Мне сюда: здесь директором работает Станислав Михайлович Зайцев, о котором я так много слышала до поездки. В ожидании директора обхожу комнаты. Чуть поскрипывают половицы, прикрытые домоткаными половиками, свежим деревом пахнут лавки вдоль стен, самовар на столе, икона в красном углу... Уютно и тепло. В дальней комнате — старинные портреты Ивана Александровича и его жены Екатерины Прохоровны Кусковых, кресло и бюро. Горит свеча над раскрытой пожелтевшей книгой: «Журнал первого путешествия россиян вокруг земного шара...»
Осматривая комнаты, все глубже погружаюсь в прошлое: гравюры, ружья, медаль «Союзные России» — для старейшин североамериканских племен, «Табель о жаловании в колониях...», портреты участников экспедиций, А.А.Баранова, правителя Российско-Американской компании, и его стихи, точнее, песня, сочиненная в 1799 году на северо-западных берегах Америки:
Ум российский промысла затеял,
Людей вольных по морям рассеял,
Места познавати,
Выгоды искати,
Отечеству в пользу,
В монаршую честь...
Подошел Станислав Михайлович. Знакомимся. И сразу спрашиваю: как удалось собрать все это? Зайцев тотчас попался на крючок моего интереса, подвел к высокой беленой печке, на выступе которой стояла табличка: «Танцуем от печки!», и повторил эти слова со знаком вопроса. Я с радостью согласилась.
Мы сидим в зеленом дворе дома Кускова, за грубо сколоченным столом, а в двух шагах, за забором, плывет, как белый парус, устремленная в синее небо церковь...
— Я вижу ее каждый день, — говорит Станислав Михайлович, — и я счастлив. Никольская церковь — вершина творчества наших мастеров... А увидел я ее, как и многие другие храмы, лишь в 1971 году, когда мне было уже за тридцать... нет-нет, — останавливает он мой вопрос, — я — коренной тотьмич, все мои родные отсюда... Лишь на несколько лет покидал Зайцев Тотьму, уезжая учиться в Архангельский лесотехнический институт. Но работать по профессии не смог: везде приписки, недомыслие, обман... Пошел в краеведческий музей, художником. Мать у него была историком, отец умел игрушки из дерева резать — видно, что-то передалось и сыну. Много бродил Станислав по лесам с этюдником, любил охоту, и, похоже, сама земля, сама природа как-то незаметно подвела его к истории... Потянуло к книгам. Тут-то и попалась ему в журнале «Декоративное искусство» за 1971 год статья В.Хромова «Тотемские картуши», а потом и более ранняя работа П.Тельтевского «Памятники русского барокко в Тотьме».
