Булат Есенгелдинов — судоводитель-пятикурсник. Родом из Казахстана. Сняв военно-морскую форму, он служил на Камчатке — подался в рыбаки. Работал на плавбазе «Советская Камчатка», а затем поступил в ДВВИМУ.
Федор Конюхов, автор портрета Беринга, родился на Азовском море в семье потомственных рыбаков. Мечтал о дальних рейсах и после десятого класса уехал в Ленинград. Перед этим он один на небольшой весельной лодке переплыл дважды Азовское море. Ходил на спасателях, был в Испании, Ирландии, на Канарских островах... А потом поступил в Бобруйское художественное училище. После окончания уехал в Находку и, проработав некоторое время при главном архитекторе города, снова ушел в плавание мотористом. Много писал, оставляя на ночь мольберт прямо на палубе, лишь укрыв его брезентом. Накануне похода Конюхов работал художником в Восточном порту. Здесь он и получил радиограмму от Лысенко: «Идем на Командоры. Зайду за вами, готовьтесь...»
Рано утром пятого августа они увидели мыс Манати. Тот самый мыс, который 5 ноября 1741 года заметили русские мореходы, измученные цингой, с пакет-бота «Св. Петр»...
Рассвет только начинался. Солнце еще скрывалось за полосой тумана на горизонте, но небо все более и более насыщалось кроваво-багровыми красками. И вдруг все вспыхнуло, заполыхало. И паруса, и сама яхта, и прибрежные скалы. Ядовитыми пурпурно-зелеными разводьями покрылась поверхность океана...
Ветер стих, но океан продолжал обрушивать на остров многотонные многометровые покатые валы. И по этим водяным холмам неслась «Чукотка» с алыми парусами. Трое вахтенных пришли в себя от изумления, лишь когда, поднявшись над стеной тумана, солнце возвратило всему естественные краски.
— Ребята, смотрите. — Николай Остапенко показывал прямо по курсу.
На воде покачивался в такт зыби темный предмет. Подошли ближе. На притихшей поверхности океана спал калан, сложив на груди крест-накрест лапки.
— Жалко зверька, — задумчиво произнес Федор Конюхов. — Похоже, мертвый.
Когда «Чукотка» проходила метрах в полутора от неподвижного животного, Николай, взяв отпорник, легонько пощекотал лакированную пятку калана. Широко распахнув глаза, наполненные страхом, тот попытался отмахнуться лапами и уйти в глубину. Но не успел, вероятно, в страхе набрать воздух и тут же вылетел пулей из воды, чтобы вновь упасть на ее поверхность и уйти под корпус яхты.
В вахтенном журнале появилась нестандартная запись: «Встретили спящего калана, пощекотали ему пятки».
Последняя смена курса — и взгляду открылась бухта Командора. Сюда пришел в поисках удобной стоянки пакет-бот «Св. Петр». Вот что пишет об этом лейтенант Свен Ваксель в своих воспоминаниях «Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга»:
«На следующее утро, то есть 5 ноября (по старому стилю. — Б. М.), мы обнаружили, что все главные снасти по правому борту лопнули, а под рукой не было людей, которые могли бы при помощи инструментов их починить. Увидя, что мы находимся в таком угрожаемом и беспомощном состоянии, я доложил об этом капитан-командору Берингу, который уже в течение многих недель не покидал постели. Он приказал собрать в его каюту всех старших и младших офицеров, а также всю команду, чтобы держать совет: как поступить лучше всего, чтобы добиться спасения. Все согласились на том, чтобы высадиться здесь и попытаться спасти нашу жизнь и, если удастся, то сохранить также в целости судно...»
Дважды на пакет-боте лопались канаты и обрывались якоря. И лишь когда корабль был переброшен волнами через каменную гряду в прибрежную зону, удалось стать на последний, третий якорь.
«Место, где нам удалось проскочить, — пишет Ваксель, — настолько узко, что, пройди мы на двадцать сажен севернее или южнее, мы неизбежно сели бы на каменный риф, и ни одному из нас не удалось бы спасти свою жизнь».
Каждый из экипажа «Чукотки» знал эти строки. И теперь будущие штурманы молча смотрели на суровый берег, тот самый берег, увидев который участники экспедиции Витуса Беринга «имели надежду, что та видимая земля была Камчацкая, несколько севернее Шипунского мыса». Ребята увидели освещенную солнцем зеленую долину, разрезанную речкой, буруны на оголившихся в отлив рифах и белопенный прибой. А позади шумел Тихий океан, еще не успокоившийся после шторма...
— Леонид Константинович, смотрите, — прервал тишину Булат. — Там вроде человек бегает.
Даже невооруженным глазом можно было разглядеть неподалеку от темного креста Берингу, выделяющегося на зеленом фоне холмов, фигуру, машущую руками.
— Все в порядке, — Леонид Константинович внимательно рассматривал бегущего в бинокль. — Это наш археолог. Готовьтесь к переправе.
На острове поджидал экспедицию Геннадий Леонидович Силантьев, младший научный сотрудник Института истории, этнографии и археологии народов Дальнего Востока ДВНЦ Академии наук СССР.
Родом из Казахстана, он остался на Дальнем Востоке после службы в армии. Работал в Дальневосточном пароходстве на ледоколе «Москва», ходил в Японию, а потом поступил в Дальневосточный государственный университет и с первого курса принимал участие в археологических экспедициях.
До острова Силантьев добирался на теплоходе «Николаевск». Так решили в Петропавловске, где он впервые встретился с экипажем «Чукотки». Брать на яхту еще одного человека и двести килограммов груза, включая две бронзовые памятные доски — в честь экспедиции 1741—1742 годов и пребывания в бухте Командора в 1923 году Владимира Клавдиевича Арсеньева — было опасно.
На другой день после прибытия в поселок Никольское археолога забросили на вездеходе в бухту Командора.
Была обычная для Командорских островов погода: сырость, секущие заряды дождя-муса и ветер. Силантьев поставил палатку, перенес в нее все оборудование и снаряжение. Но всю ночь беспокоился, как бы свирепствовавший ветер не сорвал палатку.
Утро следующего дня выдалось солнечным. Над островом бездонной синью опрокинулось небо. Вокруг была густая и высокая трава, еще мокрая от ночного дождя. На фоне голубого неба крест командору, освещенный солнцем, казался сделанным из расплавленного серебра и слепил глаза.
Не умываясь, Силантьев кинулся к землянкам. И, несмотря на то, что они сплошь заросли травой и низкорослой стелющейся рябиной, нашел их очень быстро: первая, вторая, третья... Все, что было прочитано до сих пор в воспоминаниях и исследованиях, услышано от людей, посещавших зимовку, приобретало зримые очертания. Вот она речка, вот крест, вот землянки...
И тут он заметил «Чукотку». Силантьев видел, как на яхте снаряжали надувной плот, как садились в него будущие археологи...
А утром на берег съехали остальные курсанты. На «Чукотке» оставался лишь Лысенко. Капитан.
8 августа. Находка следует за находкой
Лагерь устроили метрах в 350 от землянок, на другом берегу реки Командорки, стараясь как можно осторожнее ходить по месту зимовки экипажа пакет-бота.
Геннадий Леонидович показал курсантам след вездехода, прошедшего несколько лет назад к самому кресту. Там, где он развернулся, до сих пор не растет трава. И по нескольку раз в день ребята совершали переправы вброд через Командорку, переносили на плечах тех, у кого не было высоких болотных сапог.
Работать начали в день высадки. Сам Силантьев, семеро курсантов и Фаина Ивановна Тимохина — директор алеутского музея в Никольском. Ее, как и жителей острова, интересовало все, что касалось пребывания на острове экипажа «Св. Петра».
«В бытность нашу на острову, — как вспоминал лейтенант Свен Ваксель, — жили весьма пребедно, понеже жилища наши были в ямах, вырытых из песку и покрытых парусами».
Соорудив небольшой навес для кухни, стол и лавки, установив палатки, начали расчистку предстоящего места работ.
Землянки были расположены в западинах, и дорога, оставленная гусеницами вездеходов прямо вдоль жилищ, создавала эффект улицы. С юга на север, прямо по направлению западин, разметили полигон длиною 40 и шириной 15 метров, срезали траву, выставили колышки, натянули нивелировочные шнуры. А затем начали снимать дерн и по квадратам выбирать грунт.
На другой день в первом же жилище археологи нашли кусочек меди и осколок стекла...
В августе 1742 года, построив из остатков пакет-бота гукор «Св. Петр», участники экспедиции не смогли погрузить на него все снятое с судна снаряжение. Но в вахтенном журнале гукора найдена опись имущества, оставленного на острове, — 2071 предмет (474 наименования), скрепленная росписями всех оставшихся в живых. Сегодня каждая из вещей, найденная через два с половиной века, могла рассказать нечто новое о русских мореходах, проживших на острове девять месяцев.
Силантьев ликовал. Находка следовала за находкой. Опасение, что все выбрано раньше: экспедициями 1944 и 1966 годов, русскими и иностранными зверопромышленниками, просто туристами, до недавнего времени проникавшими в бухту, не давало ему покоя. И поэтому он радовался каждой находке — куску делательного железа или меди, железным гвоздям, осколкам штофов.
