кризис 2008 года. Что еще способствует передаче инфекции? Банк Англии еще до кризиса строил модели финансового заражения, но 2008 год сделал эту работу особенно актуальной. «Мы начали использовать их на практике, когда разразился кризис, – рассказывал Холдейн, – чтобы не только разобраться в происходящем, но и, что важнее, понять, что мы можем сделать для предотвращения этого в будущем».
Когда один банк ссужает деньги другому, между ними возникает материальная связь: если заемщик разорится, кредитор потеряет деньги. Теоретически мы можем проанализировать эту сеть, чтобы оценить риск эпидемии, – точно так же, как в случае с венерическими болезнями. Но Ним Аринаминпати отмечал, что в 2008 году сети кредитов были лишь одной из множества проблем. «Это почти как ВИЧ, – говорил он. – Передача может происходить не только через сексуальные контакты, но и через общие иглы или при переливании крови. Существует множество путей». В финансовом мире источников заражения тоже может быть несколько. «Это не только кредитные отношения, но и совместно используемые активы и другие риски».
В финансах издавна укоренилась идея, что для снижения общего риска банки могут прибегать к диверсификации. При распределении инвестиций индивидуальные риски уравновесят друг друга, а устойчивость банка повысится. До 2008 года большинство банков исповедовало именно такой подход к инвестициям. Кроме того, они действовали одинаково, выбирая одни и те же типы активов и инвестиционные идеи. Каждый банк диверсифицировал свои активы, но их методы не отличались разнообразием.
Почему все вели себя одинаково? Во время Великой депрессии, которая последовала за биржевым крахом 1929 года, экономист Джон Мейнард Кейнс говорил о сильном мотиве действовать так же, как все. «Хороший банкир, увы, не тот, кто предвидит опасность и избегает ее, – писал он, – а тот, кто переживает крах в общепринятой и надлежащей манере вместе с коллегами, так что никто не может его в чем-то обвинить» [161]. Этот мотив действует и в обратном направлении. Незадолго до кризиса 2008 года многие компании начали инвестировать в модные финансовые продукты, такие как CDO, что выходило далеко за пределы их компетенции. Джанет Таваколи отмечала, что банки смотрели на это сквозь пальцы, тем самым еще больше раздувая пузырь. «Как говорят игроки в покер, если ты не можешь вычислить за столом лоха, значит, лох – ты» [162].
Когда множество банков инвестирует в один и тот же актив, они таким образом создают возможный путь передачи заражения. Если во время кризиса один банк начинает распродавать свои активы, это скажется на всех остальных держателях этих активов. Чем больше крупные банки диверсифицируют инвестиции, тем больше создается возможностей для всеобщего заражения. Несколько исследований показали, что во время финансового кризиса диверсификация может дестабилизировать обширную сеть [163].
Роберт Мэй и Энди Холдейн отмечали, что традиционно крупнейшие банки удерживали меньший объем капитала, чем их менее крупные конкуренты. Расхожее объяснение звучало так: у этих банков более диверсифицированные инвестиции, и поэтому они подвергаются меньшему риску; им не нужна большая подушка безопасности на случай неожиданных потерь. Кризис 2008 года показал недостатки такой стратегии. Крупные банки не менее уязвимы, чем мелкие. Более того, крупные организации обладают несравнимо бо́льшим значением для устойчивости финансовой системы. «Важно не то, насколько близко к обрыву оказался банк, а то, как глубоко он упадет», – писали Мэй и Холдейн в 2011 году [164].
Через два дня после краха Lehman Brothers корреспондент газеты Financial Times Джон Отерс в обеденный перерыв зашел в Citibank. Он хотел снять часть денег со своего счета. Часть его вклада покрывалась государственным страхованием депозитов, но покрытие ограничивалось определенной суммой; если Citibank тоже рухнет, Отерс потеряет остальные деньги. Он оказался не единственным, кому в голову пришла эта мысль. «В банке я обнаружил длинную очередь из хорошо одетых обитателей Уолл-стрит, – вспоминал Отерс [165]. – Они делали то же, что и я». Сотрудники банка помогли ему открыть дополнительные счета на жену и детей, чтобы снизить риск. Отерс с удивлением выяснил, что банковские служащие занимались этим все утро. «У меня перехватило дух. Это было массовое изъятие вкладов в финансовом центре Нью-Йорка. Паниковали люди с Уолл-стрит, которые лучше всех понимали, что происходит». Должен ли он рассказать о том, что видел? Учитывая серьезность кризиса, Отерс рассудил, что это лишь усугубит ситуацию. «Такой репортаж на первой странице Financial Times может стать последней каплей, которая добьет всю систему». Его коллеги из других газет пришли к такому же выводу, и новость не получила освещения в прессе.
Аналогия между финансовым и биологическим заражением может послужить хорошей отправной точкой, но есть одна ситуация, в которой эта аналогия не работает. Чтобы заразиться во время эпидемии болезни, человек должен подвергнуться воздействию патогена. Финансовое заражение также может распространяться с помощью материальных инструментов, таких как межбанковские кредиты или инвестиции в один и тот же актив. Разница в том, что фирмам не обязательно подвергаться прямому воздействию, чтобы «заболеть». «В одном аспекте это отличается от других сетей, с которыми мы имели дело, – говорит Ним Аринаминпати. – Обрушиться могут даже институты, которые выглядят здоровыми». Если клиенты сочтут, что банк не устоит, они попытаются изъять деньги, все сразу, – и это погубит даже здоровый банк. То же самое происходит, когда банки теряют веру в финансовую систему, как это случилось в 2007–2008 годах: они начинают копить деньги, вместо того чтобы ссужать их. Слухи и домыслы, передающиеся от одного трейдера к другому, могут обрушить фирмы, которые в ином случае пережили бы кризис.
В 2011 году Аринаминпати и Роберт Мэй работали вместе с Суджитом Кападиа в Банке Англии: они анализировали не только заражение через безнадежные кредиты или общие инвестиции, но и косвенные последствия страха и паники. Они выяснили, что, если банкиры перестают доверять финансовой системе и начинают копить деньги, это усугубляет кризис: банки, которые в ином случае имели бы достаточный объем капитала, чтобы остаться на плаву, в данной ситуации тонут. Ущерб оказывался еще больше, если речь шла о крупных банках: ведь они, как правило, находились в середине финансовой сети [166]. Это значит, что, принимая решения о том, какие банки поддерживать, регуляторы должны учитывать не столько их размеры, сколько их место в финансовой системе. То есть если какой-то банк нуждается в поддержке, то это не потому, что он «слишком велик, чтобы рухнуть», а потому, что он «слишком связан с другими, чтобы рухнуть».
Подобные выводы из теории эпидемий в настоящее время применяются на практике – Холдейн назвал это «философским сдвигом» в нашем представлении о финансовом
