Дженнаро
(стараясь заслонить от него Армиллу)
Беги отсюда, отверни лицо!
Брат, не смотри сюда, я умоляю!
Миллон
(видя мертвое тело)
Жена моя! Армилла! Бездыханна!
В своей крови!.. Каким ужасным светом
Мой разум озарился! Это я,
Брат, это я убил Армиллу. Здесь
Ее покинул я одну. Безумный,
Страданьем ослепленный, я не видел,
Что доблестная женщина могла…
Но что я медлю?
(Поднимает кинжал.)
Пусть кинжал, который
Пронзил ей грудь, за смерть ее отметит.
(Хочет заколоться.)
Дженнаро
(удерживая его)
Нет, этого не будет! Брат, опомнись!
Миллон
(сопротивляясь)
Прошу тебя, оставь меня и дай мне
Окончить эту жизнь.
Те же и Норандо.
Декорация меняется на глазах у зрителя. Исчезают все мрачные предметы, и открывается обширная сияющая зала. В глубине ее появляется Норандо.
Норандо
Остановитесь!
Довольно вы страдали от возмездья,
Довольно плакали. Убитый Ворон
Не мог не стать причиной похищенья,
А похищенье не могло не вызвать
Ужасных зол для вас и для меня.
Сейчас я видел, как погибший Ворон
Воскрес благодаря печальной смерти
Моей несчастной дочери Армиллы
И как ликует страшный Людоед.
Мне лишь теперь возвращена возможность
Не быть жестоким. Завершился круг
Великой тайны. В чем она — об этом
Никто не смеет спрашивать меня.
От малой искры города пылают,
И малый повод у любой беды.
Миллон
Злодей, кто мне вернет мою супругу?
Дженнаро
Скажи, как могут кончиться несчастья,
Когда погибла дочь твоя, опора
Всей Фраттомброзы, лучшая из женщин?
Смеральдина
Какой уж там для нас конец печалей,
Когда мы умираем от тоски!
Норандо
Как можно, после стольких осложнений
С убитым Вороном и после стольких
Чудес Норандо, задавать такие
Вопросы, господа? Мы разве ищем
Правдоподобья? Или есть оно,
По-вашему, в таких произведеньях,
Где вы его хотели бы найти?[78]
(Берет Армиллу за руку.)
Встань, дочь моя Армилла! Власть моя
Теперь не ограничена ничем,
И я могу быть снова человечным.
Встань, дочь моя! И этим воскресеньем
Утешь их всех и заодно меня.
Пора.
Армилла
(поднимаясь)
О, кто прервал мой черный сон?
Отец, ты дважды подарил мне жизнь!
Миллон
Армилла
Дженнаро
Все обнимают друг друга.
Смеральдина
Изумительное дело!
Где это видано? Ах, дорогая!
(Целует Армиллу.)
Я вне себя, простите…
Люди, люди,
Министры, стража, все сюда, сюда!
Бегите посмотреть на чудеса!
Скорей сюда!
Те же, Леандро, Тарталья, Панталоне, Труффальдино и Бригелла со своими пожитками.
Леандро
(вбегает)
(Видя Дженнаро.)
Тарталья
(вбегает; он поражен)
Статуя!.. Дженнаро!..
Панталоне
(вбегает; его изумление)
Что я вижу! Утробушка моя… О, дайте вас обнять, дайте съесть вас! (Порывисто ласкает Дженнаро.)
Труффальдино и Бригелла вбегают; их удивление и раскаяние.
Норандо
Достаточно! Взгляните, дураки,
Как весь дворец преображен чудесно,
Как он ликует. Оставайтесь тут.
Нам требовалось испытать, насколько
Фантастика воздействует на душу[79]
И может ли она иметь успех
У зрителей. Сейчас увидим это.
Так пусть начнется смех и отлетит
Печальная трагическая важность.
(Выступает вперед и заканчивает представление нижеследующими словами, которыми старушки обычно заканчивают сказки, рассказываемые детям.)
"Снова справляется свадьба с засахаренной репой, бритыми крысами, ободранными котами, и если большего мы недостойны, то пусть хоть детишки своими ручонками подадут нам маленький знак одобрения".
Трагикомическая сказка для театра в трех действиях
Большой сценический успех "Апельсинов" и "Ворона" заставил синьора
Гольдони, человека, не лишенного хитрости, сказать, что он начинает со мной
считаться, так как я произвел на свет новый театральный жанр,
соответствующий вкусам публики. Синьор аббат Кьяри со своей обычной
осторожностью ругал публику, говорил об ее испорченном вкусе и невежестве.
Что же касается журналистов, то они в своих листках хвалили мои сказки и
находили в них красоты, которых я сам в них прежде не замечал.
Чуткие талантливые люди смотрели на эти вещи с правильной точки зрения
и искренне и беспристрастно хвалили их, как подобает честным, просвещенным
людям, умеющим различать тривиальности, поданные с искусством, от
тривиальностей, являющихся плодом неповоротливого и необразованного ума.
Нелегко было победить толпу, привыкшую спать на так называемых
"правильных" представлениях синьоров Кьяри и Гольдони и слишком убежденную в
том, что они действительно правильные и ученые, таким необычайным для нее
жанром, к тому же прикрытым столь ребяческим наименованием.
Эта толпа посещала представления моих первых двух сказок и, хотя была
захвачена их внутренней силой, стыдилась хвалить произведения, носившие
ребяческое название, из боязни унизить свое культурное достоинство и
возвышенный образ мыслей, соглашаясь, однако, с тем, что они не лишены
некоторых достоинств.
Чтобы пересилить эту краску стыда, я нашел необходимым в подобного рода
вещах откровенно идти дальше в своей фантазии. И, действительно, тот, кто
прочитает "Короля-Оленя", мою следующую сказку, легко убедится в смелости
моей мысли.
Заключающиеся в ней сильные трагические положения вызывали слезы, а
буффонада масок, которых я, по своим соображениям, хотел удержать на
подмостках, при всей вносимой ими путанице нисколько не уменьшила
впечатления жестокой фантастической серьезности невозможных происшествий и
аллегорической морали, несмотря на то что труппа Сакки, всецело строя свое
благополучие на преувеличенной пародии доблестных масок, ощущала сильный
недостаток в актерах, которые могли бы играть с должным умением,
