Он носится, вперяя изумленный взор, над целою страною среди гор, с прозрачным озером из света, - как новая планета.
Туда ж нет доступа, и он стремглав летит под небосклон.
Не в силах мы помочь. Упал он наземь. Разбился, верно, на смерть. - В испуге уносятся.
Аристей падает на лужайку у горного ключа с можжевельником в забытьи, счастливый и обессиленный вконец. Ощутив чье-то присутствие, он открывает глаза и различает облик человека, похожего на его отца, тень из тусклого света.
Аристей, приподнимаясь:
- Кто здесь? Вы, принц? Иль джинн, его двойник? Или отец явился привиденьем?
Даймон подсказывает:
- Выходит, Троица! Как джинн вселялся я в твоего отца, со смертью – в тело, но не из плоти с кровью, ставшей прахом, а в образ световой, каким был принц.
На Земле царит ночь. Звезды сияют ярко, в полутьме горизонтов ощущается далекое и близкое присутствие бесконечных пространств без огней, будто перед ними необитаемая планета, и они одни где-то в бездне Вселенной.
Аристей вскакивает на ноги:
- Мне кажется, иль было восхожденье повыше облаков, в страну из света, как в камнях драгоценных свет сияет, рождая первообразы растений, зверей и вод, и неба, и людей, - Элизиум теней, или идей? Иль дантов Ад, Чистилище и Рай?
Даймон с удовлетворением:
- Здесь на вершинах Шамбала открылась тебе, мой сын: из посвященных ты!
Аристей, словно бы воочию вновь совершая восхождение:
- Иду ли я иль возношусь все выше – в чистейшем и чудесном свете!
Здесь край Земли превыше облаков с сияньем лучезарно нежным света… - Вдохновенный, он весь сияет.
Даймон, неведомо откуда:
- Брависсимо!
- Где ты?
- Я у себя.
Аристей, испытывая необычайную легкость:
- А что со мной? Я умер и несусь в потоке ослепительного света?
- Нет, ты обрел бессмертье, Аристей!
Ощутив во всем теле необыкновенную легкость, хоть беги, хоть лети, как в детстве бывало, Аристей вдруг в самом деле уносится в полет, - словно во времени и в пространстве, когда вся земная жизнь развертывается перед ним, - до замка в горах.
Замок в горах. Одна из комнат в восточном стиле. Аристей и даймон.
Даймон, сидя на столе в виде нэцкэ, старца, вырезанного из слоистого сердолика:
- С прибытьем, Аристей!
- Так, это ты? Простите, это вы? И за кого же меня здесь принимают?
Даймон, вздохнув:
- Умер принц, владелец замка. Ты его наследник. Явились на прием твои министры. - Замирает.
Входит начальник дворцовой охраны граф Фредерик с поклоном, нарочито церемонным.
Граф докладывает:
- Явились на прием министры, принц.
Аристей с невольной усмешкой:
- Здесь что же государство целое?
Граф с горделивым достоинством:
- Покойный принц, великий маг-ученый, здесь создал княжество искусств и мысли, сосредоточив весь процесс познанья в кристаллах – в недрах здешних гор и вод.
Сокровища, хранимые природой, как и создания искусств и мысли, задействованы для познанья света и мирозданья в целом…
Аристей, рассмеявшись про себя:
- Даже так?!
Граф Фредерик уходит. Почти тотчас и без особых церемоний, что и лучше, вошли молодые мужчина и женщина, одетые строго, но свободные в движениях, деловито-серьезные, - то были первый министр и казначей, а за ними несколько советников, убеленных сединой. Прежде всего именно они чуть ли не хором произнесли необходимые слова соболезнования, кратко обрисовав историю жизни принца, гения, вечно гонимого, тем не менее достигшего впечатляющих успехов в познании природы, тайн жизни и смерти.
Первый министр и казначей изъявили готовность подать в отставку, если на то будет воля государя. Аристей покачал головой.
- Да, принц, - сказал первый министр, - ведь все будет зависеть не столько от наших качеств, что, впрочем, тоже немаловажно, но и от новых идей и решений, какие вы соизволите избрать.
- А есть новые идеи? - спросил Аристей.
- Идут быстрые перемены. В этих условиях вы, принц, можете стать основателем величайшего Евроазийского государства.
Один из советников высказался в пользу конституционной монархии.
- Это новые идеи? - рассмеялся Аристей. - Дело не в формах правления и не в идеологиях, явлениях преходящих, несущих в себе чаще разрушительные начала, а, тут вы правы, в новых идеях и целях для человечества, поскольку все прежние вели и ведут к разобщению народов и к войнам, ныне гибельным для землян.
- Принц! Каковы они, новые идеи и цели для человечества, на ваш взгляд? - спросила молодая женщина с невинным видом.
- У нас будет время для обсуждений, - сказал Аристей, задумываясь. - Вот говорят, как о последней истине, частный интерес укоренен в природе человека. Но и общий интерес тоже! Такова диалектика. Борьба общего и частного интереса в человеческой природе - это и есть пресловутая борьба добра и зла. В рамках христианской традиции, да и любой другой религиозной, она извечна. Но сама христианская традиция не вечна. Она лишилась своей актуальности еще в эпоху Возрождения в Европе.
- Что же остается? - сказала молодая женщина.
- Как что? Ренессансная традиция, только в полном ее развитии, когда наступает момент отрицания индивидуализма, но с самоутверждением личности, для которой мера вещей не добро и зло с их взаимопревращениями, а красота.
- Принц! Вы романтик? - воскликнула молодая женщина, улыбнувшись впервые.
Аристей, разумеется, не согласился.
- Речь о ренессансной традиции, в которой содержание может быть романтично, с устремлением к беспредельному, но форма классична.
- Однако мы отвлеклись от насущных вопросов, - вновь заговорил первый министр, впрочем, с интересом слушавший неожиданно вспыхнувший философский диспут. - Принц! Ваше новое положение и молодость создают ситуацию, которая подлежит обсуждению, вне политических целей или в их русле.
Аристей поднял палец.
- Мне необходимо прежде всего разобраться с наследием...
- Принц! Здесь все в порядке, - поспешно сказала казначей.
- Я имею в виду научное наследие.
- О, это ваша область, - сказал первый министр.
Один из советников поднялся. Аристей всех отпустил, кроме советника, который назвался Юлием Владимировичем Суриным.
- Как! Министры не посвящены в задачи и цели, какие решал принц? - осведомился Аристей.
- Разумеется, нет. Я тоже не посвящен, уж прямо признаюсь. То же самое, я думаю, можно сказать и о вас, принц, - отвечал благообразный старик с юношескими повадками.
- Мы остались без царя в голове? - рассмеялся Аристей.
- Думаю, да. Но, может статься, это к лучшему. Вы молоды еще, вы художник. У вас громадное состояние. Чего вам еще? Не влезайте в политику. Займитесь искусством.
Аристей кивнул головой, и Сурин, откланявшись, вышел.
Даймон, засветившись:
- Была одна заветная мечта – проникнуть в Шамбалу, поскольку в мире все беспокойнее, с чредою войн.
Аристей с некоторым разочарованием:
- Страною света с детства грежу я…
Даймон, просияв радостно:
- Прекрасно! Цели наши совпадают!
- А каковы, на взгляд ваш, наши цели?
- В краях над миром, со страною света, с ее сияньем на заре вечерней и утренней, постиг я тайну света, основу жизни и Вселенной всей.
А с тем и образ человека можно схватить и воссоздать, живой, телесный, как красками художник, но с холста сойдет он, с возвращеньем к жизни новой.
- Двойник ли создается?
- После смерти, когда от тела – прах, нет, воскрешенье, как ангелы, из света и лазури и вечное отныне существо.
Аристей с сожалением:
- Но это ж мистика, уже не сказка!
Даймон:
- Твои сомнения понятны мне. Но именно тебе их разрешить. - Замирает.
Охотничий домик на берегу небольшого озера. В шезлонге полулежит золотоволосая блондинка, крупнотелая, но явно еще совсем юная, со ступнями ног почти у самой воды. Аристей останавливается.
Девушка, глядя сквозь опущенные ресницы:
- Кого я вижу! Померещилось всего лишь?
Аристей удивлен весьма:
- Добрый день!
Девушка, взглядывая мельком и тут же закрывая глаза:
- Я вижу! Кто вы?
- А кто здесь?
Девушка, мило приподнимая голову, словно утратила представление, где находится, как бывает на пляже, когда в полудреме лежишь, как бы проваливаясь в бездну времен и пространств:
- Здесь? И где мы? Нет, я сплю.
- Ну, так, проснитесь! - Щекочет ей пятки, решив, что его разыгрывают.
Девушка весело:
- Ай! Легко сказать! Бывает ведь ужасно! Рада бы проснуться, только пробужденье – сон. И вы – мой сон. Вы были только старше. Я знала вас, поэтому и снитесь.
- Сдается мне, и я вас видел где-то. Вы были только старше, чем сейчас. А ныне столь чудесно юны…
