Валентин Герман - Философская драма. Сборник пьес

Мне скучно, бес!

Что делать, Фауст?
Таков вам положен предел,
Его ж никто не преступает.
Вся тварь разумная – скучает:
Иной от лени, тот – от дел;
Кто – верит, кто – утратил веру;
Тот – насладиться не успел,
Тот – насладился через меру…
И всяк зевает, да живёт!
И всех вас гроб, зевая, ждёт.
Зевай и ты.

Сухая шутка!
Найди мне способ как-нибудь
Рассеяться.

Доволен будь
Ты доказательством рассудка.
В своём альбоме запиши:
ФасцИдиум эст квИес (скука —
Отдохновение души).
Я – психолОг!.. О, вот наука!..
 Скажи, когда ты не скучал?

Подумай, поищи… Тогда ли,
Как над Вергилием дремал,
А розги ум твой возбуждали?
Тогда ль, как розами венчал
Ты благосклонных дев веселья
И в буйстве шумном посвящал
Им пыл вечернего похмелья?..
Тогда ль, как погрузился ты
В великодушные мечты,
В пучину тёмную науки?..
Но – помнится – тогда со скуки,
Как арлекина, из огня
Ты вызвал, наконец, меня.
Я мелким бесом извивался,
Развеселить тебя старался,
Возил и к ведьмам, и к духАм,
И что же?.. Всё – по пустякам!
Желал ты славы – и добился,
Хотел влюбиться – и влюбился…
Ты с жизни взял возможну дань.
А был ли счастлив?

Перестань,
Не растравляй мне язвы тайной.
В глубоком знаньи жизни нет.
Я проклял знаний ложный свет.
А слава… Луч её случайный
Неуловим. Мирская честь
Бессмысленна, как сон… Но есть
Прямое благо: сочетанье
Двух душ!..

И – первое свиданье,
Не правда ль? Но нельзя ль узнать,
Кого изволишь поминать?
Не Гретхен ли?

О, сон чудесный!
О, пламя чистое любви!..
Там, там – где тень, где шум древесный,
Где сладко-звонкие струИ,
Там, на груди её прелестной
Покоя томную главу,
Я счастлив был!

Творец небесный!
Ты бредишь, Фауст, наяву!
Услужливым воспоминаньем
Себя обманываешь ты.
Не я ль тебе своим стараньем
Доставил чудо красоты?
И в час полуночи глубокой
С тобою свёл её? Тогда
Плодами своего труда
Я забавлялся, одинокий,
Как вы – вдвоём… Всё помню я:
Когда красавица твоя
Была в восторге, в упоенье,
Ты беспокойною душой
Уж погружался в размышленье
(А доказали мы с тобой,
Что размышленье – скуки семя).
И знаешь ли, философ мой,
Что думал ты в такое время,
Когда не думает никто?
Сказать ли?

Говори. Ну что?

Ты думал: агнец мой послушный,
Как жадно я тебя желал!
Как хитро в деве простодушной
Я грёзы сердца возмущал!
Любви, невольной, бескорыстной,
Невинно предалась она…
Что ж грудь моя теперь полна
Тоской и скукой ненавистной?..
На жертву прихоти моей
Гляжу, упившись наслажденьем,
С неодолимым отвращеньем:
Так безрасчётный дуралей,
Вотще решась на злое дело,
Зарезав нищего в лесу,
Бранит ободранное тело.
Так на продажную красу,
Насытясь ею торопливо,
Разврат косИтся боязливо…
Потом из этого всего
Одно ты вывел заключенье…

Сокройся, адское творенье!
Беги от взора моего!..

Изволь. Задай лишь мне задачу:
Без дела, знаешь, от тебя
Не смею отлучаться я —
Я даром времени не трачу.

Корабль испанский трехмачтОвый,
Пристать в Голландию готовый…
На нём мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколАта,
Да модная болезнь (она
Недавно вам подаренА).

Всё – утопить!

Сейчас!

Чем удручён ты, царь? Узнать я вправе…

Кому ж ещё открыться мне, жена,
В моей беде?.. Итак, узнай: отцом
Мне был Полиб, коринфский уроженец,
А мать – Меропа, родом из дорян.
И первым я в Коринфе слыл. Но случай
Произошёл, достойный удивленья…
На пире гость один, напившись пьяным,
Меня «поддельным сыном» обозвал.
И, оскорблённый, я с трудом сдержался
В тот день и лишь наутро сообщил
Родителям. И распалились оба
На дерзость оскорбившего меня.
Их гнев меня обрадовал, но всё же
Сомненья грызли: слухи поползли…
И, не сказавшись матери с отцом,
Пошёл я в Дельфы. Но не удостоил
Меня ответом Аполлон, лишь много
Предрёк мне бед, и ужаса, и горя:
Что суждено мне с матерью сойтись,
Родить детей, что будут мерзки людям,
И стать отца родимого убийцей…
Вещанью вняв, решил я: пусть Коринф
Мне будет дальше звёзд! И я бежал
Туда, где не пришлось бы мне увидеть,
Как совершится мой постыдный рок.
Отправился, и вот – пришёл в то место,
Где, по твоим словам, убит был царь.
Тебе, жена, я истину открою…
Когда пришёл я к встрече трёх дорог,
Глашатай и старик, как ты сказала,
В повозке, запряжённой лошадьми,
Мне встретились. Возница и старик
Меня сгонять с дороги стали силой.
Меня толкнул возница, и его
Ударил я в сердцах. Старик меж тем,
Как только поравнялся я с повозкой,
Меня стрекалом в темя поразил.
С лихвой им отплатил я. В тот же миг
Старик, моей дубиной поражённый,
Упал, свалившись наземь, из повозки.
И – всех я умертвил. И если есть
Родство меж ним и… Лаем… О, скажи:
Из смертных кто теперь меня несчастней?
Кто ненавистней в мире для богов?..
Я оскверняю ложе мертвеца
Кровавыми руками. Я ль не изверг?
Я ль не безбожник? Убежать бы мог…
Но мне нельзя к родителям вернуться,
В мой край родной: вступить придётся там
В брак с матерью и умертвить отца,
Полиба, кем рождён я и воспитан…
Нет, грозные и праведные боги,
Да не увижу дня того, да сгину
С лица земли бесследно! Лишь бы только
Таким пятном себя не осквернить!
Одно осталось для надежды мне —
Дождаться, чтоб сюда пришёл пастух.
Ведь рассказал он, что царя убили
Разбойники… Так если подтвердит,
Что было много их, – убил не я.
Не может ведь один равняться многим.

Могу ль от вас узнать, о чужестранцы,
Где здесь царя Эдипа дом? А лучше
Скажите, где находится он сам.

Кто он такой? Что хочет мне сказать?

Он – из Коринфа: с вестью, что Полиб,
Отец твой, умер. Нет его в живых.

Что говоришь ты, гость? Скажи мне сам.

Коль должен я сказать сперва об этом,
Знай, что стезёю мёртвых он ушёл.

Убит он? Или умер от болезни?

Чтоб умереть, немного старцу нужно.

Так от болезни умер он, несчастный?

И оттого, что был преклонных лет.

Увы! К чему нам было чтить, жена,
Полёты птиц и жертвенник пифийский,
Провозгласившие, что суждено мне
Отца убить родного? Вот он – мёртвый
Лежит в земле, а я не прикасался
К мечу. Но, может быть, с тоски по сыну
Скончался он, – так я тому виной?..

Утешься! Не в родстве с тобой Полиб.

Что ты сказал? Полиб – мне не отец?..

Такой же он тебе отец, как я.

Но почему ж меня он сыном звал?