Томадзо. Никто, конечно. Все заросло травою и кустарником. Ногу поставить негде… Кому же тут жить? Разве привидениям каким-нибудь. (Поеживаясь.) Неприятный дом… страшный какой-то.
Юсай. По постройке судя – что-то вроде загородного особняка богатого самурая. Но, глядя на все это запустение, не подумаешь, чтобы в нем кто-нибудь обитал; он давно заброшен.
Неожиданно лодка останавливается прямо против дома; Синдзабуро, все время пристально рассматривавший его, вдруг бледнеет, хватается за грудь и бессильно никнет на борт.
Синдзабуро! Что с тобой? Ты так побледнел…
Синдзабуро. Душно, тяжело…
Томадзо. Господин, господин! Что с вами? Вот беда! И никого нет поблизости… Что нам делать?
Юсай (поспешно вынимает лекарство и вкладывает его в рот Синдзабуро; к Томадзо). Воды! Глоток… скорей.
Томадзо. Сейчас! (Наливает из чайника в чашечку и подает Юсаю.) Что, ничего?
Юсай (дает Синдзабуро воду). Ничего… обойдется. Это – после болезни. Все время лежал, а сегодня долго на воздухе, вот и устал… Ему нужно отдохнуть…
Томадзо. А у меня что-то сердце не на месте! Надо было обязательно взять с собою доктора.
Юсай (усмехнувшись). Ну, этот Ямамото-сан… с его лекарствами…
Томадзо (берется за весло). Что ж, назад, что ли?
Юсай. Синдзабуро, ты полежи немного спокойно. Хорошо? Вот так. (Укладывает его на середине лодки; к Томадзо.) Нет, нет… Постоим! Не будем мешать ему… Пусть отойдет.
Томадзо. Но ведь солнце садится, уже темнеет.
Юсай. Ничего… Вечера теплые. Взойдет луна, и будет приятно возвращаться при ее свете… Вся хворь пройдет.
Томадзо. Постоим так постоим. (Кладет весло.)
Юсай. Ну а я поужу, что ли. (Забрасывает удочку.)
Пауза.
Э… да там, кажется, клюнуло! (Вытягивает.) Это что такое? (Знаком подзывает к себе Томадзо.)
Оба удивленно разглядывают какой-то предмет, зацепившийся за крючок. Синдзабуро ворочается и слегкаприподымается. Мгновение пристально смотрит на них, потом снова бессильно откидывается. Юсай вновь забрасывает удочку. Тишина.
Юсай (оглядывается на Синдзабуро). Заснул… как крепко… Спит себе… Пусть.
Сцена поворачивается.[11]
Темно, только доносятся тихие звуки кото. Понемногу начинает светлеть, и появляется здание, бывшее в предшествующей картине, но не запущенное, а нарядное и красивое. По мере того как свет заливает сцену, музыка становится все громче, и перед зрителем возникает часть павильона, выходящего к реке. Павильон расположен на авансцене слева. Перед ним – сад с искусственным ручейком и цветущими кустами. За оградой из бамбука – тропинка; дальше и ниже – река. В ограде – калитка, около нее – каменный буддийский фонарь;[12] рядом с ним – цветущий куст пионов. Изящно убранная комната: красивый столик, в токонома[13] – ваза с цветком пиона. Под карнизом наружной галереи висит шелковый фонарь в виде пиона. В комнате – молодая девушка О-Цую, дочь старого Хэйдзаэмона, и ее служанка-подруга – О-Емэ. О-Цую играет на кото.
Некоторое время звучит только музыка. Ей вторит легкое журчание ручейка в саду.
О-Цую (перестает играть).
Если б на свете
Никогда не цвели
Цветы вишен,
Сердце б волнений
Не знало весною…
Пауза.
Скажи мне, О-Ёмэ, скажи мне – отчего я должна вести такую жизнь?
Вздыхаю всегда
По цветам, не успев
Насладиться вдосталь.
Но ни разу так грустно,
Как сегодня, не бывало.
Почему так тревожно у меня на сердце?
О-Емэ. Госпожа, что может сказать О-Емэ? Только пожалеть тебя. Одна, в этом большом доме. Со стариком отцом, с отцом безумным…
Ненадежны! – имя
Сложилось о вас,
Цветы вишни.
Но еще ненадежней
Участь наша, людская!
О-Цую. Почему, О-Емэ, этой весной мне особенно беспокойно? Как никогда раньше… Сердце так быстро бьется… И все пустынным кажется мне. Словно покинуты всеми…
В запустенье… забыт
Друзьями наш дом,
Забыта и я,
И ни разу еще
Друг ко мне не пришел.
О-Емэ. Бедная госпожа! А вы так прекрасны. И так достойны радости и любви! Подумайте, госпожа… Пройдут годы – и что станется с вами?
Прежняя прелесть,
Куда она скрылась?
Как вишня ты стала,
Цветы у которой
Облетели совсем…
О-Цую.
Как весною вишни,
Только распустившись,
Облетают вдруг,
Так и мой удел
Мимолетным станет.
Пауза. На тропинке появляются Синдзабуро и доктор Ямамото. Неподалеку от калитки Синдзабуро замедляет шаги.
Доктор. Входи, Синдзабуро-сама.[14] Это и есть тот дом, о котором я тогда говорил. Старый Хэйдзаэмон живет здесь. Входи же.
Синдзабуро. Все-таки, почтенный Мэйан[15]… Мне кажется, что неудобно вторгаться в чужой дом совершенно незнакомому…
Доктор. Неужели опять уговаривать тебя? Хэйдзаэмон – твой ближайший сосед с той поры, как ты поселился в этих местах. И тебе надлежит выразить почтение старшему.
Синдзабуро. Но… ты же сам упомянул, что он почти все время хворает. Беспокоить человека, когда он болен…
Доктор. Ну, об этом позволь уж знать мне, врачу. Он нездоров, верно, но я думаю, что его болезнь усиливается именно оттого, что все его забыли. И если он увидит человека нового и внимательного к нему, я уверен, ему станет лучше.
Синдзабуро. Ну, как знаешь!
В этот момент О-Цую вновь берется за кото. Синдзабуро слышит игру и замечает О-Цую.
О-Цую (взяв несколько аккордов, тихо).
Если б на свете
Никогда не цвели
Цветы вишен,
Сердце б волнений
Не знало весною.
Синдзабуро. Кто эта девушка?
Доктор. Это дочь Хэйдзаэмона, О-Цую.
Синдзабуро. Что ж ты мне ничего о ней не сказал?
Доктор. А это сюрприз. Я был уверен, что доставлю тебе этим удовольствие.
Синдзабуро (не отрывая глаз от О-Цую). Как она прекрасна!
Доктор. Да, хороша. При дворе сегуна[16] была бы украшением.
Синдзабуро. Ну, теперь я тем более не могу войти туда.
Доктор. Почему?
Синдзабуро. Нарушить уединение… ворваться в покои девушки.
Доктор. Поверь мне, что Хэйдзаэмон будет рад тебе… И за дочь будет благодарен: она хоть кого-нибудь увидит, а то все время одна. Идем, идем! (Подталкивает его.)
Оба входят в комнату.
О-Ёмэ (замечая вошедших). А, достопочтенный Мэйан-сама. Госпояса, доктор пожаловать изволил.
О-Цую (прерывая игру). Почтенный Мэйан… (Оборачивается и, видя Синдзабуро, смущенно смолкает.)
Доктор. О-Цую-сама, простите, что мы вторглись так неожиданно. Позвольте приветствовать вас.
О-Цую (склоняясь). Привет вам, почтенный врачеватель.
О-Ёмэ (склоняясь). Прошу войти сюда, на галерею.
Доктор. Благодарю! О-Цую-сама, со мной сын моего старого друга Хосокавы Какуэя из Муромати. Синдзабуро зовут его. С недавних пор он поселился по соседству с вами и все хотел проведать вашего отца. Сегодня, направляясь к вам, я шел по берегу реки и повстречался с ним. Вот и взял его с собой. Прошу любить и жаловать.
Доктор и Синдзабуро поднимаются на галерею.
Синдзабуро. Меня зовут Хосокава Синдзабуро из Муромати. Совсем нежданно я встретил у реки почтенного доктора и оказался здесь у вас. Прошу покорно извинить меня.
Доктор. Я говорил, что батюшка ваш будет рад увидеть Синдзабуро. Может быть, и хворь его немного отступит. Ему полезно поразвлечься. Не так ли, О-Ёмэ?
О-Ёмэ. Конечно, конечно. Старый господин ведь болен духом, не телом. И приятное ему будет на пользу.
О-Цую. Я рада видеть друга достопочтенного Мэйана. (К Синдзабуро.) Меня зовут Цую… я дочь Хейдзаэмона. (Склоняется.)
Доктор. А как здоровье вашего батюшки? По-прежнему?
О-Цую. Благодарю вас за внимание. Мне кажется, что хуже. Раньше все-таки реже были припадки безумия.
О-Ёмэ. Теперь, когда случается припадок, он даже нас с госпожой не признает… Подумайте, – родную дочь.
Доктор. Неужели?
О-Цую. О-Ёмэ говорит правду. Это так тяжело.
Доктор. Бедняжка! Представляю, как вам трудно. Столько времени ухаживаете за отцом, как самая преданная дочь – и вот: он даже не узнает вас!
О-Емэ. Когда господин в своем уме, и то не легко: настроение у него тяжелое, бранит весь свет и даже нас… Никого не хочет видеть.
Доктор. Что это? Раньше так не было.
О-Емэ. Да… вы столько времени не появлялись… за это время и произошло ухудшение.
О-Цую. От моего доброго, ласкового отца ничего не осталось. Я вспоминаю, как нежен он был всегда, как добр ко мне, и вдруг – что сделалось с ним!
Доктор. Я не мог раньше посетить вас, простите, О-Цую-сама. И, может быть, все это от моего недосмотра. Позвольте взглянуть на него. Можно?
