Кидается к столу, роется в бумагах.
Вот! Глядите: прямо сказано… «Бог весть, с какой причины»… Да?.. Это значит, что он – однозначно не виновен! Причина-то – какая?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Какая?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Бог весть какая! Поняли? Все вопросы – к Богу…
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Да?.. Но мы же не по церковному ведомству… Не знаю… Вы нам велели разобраться, мы – и того… А надо – так мы его и обратно отвести можем.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Под конвоем?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Естественно.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Вот именно.
Форму-то надо соблюдать.
Не выдерживает и начинает хохотать, двое других смеются тоже.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Это даже очень обидно. Мы стараемся, а вы нас – прямо как детишек…
Все продолжают смеяться.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ну, вы… не обижай… не обижайтесь…
Хохочет в голос.
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА: Ой, не могу!..
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Ладно, будет вам. Ихнее благородие ждут, а вы – вона что!..
Дылда возвращается за стол. Шинели отходят на почтительное расстояние.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Весёлый народ… С нами не соскучитесь.
(Попову)
А ведь и вы – тоже весёлый человек. Вон сны вам какие… игривые… снятся. Прямо карнавал какой-то… Прямо – по Бахтину… сто лет спустя…
ПОПОВ: Простите… А если не заглядывать так далеко… Нельзя ли?..
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Можно! Вам – всё можно. Вы здесь – как дома. Будьте, как говорится, как дома… Да это и есть ваш дом. А мы… мы тут только так… попИсать (то есть – пописАть) зашли… Мы – не более, как… обслуживающий персонал, что ли. Не хочется использовать слово «лакеи» (уж больно потасканное, повАнивающее, между нами скажу, слово), хотя… оно б точнее всего тут бы подошло.
Вскакивает, достаёт из кармана белый носовой платок и, повесив его себе на согнутый локоть, сгибается перед Поповым в полупоклоне. Потом берёт со стола пустую тарелку, бегло протирает её о локоть, подставляет Попову.
Угощайтесь, сделайте одолжение! А это вот…
Придвигает ещё одну.
…для косточек.
ПОПОВ: Да-да… Я согласен… Это всё очень… очень остроумно.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Как я рад, что вы – оценили!
Поворачивается к шинелям.
Он – оценил!
(Попову)
Они ведь тоже старались. Впрочем, вы как-то так сказали это слово… «остроумно»… несколько вяловато… Будто хотели продолжить: но… Неужели у вас, так сказать, за пазухой… ещё осталось спрятанным какое-то «но»?
ПОПОВ: Я хотел сказать: но… хотелось бы… поближе к делу…
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: И прекрасно! Опять, выходит, наши желания совпадают. И я жажду… я тоже жажду к делу перейти… Но мало ли, думал: вдруг Тит Евсеич не в настроении о делах сегодня говорить, так мы б и на более позднее время всё это перенести могли. Но – раз уж вы сами так вот прямо и рвётесь к делу…
Берет ручку и бумагу.
Фамилия?
ПОПОВ: Что?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Я спрашиваю: фамилия?
ПОПОВ: Чья? Моя?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Ваша.
ПОПОВ: Попов.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Как? Вот так просто: «Попов»?
ПОПОВ: Да. Вот так просто: «Попов»!..
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Тут… обе буквы «о»?.. Случайно, не – ПотАпов? А то ещё, знаете, бывает даже «Поповский» или «Попович». Ах, нет, «Попович» – это космонавт!..
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА: Раз у меня был даже «ПоповничЕнко»… Или – «ПоповнИченко»? Нет! «ПоповничЕнко». Представляете?.. Каких только фамилий на свете не бывает!
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да… Каких только не бывает… Хотя – чтО я?.. Ведь вы же и сами… мастер их изобретать… Просто – лепить, так сказать, из воздуха!.. Как? Как это там… у вас?
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (достает бумагу и читает):
«Явились тут на нескольких листах:
Какой-то «Шмидт», два брата
«Шулаковы»,
«Зерцалов», «Палкин», «Савич»,
«Розенбах»,
«Потанчиков», «Гудим-Бодай-Корова»!..
Передает бумагу Коротышке.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):
«Делаверганж», «Шульгин»,
«Строженко», «Драх»,
«Грай-Жеребец», «Бабков», «Ильин»,
«Багровый»,
«Мадам Гриневич», «Глазов», «Рыбин»,
«Штих»,
«Бурдюк-Лишай»… и множество других.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Да!.. Вот это фамилии – так фамилии… «Бурдюк-Лишай»!.. Музы ка! Не то, что какой-то там… Попов!
Помолчав.
Имя?
ПОПОВ: Что вы?
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Имя ваше?
ПОПОВ: Тит.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Отчество?
ПОПОВ: Евсеевич.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Чин какой имеете?
ПОПОВ: Советник.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Советник… Хороший чин. Благородный. Не так чтобы слишком высокий, но и не маленький. Как раз между министром и каким-нибудь там… Да… Ну, в общем, есть куда падать, если что… Не так ли? Да… Я всегда с гордостью говорю: «Советник Попов!». Ведь я – тоже советник. И тоже – Попов. Вот совпадение, а?.. Хотя – вы правы – это к делу не относится. А вот – что относится? Как вы думаете?
ПОПОВ: Не знаю. К сожалению.
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Не знаете?.. Ну что ж, так и запишем…
Задумывается.
Не любите вы нас. Это нехорошо. Не для вас, конечно. Вам-то – что? Мы – страдаем! Ну ладно. Давайте взвесим всё это на беспристрастных весах Фемиды, как говорится…
Берёт тарелки, которые он ранее предлагал Попову в качестве угощения, ещё раз протирает о локоть, сдувает пыль. Делает знак. Шинели приближаются. Дылда вручает тарелки Женщине.
Закрой глаза. Нет, так не пойдёт. Платок у кого-нибудь есть? Какой-нибудь платок?.. Что?.. Нет?.. Ах вы, растяпы!..
(Попову)
Тит Евсеич! Платочек не одолжите? Мы вернём, не извольте сомневаться.
Попов достаёт из кармана платок. Коротышка завязывает глаза Женщине и отходит в сторону. Она стоит с завязанными глазами, держит перед собой руки с тарелками (как чаши весов).
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Вот и давайте рассудим… Искренности мы от вас… Ждали? Ждали.
Заглядывает в первую тарелку.
Увы, милейший Тит Евсеич!.. Увы… О любви… Молили? Молили…
Заглядывает во вторую.
И опять же могу повторить то же самое: увы!.. О любви – не меня ли вы мило молили и в туманы лимана манили меня?.. И – увы!.. Увы, милейший Тит Евсеич!.. А ведь вы – и не любите, и не говорите прямо, что… дескать… не люблю! Или там – ненавижу! Или – хоть бы и помягче: не испытываю, мол, особой… перед вашей особой… особой какой-то симпатии. Да?.. Ни то, ни сё, ни кукарЕку!.. Как же нам быть с вами? Подскажите…
Попов пожимает плечами.
Ну это мы тоже умеем…
Пожимает плечами; потом делает знак Коротышке.
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает по бумаге):
«Небесный свод сиял, так юн и нов,
Весенний день глядел в окно, так весел,
Висела пара форменных штанов
С мундиром купно через спинку кресел…».
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (читает):
«И – в радости – уверился Попов,
Что их Иван там с вечера повесил».
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (продолжает):
«Одним скачком покинул он кровать
И начал их в восторге надевать.
– То был лишь сон! О, счастие!
О, радость!..
Моя душа, как этот день, ясна!..».
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА:
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:
«Моя душа, как этот день, ясна!..»
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА:
«Ясна», говорите?.. «Счастие»?
«Радость»?..
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА:
(Читает)
«Не сделал я Бодай-Корове гадость!
Не выдал я агентам Ильина!..».
ШИНЕЛЬ-ЖЕНЩИНА (читает):
«Не наклепал на Савича! О, сладость!
Мадам Гриневич мной не преданА!..».
ШИНЕЛЬ-КОРОТЫШКА (читает):
«СтражЕнко – цел, и братья ШулакОвы
Постыдно мной не ввержены в оковы!..».
ШИНЕЛЬ-ДЫЛДА: Стоп!.. Как вы сказали? «Постыдно»?..
Берет у него бумагу и сам читает.
«Постыдно мной не ввержены в оковы!».
А!.. Каково? «Постыдно мной не ввержены…».
(Попову)
Так вы уж не со стыда ли… Так… так… Сердечный вы человек… Так? Или – не так?.. Только – как же это совместить? То у вас «душа ясна»… а тут же у вас и что-то такое… постыдное… возле этой души корячится… Как это? Ну-ка!..
